Василий Павлович вспомнил своего прадедушку, в старости страдавшего недержанием мочи (ни одной раны не получил на войне, а удар немецкого сапога в рукопашной схватке разбил ему простату). Последние годы прабабушка стелила ему в сенях, памперсов тогда не было. И терпеливо дожидалась смерти мужа, чтобы зажить, наконец, спокойно, без этого всепроникающего запаха мочи.
- Впрочем, мы несколько отклонились от нашей темы, - посмотрел Андерсен на часы.Скажу вам все, что могу сказать, но только потому, что Николай Егоровичваш и мой друг. В Москве существует некая тайная гуманистическая группа, которая пытается каким-то образом скрасить последние дни и месяцы смертельно больных людей. Их накачивают легкими наркотиками, приводят им женщин, возят в путешествия с восхождениями и рафтингом, охотой и рыбалкой. Короче, все, что хотите за ваши деньги, все, включая опасности и щекотание нервов. Кстати, берут они строго по тарифу, квартир, машин, дач на себя не переписывают, в общем, типичные юные пионеры-филантропы.
- И потому власти не очень-то за ними приглядывают?
- Да, не очень. Потому что они ставят себе целью не наживу либо получение неэтичных удовольствий. Возможно, они сами на вас выйдут, и тогда занятия у вас пойдут косяком, хоть отбавляй - засмеялся полковник.
Тут принесли пива и самсы. Самса была великолепная. Они посидели еще около часа, по-дружески беседуя о футболе, курсе доллара и зарубежной политике.
Расставшись с полковником, Василий Павлович некоторое время думал, нужны ли ему перед смертью проститутки, путешествия, охота и рыбалка, опасности и щекотание нервов. Придя к мнению, что не очень, надолго загрустил.
5.
Через две недели лечащий врач сказал Петрову, что через пару-тройку месяцев ему, возможно, придется сделать медикаментозную или хирургическую кастрацию. Это означало, что в скором времени рак его предстательной железы перейдет к активному метастазированию. Что это известие сделало с Василием Павловичем, невозможно описать. Фактически он умер, услышав это. Явившись домой, сразу понял, что домашние все уже знают. В глазах выживающего из ума отца светилось торжество: - Я переживу тебя, переживу!
Остальные отводили глазаслез уже давно не было, одна смертельная жалость. Ближе к вечеру позвонила Анна, сестра Веретенникова.
- Владимир Васильевич умер, - сказала она усталым голосом. - Не могли бы вы поприсутствовать на похоронах, а то мало народу набирается, неудобно как-то, ведь известный был человек
- Отчего он скончался?без обиняков спросил Василий Павлович.
- Он погиб. Господи, что я говорю! У него случился обширный инфаркт. Так вы будете?
- Да, непременно. И примите мои соболезнования
Анна сообщила, по какому адресу состоится прощание с покойным, в какое время и положила трубку, не сумев сделать это с первого раза.
Иногда бывает, какое-то слово, взгляд, что-то несущественное выскочит не предусмотренным воробьем на божий свет, и ты уже не веришь ничему выстроенному капитальной мыслью. Так и Петров сразу не поверил, что Владимир Васильевич умер от инфаркта, но неколебимо уверовал, что он погиб. Тут же ему вспомнился рассказ Андерсена, - кто же его, Арнольдовича, Ваней назвал? А фамилия - Андерсен! Точно он сказочник, придумал загадочную подпольную организацию, бескорыстно скрашивающую последний путь больных, приговоренных жизнью к несвоевременной гибели.
От этих мыслей пришло желание увидеть тело Веретенниковаоно сейчас должно быть в морге. Пообедав в одиночестве, он поехал по адресу, найденному в Интернете. Поехал, не сомневаясь в успехе, потому что в морге, в котором Владимир Васильевич сохранялся от тлена, по-прежнему служил его давний знакомый, неоднократно оказывавший ему разного рода услуги в пору работы Петрова в уголовном розыске.
Евгений Борисович, предупрежденный телефонным звонком, не сразу узнал Василия Павловича, а, узнав, обрадовался, как ребенок. Они дружески обнялись, будто и не прошло десятков лет с момента их последней встречи в этот же самом подвале.
