Это будет охотничий нож,проводя Твердяну мимо наковален, рассказывала Роговлада.Из вот этого куска будем делать кинжал, этот пойдёт на косу, а вон тотна серп. А вон ту рухлядь,она показала на кучу каких-то старых железяк,переплавим и на гвозди пустим. Не пропадать же добру.
Попутно она отвечала на приветствия работниц, а Твердяна дивилась про себя: как же рано те сегодня встали, если работа, судя по всему, шла уже давно? Видно, ещё затемно
Все ли собрались?спросила Роговлада.
Все тут,отозвалось несколько голосов.
Тогда будем принимать новую сестру в наши рядыдочку мою Твердяну. Пока в подмастерьях побудет, а там, глядишь, кое-чему и научится. Ежели хорошей мастерицей станет, примет от меня сию кузню в наследство. Точи нож, Добрена.
Точильный круг со скрежетом пришёл в движение, и широкое лезвие ножа, коснувшись его, брызнуло искрами. Жар охватил щёки Твердяны, а пальцы её заледенели, когда она, раздетая по пояс, оказалась сидящей на подставленной кем-то скамеечке. Руки родительницы решительно и суроводалеко им было до вкрадчивой нежности матушки Благини!захватили пучок волос на темени Твердяны и заплели в косичку. Наточенный до бритвенной остроты нож холодно блеснул и срезал первую прядь как можно ближе к голове. Одной рукой натягивая волосы, другой Роговлада подрезала их и складывала на блюдо у Твердяны на коленях. Кучка чёрных кудрей росла, а голове Твердяны становилось всё прохладнее.
Ну вот, теперь надо завершить дело,сказала Роговлада.
Твердяна нерешительно дотронулась до затылка: там топорщилась довольно длинная щетинажалкие остатки роскошной чёрной копны, которая почти вся перекочевала к ней на колени, только на темени осталась короткая косичка. А родительница, к ужасу Твердяны, зачерпнула голой рукой горсть огня из раскалённого горна. Поднеся трепещущее пламя к голове дочери, она усмехнулась:
Не робей, не обожгу. Обычай таковв самый первый раз голову огнём очищать следует. Потому что огоньэто Огунь.
Твердяна застыла с одеревеневшей и напряжённой до боли спиной. Ласково приговаривая: «Ну, ну, да не трусь ты»,родительница принялась опаливать остатки волос: одной рукой прикладывала огонь, а другой тут же убирала, не позволяя ему обжечь голову Твердяны. Пахло при этом так, будто палили курицу, а кожу головы временами жгло, но огонь в руках родительницы был чудесно послушен и пожирал только то, что та ему приказывала. Отряхнув голые плечи Твердяны, она наконец объявила:
Готово. Одевайся. Да возьми волосы с собою.
Натягивая рубашку, Твердяна случайно коснулась своего черепанепривычно безволосого и чуть шершавого. Теперь до мурашек чувствовалось любое дуновение ветерка.
Самое главное должно было совершиться на Кузнечной горев пещере Смилины. По преданию, её когда-то выдолбила сама великая оружейница, устроив там для себя новую кузню. Старую пришлось оставить: столь великую силу прародительница получила от Огуни, что от ударов её молота дрожала земля, а люди в испуге думали, будто это горы вокруг них начали рушиться и раскатываться по камешку. И Смилина перенесла своё рабочее место подальше, дабы не беспокоить соседей страшным громом.
И вот онизамшелые древние ступени, выбитые прямо в поросшем соснами пологом склоне горы. Ветерок холодил затылок Твердяны и ласкался к вискам, первые рассветные лучи румянили далёкие снежные вершины, застывшие в торжественном молчании. Конечно, горы всё знали и радовались за неёв этом Твердяна не сомневалась ни мгновения. Поднявшись по каменной лестнице вдвоём с родительницей, она увидела обширную площадку-уступ, в рукотворности которой не приходилось сомневаться, равно как и в том, что пещера также образовалась не по воле природы. Обернувшись и глянув на убегающую вниз лестницу, Твердяна ощутила холодок в коленях, а разверстый тёмный зев пещеры веял на неё присутствием кого-то древнего, как мир, живого и вечного. Казалось, это был рот горы, который вёл в её глубокую утробу.
