Совершенно верно! Культ литературного диктаторства быстро выходит из моды. Мое второе обвинение против Рабиндраната Тагора заключается в том, что его литературные произведения завершены, закруглены, как его почерк, и напоминают о розах, о луне и женских личиках. Это примитивно. Он копирует природу. От нового вождя литературы мы ожидаем произведений резких, острых, как шипы, как стрелы, как наконечник копья: не таких, как цветы, а подобных вспышке молнии, слепящей боли при невралгии,угловатых и заостренных, как готическая церковь, а не округлых, как портик храма. Не беда, даже если они будут сходны с джутовой фабрикой или правительственным зданием... Пора покончить с оковами ритма, которые лишь усыпляют душу и затуманивают разум. Освободим свой разум, разбудим душу и похитим их, как Равана похитил Ситу! Даже если ваш ум будет рваться, рыдать и стонать, все равно ему придется смириться! Даже если старый Джатаю бросится на помощь, пусть встретит свою смерть! Ведь скоро уже проснется обезьяний народ Кишкиндхъи. Хануман прыгнет на-Ланку, подожжет город и вернет разум в его старое жилище. Тогда мы будем приветствовать наше воссоединение с Теннисоном, проливать потоки слез на груди Байрона и просить прощения у Диккенса, оправдываясь тем, что мы отвергли их на время, дабы излечиться от собственных заблуждений... Если бы очарованные красотой Тадж Махала архитекторы возводили по всей Индии только пузыри мраморных куполов, то всякому порядочному человеку пришлось бы бежать в леса от этого ужаса. Чтобы суметь оценить Тадж Махал, надо освободиться от его очарования!
Тут надо заметить, что от столь бурного натиска путаных аргументов голова корреспондента пошла кругом, и потому его отчет оказался еще менее понятным, чем доклад Омито, ибо я воспроизвел здесь лишь то, что мне удалось с трудом уловить.
При упоминании о Тадж Махале, один из поклонников Тагора вскочил и возбужденно крикнул:
Чем больше мы имеем хорошего, тем лучше для нас!
Как раз наоборот,отпарировал Омито.Чем меньше хороших вещей создает природа, тем лучше, так как излишество низводит их до уровня посредственностей... Поэты, которые не стыдятся жить по шестьдесят-семьдесят лет, сами себя наказывают, снижая себе цену, В конце концов, их окружают подражатели, которые начинают с ними соперничать. Творения таких долгопишущих поэтов утрачивают всякое своеобразие. Воруя у своего собственного прошлого, эти поэты скатываются до положения тех, кто скупает краденое. В таких случаях обязанность читающей публики ради блага человечестване позволить этим престарелым ничтожествам влачить свое жалкое существование,я, конечно, имею в виду поэтическое существование, а не физическое. Пусть они существуют как старые опытные профессора, искусные политики, умелые критики.
Предыдущий оратор задал вопрос:
Кого же вы прочите в новые литературные диктаторы?
Нибарона Чокроборти,с готовностью ответил Омито.
Нибарон Чокроборти? Кто это такой?прозвучал хор удивленных голосов.
Из маленького семени этого вопроса завтра вырастет могучее дерево ответа.
Но пока мы хотели бы услышать что-нибудь из его творений.
Тогда слушайте!
Омито вынул из кармана узкую длинную записную книжку в парусиновом переплете и начал читать:
Я единственный,
ни на кого не похожий,
среди тысяч и тысяч прохожих,
незнакомое, новое Слово
среди смеха и рева
Толпы.
Я говорю:
Отворите двери!
Ибо пришел я
к тем, кто посмеет
Времени вызов принять,
тайными знаками запечатленный,
мне лишь понятный, мне лишь врученный,
посланный Временем через меня.
Но остаются к призыву глухи
неисчислимые воины Глупости:
гневом бессильным меня встречают,
путь преграждают злобой и ложью,
словно волна за волной набегает
и разбивается в пыль о подножье
несокрушимой скалы.
Пусть не венчают меня гирлянды,
не защищает меня кольчуга,
не украшает наряд богатый,
над неувенчанной головою
реет незримо
победы стяг!
Я проникну в святая святых
ваших помыслов и желаний.
Отворите же двери
и примите без колебаний
все, что дерзко скажу!
Ваши души трепещут,
засовы трещат,
твердь колеблется под ногами,
и я слышу, сердца ваши в страхе кричат:
«Сжалься, сжалься над нами!