Василий Павлович частенько удивлялся отношению к нему знакомых и друзей, особенно тех, с которыми он долгие годы не виделся. Все они, особенно женщины, относились к нему с теплой доброжелательностью, хотя сам Василий Павлович никогда не считал себя «душкой», ни перед кем не лебезил, как и не давал спуску, не был модником и таким уж общительным. Он пытался найти этому факту объяснения, но они получались какими-то жестяными или целлулоидными, и поверить им он не мог. Единственно на что Василий Павлович мог согласиться, так на то, что, видимо, к нему от покойной ныне маменьки перешел располагающий незлобивый взгляд.
Обрисовав Евгению Борисовичу современное свое житье, страхи, сомнения, Петров без обиняков попросил дать ему возможность осмотреть тело покойного Веретенникова. Ахмед Борисович некоторое время размышлял, с меняющимися чувствами поглядывая на друга или меняя местами лежавшие на столе инструменты, записные книжки, ручки, затем сказал:
- Хорошо. Но только меня здесь не было, тебя здесь не было, этого скальпеля здесь не было, и Веретенникова здесь не было. Идет?
- Идет!согласился Василий Павлович, не представлявший, что принесет ему предстающая встреча с бывшим знакомым по больничной палате.
Тело Владимира Васильевич желтело поджаро. Лицо его выглядело довольным, даже счастливым. Три осколочных ранения никак не могли этому поспособствовать.
- Что заключил патологоанатом?спросил Петров, рассматривая небрежный шов, пересекавший тело Веретенникова от горла до паха.
- В его возрасте людей не вскрывают, - зевнул Евгений Борисович.А в заключении стоит обширный инфаркт.
- Ты еще что-то хочешь сказать, - пристально посмотрел Василий Павлович в глаза хирурга мертвых.
- Не сказать, а показать.
Они прошли в кабинет Евгения Борисовича; усевшись на свое место и усадив гостя напротив, тот открыл сейф, вынул бутылку коньяку, сказал про него: - Это потом, - открыл ключом трейзер, вытащил тряпицу, в которой что-то звякало и, расположив на столе, ее развернул.
В тряпице были снарядные осколки.
- Сын, он в Афгане полковым врачом служил, говорит, что они, скорее всего от «Града».
- Интересные шляпки носила буржуазия, - только и мог сказать Петров. Никто и никогда не смог бы поверить в то, что слепой восьмидесяти двух летний старик с удаленными селезенкой, желчным пузырем, не вполне залеченным переломом шейки бедра и половиной поджелудочной железы, окончил свой жизненный путь в сражении с использованием установок «Град».
- Может, на артиллерийский полигон пробрался, и еготого?задумался вслух Василий Павлович.
- Он насквозь пропитан пороховыми газами, он в пятом или шестом своем сражении погиб, - сказал Евгений Борисович, разливая коньяк.Понятно, где
Они, думая о своем и общем выпили, закусили шоколадом, затем дружескими глазами уставились друг на друга.
- Ты что так смотришь?спросил Василий Павлович.
- Так же, как и ты смотрю. Это же так здорово сдохнуть на волейбольной площадке, охотясь на большую белую рыбу или просто в бою Оставь-ка мне телефончик, а? Может, и мне «Град» понадобится на старость лет...
- Не надо об этом. Живи, пока живется,ответил Василий Павлович и указал глазами на бутылку коньяка, нетерпеливо их ждавшую.
6.
В назначенное время он был на кладбище. Владимир Васильевич Веретенников выглядел в гробу как счастливый лауреат Государственных премий, профессор, воспитавший 13 кандидатов наук и 5 докторов. Он был румян и счастлив, и родственники, поналетевшие из США и прочих Европ, не могли им нарадоваться. Если он такой румяный, значит, их молитвы достигали ушей Всевышнего, и Тот заботился об их отце и дедушке, не давал ему страдать и переносить крайнее в одиночестве
Бравый вид Владимира Васильевича поднял настроение Петрова. Как говаривал Зигмунд Фрейд, смерть ваших родственников, знакомых и вообще людей, это жизнь еще живущих, и Василий Павлович, радовался, что пока жив, радовался, что обогнал Веретенникова, на данном отрезке обогнал. Обогнал, хотя Владимир Васильевич прожил пока в общем счете на 30 лет больше, а ему, Василию Павловичу, предстоит химическая либо хирургическая кастрация.
На удивление Ани и Василия Павловича на церемонии народу собралось много, и некоторые были в камуфляже.
- Его сослуживцы!догадался Петров, и стал высматривать среди них человека, который расскажет ему все. Он нашел его. Подошел со своим располагающим видом к пареньку лет двадцати или чуть больше, сказал:
- Этот Владимира Васильевича Веретенников был мой товарищ, мы были близки тридцать лет.