В пещере поместилось бы три кузни Роговлады, а на площадкечетвёртая. Мягко ступая кожаными чунями по пыльному полу и до боли ощущая подошвами каждый камушек, Твердяна невольно держалась поближе к родительнице: прохладный каменный сумрак смотрел на них со всех сторон. Или это разыгралось её воображение? Посреди пещеры угадывались очертания большой чёрной глыбы, похожей на наковальню; может быть, много столетий назад на ней что-то ковали, но теперь она стояла как выходец из древних преданий, тусклый, хмурый и жутковато-разлапистый, с торчащим сбоку толстым рогом. Никто из ныне живущих оружейниц не смог бы ею пользоваться с удобством: даже родительнице Роговладе, на полголовы возвышавшейся над прочими кошками, её рабочая поверхность приходилась выше пояса.
Роста Смилина была небывалого,отразившись от стен эхом, раздался голос Роговлады.Ныне уж не рождаются такие, как она Да, это её наковальня. А вот и молот.
К чёрной глыбе была прислонена исполинская кувалда с бойком размером с человеческую голову. Её кряжистая рукоять своими очертаниями выражала богатырскую силу и хранила на себе потёртостиследы от работавших ею рук; мысль о том, что в этих местах кувалду сжимали ладони самой Смилины, окутала плечи Твердяны мурашками благоговения. Бережно и уважительно смахнув серую завесу пыльных тенёт, Роговлада не без труда подняла кувалду, крякнула, замахнулась и так хватила ею по наковальне, что вся пещера откликнулась гулом. Звонкое и светлое ядро этого гула родилось в глубинах наковальни, а низкие и густые, как рокот горных недр, отголоски прокатились по полу, стенам, потолку и отозвались толчком у Твердяны под сердцем.
Огунь, мать огня, владычица утробы земной, приди, прими в своё лоно новую дочь!воскликнула Роговлада.Даруй ей силу и часть власти твоей, сделай её крепче камня и твёрже стали, чтоб тело её не боялось ни огня, ни железа калёного! Сохрани её под своею защитой, дабы с именем твоим на устах проникла она во все тайны ремесла нашего.
С этими словами она положила на наковальню три уголька, принесённые ею с собой из кузни. Когда последний отзвук эха стих, они сами собою вспыхнули, породив такой высокий столб пламени, какой не поднялся бы и от целого мешка угля. Кончиками кисейно-прозрачных языков огонь трескуче лизал потолок пещеры, дыша Твердяне в лицо иссушающим, колючим жаром. Рыжая трепещущая сущность смотрела на неё слепяще-белыми глазами и разевала алую пасть, из которой, извиваясь шёлковой лентой, высунулся язык.
Твердяна, зачарованная огненным существом, попала под власть его жгучих щупалец. Гул и треск вытеснил все мысли, страх обратился в пепел, а из-за колышущейся горячей стены густого воздуха до неё донеслось:
Скорми волосы огню «Владычица Огунь, я в твоей власти»,скажи это!
«Пых!»фыркнула пасть, слизнув с блюда красной змейкой языка кучку волос. Пересохшие, готовые вот-вот лопнуть губы Твердяны пролепетали:
Владычица Огунь я в твоей власти.
Пламя заискрилось, захохотало, весело беснуясь и сияя белыми глазницами. Из его пасти покатились рыжие шарикибелоглазые, с лапками-языками, ни дать ни взятьего детки. Шустрые малыши принялись карабкаться по ногам Твердяны, как когтистые котята, и облепили ей плечи, облизывая щёки и уши. Они не жглись, лишь горячо щекотали, и это пламенное чудо исторгло у Твердяны из груди смех. Огненные «детки» резвились на её ладонях, обвивали пальцы рыжими отростками, не причиняя боли и не нанося ожогов.