Ты безжалостный, наглый, мятежный;
твой пронзительный крик,
словно острое лезвие,
в ночь наших мыслей проник
и нарушил наш сон безмятежный!»
Что ж, возьмитесь за меч!
Разрубите мне грудь!
Смертью смерть все равно не убьете:
вечной жизни зарю
даже мертвый я вам подарю.
В кандалы закуете
я на части их разорву,
снова буду свободен,
и вы этот дар обретете.
Принесите священные книги!
Тщетно будут стараться педанты
заглушить вечный голос!
Вся их логика, все афоризмы
разлетятся бесследно,
и спадет пелена с затуманенных фразами глаз:
свет победный
засияет для вас!
Разжигайте огонь!
Не печальтесь,
если все, что вам дорого ныне,
сгорит без остатка, дотла,
пусть ваш мир превратится в пустыню!
Приветствуйте всесожженье!
Дряхлый мир, раскаленный в огне добела,
вспыхнет ярче ста солнц
в миг единственный озаренья.
Мой призыв, как могучий удар,
поразит отупевший ум,
и очнется он в изумленье.
Тем, кто ищет полегче путь,
избегает острых углов,
бледным, немощным, женоподобным,
от тревожного ритма моих стихов
не забыться и не заснуть.
И один за другим,
причитая плаксиво и злобно,
колотя себя в грудь,
неизбежно призна́ют они,
да, признать им придется!
что победа за новым, не признанным ими,
отвергаемым и́скони.
И тогда грянет буря
и мир содрогнется,
озарится цветением молний,
и канут в безвременье годы
нищеты и тумана,
и неукротимо
хлынет на землю
ливень свободы!
Сторонники Тагора были вынуждены умолкнуть и удалиться, впрочем, не преминув пригрозить, что еще дадут достойный ответ, на сей раз в печати.
Когда Омито возвращался в машине домой после успешного разгрома своих противников, Сисси сказала ему:
Я уверена, ты заранее придумал своего Нибарона Чокроборти и принес эти стихи нарочно, чтобы поставить почтенных людей в глупое положение.
Тех, кто приближает будущее, называют вестниками судьбы,ответил Омито.Сегодня вестником был я. Нибарон Чокроборти явился на землю, и теперь уже никто его не остановит.
Сисси втайне гордилась братом. Она спросила:
Скажи, Омито, ты, наверное, каждое утро готовишь запас убийственных высказываний на весь день?
Готовность ко всяким неожиданностямпризнак культуры. Варварство всегда захватывают врасплох. Это тоже записано в моей книжке.
Но у тебя нет своих убеждений! Ты просто всегда говоришь только то, что может поразить в данный момент.
Мой разумзеркало, и если бы я раз и навсегда замазал его своими неизменными убеждениями, оно не отражало бы каждого проходящего мгновения.
Оми, твоя жизнь пройдет среди теней,сказала Сисси.
IIСТОЛКНОВЕНИЕ
Омито все-таки решился наконец побывать в Шиллонге. Две причины определили его выбор: во-первых, никто из его знакомых там не бывал, а кроме того, девицы на выданье были там менее многочисленны и не столь назойливы. Божественный стрелок, который избрал мишенью сердце Омито, как правило, подыскивал свои стрелы в фешенебельном обществе, а Шиллонг, помимо всех своих красот, имел еще то преимущество, что ограничивал выбор этого стрелка. Сестры Омито, решительно покачав головками, объявили:
Если тебе надопоезжай один, а мы не поедем!
Облачившись в одеяния, имитирующие персидские шали, вооруженные изящными зонтиками и теннисными ракетками, сестры отправились в Дарджилинг. Бимми Бос уехала туда раньше них. Когда она увидела, что сестры приехали без брата, она посмотрела вокруг и обнаружила, что в Дарджилинге куча народу, но нет интересной компании.
Омито сообщил всем, что едет в Шиллонг насладиться одиночеством. Но вскоре он открыл, что отсутствие большого общества лишает одиночество прелести. Прогуливаться с фотоаппаратом Омито не любил. Он говорил, что он не турист и любит наслаждаться пейзажем, а не глазеть без разбору на все, что ни попадется.