Паренек посмотрел на Петрова и сказал с малороссийским акцентом:
- А я знал его всего неделю Но, уверен, что знаю его лучше вас, его жены, американских детей и внуков, - посмотрел на последних с неприязнью.
- Так близко можно узнать человека только на войне. Пойдемте в чебуречную, когда это кончится.
- Пойдемте. Только вы мне покажете потом, где Курский вокзал?
- Покажу и провожу. Вы знаете, что перед отъездом Владимир Васильевич сломал себе в туалете головку бедра? Как же он воевал?
- Как никто.
Засели они в «Советской» чебуречной на Тишинке. Выпили по сто водки, поели чебуреков.
Парень, его звали Володя, опьянел быстро, и стал рассказывать без принуждения:
- Когда его привезли, слепого, беспомощного, он сразу потребовал свою дальнобойную пушку, ну, за которую Госпремию получил. Ну, поискали на складах, нашли, привезли. Это было кино! Он сразу прозрел типа. Ему с нею и зенки были не нужны, так ее знал. Ощупал, обнюхал, сказал, что надо с нею сделать, потом отволокли его к командиру, чтоб он расчет себе вытребовать. Ну, чтоб его и снаряды кто-то носил. Командир смотрит на него, в затылке чешет. Людей мало, пушек нет, а этот полупокойник их требует. Но дал. Даже двух ведер краски хаки не пожалел, чтоб новенькой выглядела. И потом началось! Зарядят ему пушку, координаты дадут, а он потом пушкины штучки вслепую крутит, потом бабах! Бабах! Бабах! И батареи их нету. Неделю он их с землей ровнял, пока на той стороне специалист не появился. Русак, не американский, да такой, что стал снарядики свои рядом ложить, и сразу у нас двухсотые с трехсотыми пошли.
- Что-то знакомое, не разберу еще, - говорил нам Владимир Васильевич.Петро что ли, Кравчук? Мы с ним до самого Берлина шли. Злой был, противотанковое ружье с собой возил, хотя их к тому времени сняли с вооружения. И после ужина шел в окопы, фрицев стрелять, весело ему было, нравилось, как противотанковая пуля фашиста надвое рубила. А может Дмитро, то есть Дмитрий Бондаренко, мы с ним эту пушку ладили? А сколько раз друг друга на фронтовых испытаниях спасли? Сколько раз считали, ни разу не сходилось
Так и не угадал он. Но точно был уверен, что против него стояли Петро или Дмитро, стояли с охранением из свидомых. Они, то есть один из них, точно понял, кто супротив стоит, ведь они не только пушки строили, но и тактику и стратегию артиллерийского боя разрабатывали. Больше книг на сайте кnigochei.net В общем, не знаю, как, но не стали они в командира своего стрелять, а дали себя загубить вместе с охранением. Это я так считаю. А Владимира Васильевича убили тупо. Подогнали бандеровцы несколько «Градов» и лупанули в одно место. Перед отправкой в Москву Владимира Васильевича прибрали, осколки вынули и тому подобное. А мне от них выговор потомя осколки эти в гроб положил, для супруги и детей его сволочных, а меня за это домой отправили.
Володя быстро опьянел, хотя и ел много. Петров ему искренне завидовал сам он уже не мог так много есть и напиваться. Узнав, что у Володи все есть, включая любящую жену и детей, и что помощи ему не требуется никакой, он посадил его в такси, и остался один. Ему надо было побыть одному, чтобы все понять или, по-крайней мере, составить удобоваримую картину мира, в котором он вдруг очутился, послушав очевидца.
7.