Слепящая белая вспышкаи всё пропало.
На наковальне крупными ягодами малины тлели угольки. Взяв один из них, Роговлада поднесла его ко рту Твердяны. Та, всё ещё находясь в жарком коконе чуда, даже не дёрнулась, не удивилась: ей казалось, её собственный язык стал алой огненной лентой Нутро пыхтело жаром, как пасть кузнечного горначто ему какой-то уголёк? Он рассыпался тёплыми искрами у Твердяны во рту и прошёл внутрь. Обжёг или нетне имело значения. Боли не было.
Спускаясь по ступеням, Твердяна с наслаждением втягивала в грудь сладкий сосновый воздух.
Фу-фф,шумно выдохнула она, проветривая и остужая раскалённые лёгкие, и из её рта вылетела струйка пламени.
Учись владеть огнём в себе,сказала родительница Роговлада.А то всё вокруг спалишь.
Цветок у тропинки, к которому Твердяна потянулась рукой, тут же скорчился и засох от невесть откуда взявшегося смертельного зноя. Отдёрнув пальцы от погубленной красоты, Твердяна тихо ахнула.
Прикажи себе мысленно: «Пламя, утихни»,подсказала родительница.А когда тебе, наоборот, надо что-то зажечь, то скажи: «Огонь, гори!»
Много же премудростей Твердяне предстояло постичь!
В кузне их встретили радостно: новая ученица получила дюжину дружеских хлопков по плечам, сильных, как удар медвежьей лапы. Роговлада вернулась к работе, а Твердяна поступила под опеку старших учениц. В первый свой рабочий день ей пришлось делать самое простоеодно поднести, другое унести, за третьим сбегать, угля подбросить, воды натаскать, пол подмести. Присесть было некогда, ноги гудели, щёки горели от раскалённого дыхания горна, а от гула и грохота она едва не оглохла.
Ты дело делай, а сама в оба глаза смотри, в оба уха слушай,дала ей краткое наставление родительница.
Твердяна завидовала старшим подмастерьям, которым уже доверяли первичную ковку заготовок. Они работали со сталью, а она лишь смотрела со стороны Однако сколько она ни просила разрешить ей хоть разочек стукнуть молотом, ей этого не позволили.
Куда тебе! Рано, нос не дорос. Гляди в оба да смекай, что к чему!
Да и не по силам пока была Твердяне ковка, как ни крутитолько и оставалось смотреть да запоминать. С самых низов начался её путь, но по-другому и не могло быть.
Однако скучать было некогда. Твердяна своими глазами увидела, как творится оружейная волшба, и её сердце сразу и навеки загорелось этим делом. На кончиках пальцев родительницы искрились светлые огоньки, когда она сплетала на поверхности стальной пластинки чудесный сияющий узор Три пластинки она таким образом оплела, соединила их, и они словно приклеились друг к другу, накрепко связанные волшбой. Прогревание в горне докраснаи снова ковка; пластинки постепенно под ударами молота вытягивались, но получалось это ох как медленно! Пока заготовка мало походила на сверкающее лезвие белогорского кинжала, тусклая и рябая от ударов молота, но то и дело по ней бегали озорные искорки. Дзинь! Одна искорка отлетела, но Роговлада ловко уклонилась и осталась цела.
От волшбы не отгородишь себя, не защитишь,пояснила она, улыбнувшись вздрогнувшей Твердяне.Чувствовать её надо, слышать её песню, быть с нею и душой, и телом в единстве, иначе ничего не выйдет.
Несколькими ударами молота она согнула заготовку пополам, вложив между половинками ещё одну оплетённую волшбой пластинку.
Это сердцевина клинка. Она в нёмсамое главное.
После проковки Роговлада прокалила будущий клинок в горне и опустила его в масло, и оно мгновенно забурлило вокруг стали, вскипев.
Теперь отложим клинок: волшба должна созреть.
А сколько она будет созревать?хотелось знать Твердяне.
Месяц,был ответ.Потом наложим ещё один слой, прокалим, остудими снова отложим на созревание. И таксемь раз.
Итак, на изготовление клинка кинжала уходило семь месяцев. Потомотделка: доведение до зеркального блеска, украшение рукояти и ножен, вытравливание клейма, заточка Итогогод. Меч делался намного дольше.
Ну, что встала столбом? Замешивай глину,приказала Роговлада.
Твердяна проворно исполнила поручение. Глиняным тестом до половины заполнили узкий деревянный ящичек, опустили туда обёрнутый промасленной тканью клинок на двух подставках-скобках (чтоб не проваливался на дно), после чего залили остатками глины и поставили на просушку. В таком кирпиче клинку предстояло пролежать до наложения следующего слоя волшбы.
Между тем подошло обеденное время. Гулкий, гудящий день бился в висках, а в ушах ещё стоял звон наковален, и казалось, что с утреннего умывания водой со льдом прошла целая седмица. Твердяна так увлеклась, что ей даже не хотелось покидать кузню, но червячок голода настойчиво грыз нутро. К тому же, никакой особо срочной работы сейчас не было, и все расходились на обед по домамне оставаться же в пустой кузне одной
На столе их уже ждали тазики с подогретой водой и полотенца. Матушка Благиня, увидев новую причёску Твердяны, задумчиво погладила её по затылку и вздохнула.
Ну вот и кончилось детство твоё беззаботное
Прикосновение её тёплой ладошки отозвалось приятным мурашечным трепетом вдоль спины. Склонившись над тазиком, Твердяна сама себя не узнала: на воде колыхалось отражение круглой сизой головы со свесившейся с темени смешной короткой косичкой. Вглядевшись в своё чумазое лицо, Твердяна усмехнулась и поскребла шершавый затылок. Это была её причёска на всю оставшуюся жизньразве что коса через несколько лет достигнет пояса.
Уже на следующее утро, когда за окном густо синело предрассветное небо, Твердяна в свете лампы скоблила череп подарком родительницыновенькой, зеркально блестящей бритвой с костяной ручкой, украшенной резными узорами. В первый раз с затылком ей помогла Роговлада.
Ничего, приноровишься сама. Я уж и без зеркала, и с закрытыми глазами могу.
Работа в кузне шла с понедельника по шесток , а неделябыла днём отдыха. В будние дни Твердяна до того уставала, что на прогулки не оставалось сил, да и времени тоже, но свой выходной она неизменно проводила в скитаниях по горам. Их седоглавый, нескончаемый, головокружительный простор с раннего детства пленил её сердце, порожистые гремучие ручьи и вольные реки, серебряноструйные водопады и чистые голубые озёра манили хрустальной прохладой. Цветочные ковры колыхались под ветром, а рядом с ними сверкал вечный снег. Белая, жёлтая, алая камнеломка цветущими подушками покрывала голые скалы, пушистая бескрайность облаков стелилась под ногамикак можно было не любить эту красу всей душой, не стремиться к ней? И как тихи, как умиротворённо-янтарны были закаты, а рассветызолотисто-дымчаты, все в драгоценно сверкающих россыпях росы! Как вкусна казалась рыба, зажаренная на костре и пахнущая дымом Лишь Вукмиры не хватало горам, и это был их единственный и невосполнимый недостаток.