Он шел по московским весенним бульварам весь в компоте из химической кастрации, буйной не по времени зелени, стройных фигурок девушек, видя перед собой довольное лицо Владимира Васильевича Веретенникова. Он знал: все, что он видит и наблюдаетэто жизнь, никем не нарисованная и не поставленная, не выдуманная, а натуральная, и другой жизни нет, даже на другом конце света. Нет жизни без Вани Андерсена, Веретенникова и той медсестры в роскошном бюстгальтере, пахнувшем цветущей женщиной. Нет жизни без той женщины с клюкой и серым лицом. Нет жизни без больных раком желудка, без кровоизлияний в мозг, аневризм, инфарктов, ампутаций кишечника. Ему абсолютно не на что было жаловаться, у него все в жизни было, кроме злостной болезни и боли умирания, он везде побывал, его трудно было чем-нибудь удивить. Все было бы просто замечательно, если бы не эти последние месяцы жизни и объявленный срок, глаза родных, мечтающих об освобождении от напасти. Восьмидесятилетние люди живут хорошо, некоторые даже прекрасно, и потому живут прекрасно, потому что на свете полно девяностолетних людей и девяносто пятилетних, и даже столетних. Они живут хорошо, потому что срок им не объявлен, у них нет рака, лишь давление и храп, способный остановить дыхание. А у него срок. Его надо протянуть Протянуть Прожить. Не видеть воочию, как его вещи выносят на свалку. Этот любимый костюм, другую одежду, матрас, который так долго подбирался, потому что от других болела спина. А эти люди из «Тайной группы» предлагают ему не протянуть этот срок, а пробежать на одном вздохе
А что? Что лучше? Побежать по минному полю или пройти по нему? Ползти, опасаясь каждой кочки? А война, которая ему предложили? Люди все равно воюют и будут воевать всегда, воевать добровольно. Будут воевать душевнобольные люди, люди, не умеющие жить мирно, люди с закрученными мозгами, люди, охваченные всяческими маниями и навязанными мнениями. И вообще, войны, без сомнения, являются жизненно необходимыми всем бывшим и будущим цивилизациям. Они нужны не только людям, жаждущим адреналина и подвигов, лишним людям, подспудно жаждущим смерти, но также президентам и тайным корифеям, играющим в шахматы из человеков, у одного из которых позавчера родился сын, у другого умер отец или вышла замуж дочь. Но вряд ли они смогли бы играть, если природа человека не была замешана на войне, на соперничестве. Если бы природа государств не была замешена на смерти и страхе смерти, не держалась на них. А он, инженер-конструктор Василий Павлович Петров, почему решил поиграть в «волнушку»? Да потому что освобождение от болезни и ее последствий может придти к нему не через восемь месяцев, а в любой из двухсот сорока с лишним дней игры. Игры со смертью. То есть воюющий смертельно больной человек уподобляется человеку, который может и прожить еще десятки лет, а может не сегодня-завтра попасть под колеса пьяного водителя. Короче, ему предложили вместо смерти Игру, ему предложили стать гладиатором, который может не только умереть, но и поиграть в жизнь, борясь не только за себя, но и за других людей. Который может еще ощутить жизнь, как никто другой в мирном быту.
Василия Павловичу представилось, что его выводят на арену с тиграми, и тысячи людей будут болеть за его победу, потому что тысячи людей боятся тигров и смертельных болезней. Его выведут на схватку со смертью, и он победит ее, потому что Смерть убивается только бесстрашием. Значит, смерть можно победить. Мир, конечно, останется прежним, но он, Василий Павлович, станет другим, это несомненно. Он попадет в другое окружение, что немаловажно, потому что на него престанут смотреть сострадающими глазами. То есть попадет в другой мир, в параллельную действительность, совсем в другую действительность, а в других действительностях кот Шредингера может и не сдохнуть в газовой своей камере
Василий Павлович засмеялся. Последнюю мысль ему навеял кот, самозабвенно чесавший яйца под гранитной тумбой, тощий, но совершенно счастливый городской кот.
- И тысячу котов не сделают из квантовой шутки профессора Шредингера физической истины, - подумал Василий Павлович, продолжив свой путь в неизведанное.
*** Мысленный эксперимент физика-теоретика Шредингера. Вот его смысл и содержание: берется кот в ящике. Туда же помещается колба с ядовитым газом, радиоактивный атом и счетчик Гейгера. Радиоактивный атом может распасться в любой момент, а может не распасться. Если он распадется, счетчик засечет радиацию, нехитрый механизм разобьет колбу с газом, и наш кот погибнет. Если неткот останется жив. Теперь закрываем ящик. С этого момента с точки зрения квантовой механики наш атом находится в состоянии неопределенностион может распасться с вероятностью 50% и не распасться с той же вероятностью. До того, как мы откроем ящик и заглянем туда (произведем наблюдение), он будет находиться в обоих состояниях сразу (с точки зрения квантовой механики). А поскольку судьба кота напрямую зависит от состояния этого атома, выходит, что кот тоже буквально жив и мертв одновременно. Идею кота использовали, чтобы «доказать» существование Бога как сверхразума, непрерывным своим наблюдением делающего возможным само наше существование.