Нарвав цветов и не зная, что с ними дальше делать, Твердяна сидела на утёсе над озарённой солнцем долиной реки. Зелёные склоны, белые вершины, сверкающая лента воды Ах, если бы сестру сюда! Та сплела бы венок из этих цветов, сидя у входа в шалаш, и они бы запекли рыбу в глине. Тоска расправила крылья и рванулась из груди, властно подняв Твердяну на ноги. Путеводной звездой сияли из-за облаков родные, нездешне-синие глаза
Проход привёл её к калитке, возле которой они простились: видно, охранная волшба вокруг поселения жриц не пропустила её прямиком к Вукмире. Ну и хитроумны же эти девы Лаладыи не найдёшь их, если они сами не желают того. Вытянув шею и щуря глаза, Твердяна всмотрелась в лоскутное одеяло огородов у подножья чудо-дерева в надежде отыскать среди светлых крошечных фигурок сестру. Впрочем, надежда эта была несбыточной: что можно разглядеть с такого расстояния? Вспомнив приветственные слова, которыми обращалась к жрицам родительница, Твердяна произнесла:
Да пребудет с вами свет Лалады!
Щебет птиц, вздох ветра, пляска солнечных зайчиков под ногами А через одно шелестяще-летнее мгновение из-за соседнего дерева шагнула незнакомая дева с ромашково-золотыми волосами.
И с тобой да пребудет свет, дитя моё,картаво журчащим, как ручеёк, ласковым голосом ответила она, подойдя к калитке.Что привело тебя?
Я мнеоробев под внимательным взором лазоревой вечности, сиявшей в глазах девы, залепетала Твердяна.Я сестра Вукмиры, она у вас тут в ученицах с нынешнего лета. Нельзя ли увидеться с ней?
Пшенично-золотые брови жрицы приподнялись, придав её взору сердечную сочувственность.
Ведомо мне, как ты скучаешь,мягко молвила она.Но сестру твою беспокоить нельзя первые двадцать лет. Нельзя нарушать её единение с Лаладой и сосредоточение.
Двадцать лет Двадцать плодовитых медовых заревов, двадцать сытных, но дождливых листопадов, двадцать пронзительно-вьюжных сеченей и столько же звонких снегогоновбез неё.
Ну хоть цветы эти можно ей передать?сдавленно и глухо спросила Твердяна.
Дева с грустновато-ласковой улыбкой качнула головой.
Нет, дитя моё, не стоит этого делать. Погоди-ка, я кое-что тебе дам
На краткое время жрица исчезла, а вскоре вернулась с узорчатым туеском в руках. Выйдя за калитку, она вручила его Твердяне, и та, ощутив его тёплую тяжесть и околдовывающий запах поднебесно-цветочной свежести, сочившийся из-под крышки, сразу догадалась, что в нём.
Не кручинься, дитя. Прими в подарок драгоценный мёд тихорощенский: пусть целебная сладость любви Лаладиной скрасит горечь разлуки.
Твердяна пробормотала слова благодарности и покинула Тихую Рощу. Ах, разве мог мёд утолить тоску по Вукмире, пусть даже самый вкусный на свете?! Обыкновенный, наверно, не мог, но этот Приоткрыв крышку и подцепив на палец прозрачную, как вода, капельку, Твердяна попробовала. Сладко, но без свойственной мёду шершаво-тёплой приторности, даже чуть приметная хвойная горчинка оттеняла цветочную нежность. А запах Это был запах светлого тихорощенского покоя, пропитанного мудростью предков, согретой водами Тиши земли и щедро разбросанных по ней ягодных сокровищ. Если ко всему этому добавить доброе прикосновение солнца и мягкость рук дев Лаладыэто и будет чудесный мёд, созревающий в этом чертоге упокоения.
Тихо, исподволь, на мягких кошачьих лапах в голову закралась мысль о Нярине В самом ли деле она исцеляла печали? Матушка Благиня обрадовалась драгоценному мёду и припрятала его для особых случаев, а Твердяна устремилась на овеянную светлой славой гору, вечно источавшую горячие слёзы своих источников.
Скинув одежду, она погрузилась в прогревающие до самого сердца объятия воды, с невозмутимо-зеркальной поверхности которой поднимался парок. Расслабляющая нега окутала тело, веки отяжелели, и Твердяна сквозь усталый полусонный прищур разглядела деву в белых одеждах и сверкающем венце на голове. Пушистые кончики её чёрных кос погрузились в воду, когда она села на край каменной купели, с ласковой улыбкой глядя на Твердяну.
«Отдай мне твои слёзы, я выплачу их за тебя,серебристо прозвенело в голове будущей оружейницы.Отдай свои печали, я исцелю твоё сердце».
Блестящие, как мокрые вишенки, раскосые глаза излучали бесконечную, всепрощающую доброту. Их мягкая власть была велика: они сумели выманить наружу слёзы Твердяны, глубоко запрятанные и оставшиеся далеко в раннем детстве. Тёплые ручейки устремились вниз по щекам, наполняя сложенную горстью ладонь изящноглазой девы; выпив солёную влагу, она устремила взор к небу, и теперь уже на её щеках заблестели струйки. Капли падали, тревожа широкими кругами туманное зеркало купели, а тоска разжала свои когти, и сердце Твердяны забилось спокойно и размеренно.
Вода заливала глаза, уши, ноздри.
Брр! Фувынырнула Твердяна, отфыркиваясь и откашливаясь.
Что это? Она уснула и соскользнула под воду? Похоже, так оно и было Но какой настоящей, осязаемой казалась дева! Высокие скулы и раскосые глаза-вишенки, чёрный шёлк кос, целомудренная грудь под серебряной вышивкой белого наряда, тяжёлые серьги и драгоценный венецтёплое и живое наваждение, ласковое, как девичья ладошка.
Рухнув в колышущееся разноцветье солнечного луга, Твердяна слушала себя. Раскинутые в стороны руки запутались пальцами в душистых травах, а облака щекотали своими тенями лицо. Тоска порвалась и соскользнула с души, как тенёта, и где-то в глубине рождалась лёгкая и сладкая, не обременяющая сердце влюблённость в прекрасную Нярину. Нет, она не позволит покрыть поцелуями свои игрушечно-хрупкие пальчики, прохладный шёлк покрывала укроет её скуластые щёчки от жадных губ, но это, наверно, и к лучшему. Пусть она останется окутанной дымкой недосягаемости, пусть попирает ножками вершину своей огромной могилы, вот уже тысячи лет осенённой крыльями древней, как сама земля, сказки
Нет, Вукмира не ушла за поволоку забвения, но на душу Твердяны опустился покой и осознание: так надо. Так дóлжно. И это была лишь малая часть чего-то огромного, как небо, и столь же светлого.
Потекли дни, полные стального гула и грохота. Выполняя в кузне самые скучные и непочётные работы, Твердяна постепенно постигала всю мудрость расчёта родительницы, поставившей её в такое положение. Как ещё, если не с самых азов, она могла начать осваивать тонкости кузнечного дела? С чего, если не с подметания железной крошки на полу кузни? Впитать это всё, прокоптиться сажей, закалиться жаром, слушать и смотретьи уж потом только брать в руки молот.
Осень принесла с собой добрую весть: Твердяна узнала, что у неё будет сестричка. Живот матушки Благини округлился, походка стала неспешно-утиной, вразвалочку, а глаза лучились тёплым золотомточь-в-точь как тихорощенский мёд. Медок этот, кстати, она кушала по ложечке в день и говорила, что он наполняет её небывалой силойхоть горы сворачивай. И, похоже, это не было преувеличением: по хозяйству матушка успевала всё и даже больше, никогда не жаловалась на усталость, хотя хлопоты её заканчивались ближе к полуночи, а вставала она ещё затемно.
Весна ворвалась в души и сердца снегопадами из яблоневых лепестков. Однажды Твердяна с родительницей Роговладой пришли домой к обеду, как обычно; как обычно же, матушка подала им умыться, услужливая и ласковая, как и прежде, вот только отчего-то временами морщилась.
Что ты, моя козочка?обеспокоилась Роговлада.Болит что-то у тебя?
Да нет, всё хорошо,беспечно отмахнулась матушка Благиня, с улыбкой расправив сведённые брови.
А вечером, вернувшись с работы, они застали в доме повитуху Рябину, дородную тётку с грудным голосом и густыми чёрными бровями. Она сидела за столом, шумно прихлёбывая квас из кружки и заедая его калачом.
Поздравляю с пополнением,проговорила она с набитыми щеками.
Твердяна вслед за родительницей кинулась к матушке. Та, навалившись спиной на подушки, держала у своей груди чмокающий свёрточек и утомлённо улыбалась.
Ах ты ж мояГолос Роговлады растроганно прервался, и она присела рядом, обняв матушку за плечи и заглядывая в крошечное личико новорождённой.
Твердяна с щекочущим рёбра любопытством тоже поглядела на сестричку. Не понять, на кого похожа: глазки-щёлочки, носик приплюснут, малюсенькие пальчики в какой-то белёсой смазке
Малышка росла тихой и нетребовательной, а когда просила есть, не кричала, а робко мяукаладаже не сразу услышишь. В основном кормила её матушка Благиня, но и у Роговлады было молоко. Время от времени она, чтобы позволить утомлённой супруге выспаться ночью, давала дочке грудь, и та после такого кормления никого не беспокоила до самого утра. Впрочем, дочерью Лалады это её не сделало: свой первый глоток молока она получила от матушки Благини, а это значило, что быть ей белогорской девой.
Листопад за листопадомсрывались с веток годы. Сестрёнка, которую назвали Милой в честь супруги Лалады, подрастала, и Твердяна испытывала к ней неудержимую, осенне-грустную нежность. Девочка отвечала ей горячей привязанностью: когда Твердяна приходила домой с работы, подбегала к ней и с размаху обнимала, уткнувшись личиком и смешно, по-котёночьи урча. Выучилась она этому, подражая мурлыканью родительницы и сестры, а может, и молоко Роговлады так сказывалось.
Часто Твердяна ловила себя на том, что ищет в сестрёнке черты Вукмиры. Однако несмотря на внешнее сходство, Мила росла инойпугливой, застенчивой и домашней: в отличие от Вукмиры, в горы её и калачом нельзя было заманить.
Ну чего нам дома сидеть? Смотри, какой денёк!в один из своих выходных уговаривала её Твердяна.Я тебе покажу барашков Диких. Видела бы ты, какие у них рога! У-у! А на ногахсловно чулочки белые. И цветочков там уйма. Ох и красивые же! Пойдём? М?
Мила задумалась. Горных барашков она никогда не видела, а цветы очень любила Видя, что колебания младшей сестрицы вот-вот качнутся в пользу прогулки, Твердяна подхватила её в объятия, покружила и чмокнула в губы.
Пойдём, Мила, ничего не бойся. Знаешь, как там хорошо? О-о! Один раз увидев, полюбишь эту красоту навеки!
Сестрёнка согласилась. Твердяне уже казалось, что она сломила в ней дух домоседства, но не тут-то было. Потянувшись к ярким цветам, за их колышимой горным ветром благоуханной стеной Мила увидела холодящую душу пропасть. Её лицо стало белее чулочков на ногах у диких баранов, и она зашаталась.
Ты чего?подхватив её на руки, удивилась Твердяна.Смотри, какой простор!
Но Мила, цепляясь за шею старшей сестры, жалобно простонала:
Пойдём домой Голова кружится Высоко
Твердяне, привыкшей карабкаться по узким и опасным уступам, страх сестрёнки был непонятен, и она не спешила отходить от края пропасти. Сама она держалась на ногах непоколебимо и крепко прижимала девочку к себечего тут можно было бояться?
Родная, да ты только гляньчто за красота!убеждала она испуганно жавшуюся к ней сестрёнку.
Мне худо Домойтолько и смогла ответить та.
Её глаза обморочно закатились, голова начала откидываться назад, и Твердяне пришлось вернуться с Милой домой. Узнав, что случилось, матушка Благиня отругала её.
Не таскай её больше с собой в горы! Не видишьона высоты боится?
Твердяна не могла взять в толк: как можно жить в горах и бояться высоты? Это не укладывалось у неё в голове, но пришлось смириться и о подобных прогулках забытьради спокойствия матушки. Лишь к ближайшей речке да в соседний лесок Мила могла выбраться без головокружения, а окрыляющей душу красоте гор суждено было остаться для неё недоступной.
Но и помимо гор вокруг было много завораживающих мест, и каждый выходной сёстры куда-нибудь отправлялись. Твердяна ощущала сладкую щекотку нежности, когда сестрёнка доверчиво прижималась к ней; у неё быстро уставали ноги, и половину прогулки приходилось нести её на руках, но это было Твердяне лишь в радость. Обнимая старшую сестру за шею, Мила имела обыкновение осыпать её градом вопросов:
А почему солнышко светит?
А почему деревья шумят?
А откуда берётся дождик?
А откуда взялись Белые горы?
А почему у тебя голова лысая?
А почему из твоих пальцев искры вылетают?
Перед доброй, но строгой родительницей Роговладой Мила слегка робела, а за Твердяной бегала хвостиком и тормошила её едва ли не каждое мгновение, даже когда той хотелось отдохнуть после длинного рабочего дня. Засыпать она соглашалась только на пушистом ложе из чёрного кошачьего меха, под долгое убаюкивающее мурчание. В зверином облике Мила родительницу и сестру не различалалишь бы тёплая урчащая кошка была под боком, и они баюкали её по очереди: один вечерТвердяна, другойРоговлада, смотря по тому, кто из них меньше устал.
Подрастая, Мила из девочки превращалась в красивую девушкукак и все в её роду, синеглазую и черноволосую; конечно же, она начала бегать на гулянья, и в обязанность Твердяны входило встречать её и присматривать, чтобы кто-нибудь сестру не обидел. В кузне она уже вышла из должности «подай-принеси», научившись владеть молотом и тянуть сталь руками. Начала она и понемногу узнавать, что такое волшба, училась плести сияющие узоры и слышать их песни. У каждого узора было своё назначение, своё имя и своя песня; названия составлялись из имён богинь Лалады и Огуни, к которым прибавлялись обычные человеческие имена. На имени «Огунь» основывалась по большей части оружейная волшба, а «Лалада» чаще служила для волшбы охранной, хотя встречались и их сочетания. Песня узора звучала в голове у мастерицыбез слов, один лишь тягучий звон, который складывался в ряды и лады. Отдалённо он напоминал звук пилы, которую сгибают и разгибают, играя на ней смычком, как на гудке. Пробовала себя Твердяна и в изготовлении украшений; свои первые серёжки она преподнесла Миле, и та, до сих пор не слишком избалованная подарками от родителей, очень обрадовалась и стала носить их с гордостью, хоть и были они весьма скромны и украшены недорогим камнембирюзой, под цвет её глаз.
Что с волшбой шутки плохи, Твердяна прочувствовала на собственной шкуре, и за это знание ей пришлось дорого заплатить. Один неловкий удар молота по оплетённой узором заготовке клинкаи кожу с половины лица словно содрала жестокая когтистая лапа. От боли Твердяна на несколько мгновений лишилась всех чувств, ослепнув и оглохнувтолько многощупальцевое огненное чудовище терзало половину черепа, проникая сквозь кожу и стремясь прогрызть кости.