Ему удалось скоротать несколько дней с книгами в тени деодаров на горных склонах. Беллетристики он не читал, потому что беллетристику во время отдыха читают все. Вместо этого он взялся за «Происхождение и развитие бенгальского языка» Сунити Чаттерджида и то лишь в надежде отыскать в этом труде неточности и поспорить с автором. Временами, в промежутках между занятиями филологиейи скукой, его внезапно поражала красота гор, но полностью она не доходила до него, словно вступительные такты какой-то мелодии, которая все время повторяется и никак не может закончиться. Беспорядочному потоку его впечатлений не хватало единства. Отсутствие этого единства в нем самом вызывало у Омито чувство постоянного беспокойства и неудовлетворенности, такое же мучительное здесь, как и в городе. Но если в городе он мог заглушать это чувство различными способами, то здесь беспокойство, казалось, только возрастало и усиливалось,как горный поток, встретивший препятствие на своем пути. Он уже решил проститься с горами и побродить по давно привлекавшим его равнинам Силхета и Силчара, когда пришел месяц ашарх, окутав все леса и вершины непроницаемой пеленой дождя. Сообщалось, что около Черрапунджи гряды гор задержали нашествие облаков, но скоро потоки от сильных ливней ринутся вниз по склонам. Поэтому Омито решил на несколько дней поселиться в гостинице Черрапунджи и создать такой «Облако-вестник», в котором возлюбленная из незримой Алаки будет вспыхивать в небе его воображения, подобно бесплотной молнии, не оставляя следа.
Он надел грубошерстные носки, какие носят горцы, прочные башмаки на толстой подошве, шорты, блузу защитного цвета с поясом и пробковый шлем. В таком наряде Омито скорее походил на дорожного мастера во время обхода участка, чем на мифический персонаж Абаниндраната Тагора. Однако в кармане у него лежало несколько тоненьких книжек со стихами на разных языках.
Дорога к дому Омито была узкой и извилистой; справа находился обрыв, поросший лесом. Так как было маловероятно, чтобы кто-нибудь еще передвигался по ней, Омито вел машину, беспечно пренебрегая звуковыми сигналами. Он размышлял о тем, что в его время мотор-вестник лучше всего подходит для того, чтобы отправлять послания далекой возлюбленной: в нем есть «и дым, и огонь, и вода, и ветер», а если дать еще записочку шоферу, то никаких неясностей не останется. Поэтому он решил в начале будущего сезона дождей повторить на автомобиле путь, описанный в «Облаке-вестнике». Кто знает, может быть, волей судьбы он найдет какую-нибудь Авантику или Малавику, которая будет ждать его у порога своего дома, или встретит одну из нимф гималайских деодаровых лесов!
Внезапно за поворотом он увидел встречный автомобиль. Разъехаться было негде. Омито нажал на тормоза, но автомобили столкнулись. Однако это не было катастрофойвстречный автомобиль откатался назад и остановился у склона горы.
Из машины вышла девушка. На фоне только что миновавшей смертельной опасности она возникла, словно обрисованная молнией, ярко выделяясь среди мрачной окружающей обстановки. Редкое зрелище предстало перед ОмитоЛакшми, вновь вышедшая из молочного океана, все еще бурлящего от ударов горы Мандар. В переполненной гостиной эта девушка никогда не явилась бы во всем великолепии своей красоты. На земле есть немало красивых людей, но мы редко видим их в подходящей обстановке.
На девушке было шерстяное белое сари с узкой каймой, такая же шерстяная кофточка, на ногах индийские белые туфельки из кожи. Продолговатые глаза мягко светились в тени густых ресниц. Волосы были откинуты с широкого лба назад и закручены узлом. Прелестное лицо с округлым подбородком напоминало созревающий плод. Рукава кофточки доходили до запястий, на обеих руках было по простому тонкому браслету. Свободный конец сари, не заколотый брошью, был накинут на голову и прикреплен к волосам серебряной булавкой работы катаккских мастеров.
Омито, оставив шлем в автомобиле, подошел и остановился перед девушкой безмолвно, как человек, ожидающий наказания. Девушку, казалось, тронула его беспомощная комичная поза.
Простите, я виноват,пробормотал наконец Омито.
Девушка рассмеялась:
Во всем виновата я!
Это не вина, а ошибка.
Голос ее напоминал журчанье фонтана. Он был ровен и звучен, как у мальчика. Вернувшись домой в тот вечер, Омито долго раздумывал: на что похож ее голос? В конце концов, он записал в своей книжечке: «Ее голос струится, как дым душистого табака из кальяна, смягченный водой, освобожденный от едкого привкуса никотина и приправленный тонким ароматом роз».
Девушка добавила, словно извиняясь:
Я собиралась встретить друга, который должен приехать. Правда, скоро мой шофер сказал, что мы едем не по той дороге, но развернуться мы уже не могли, поехали дальше, и вот ваш автомобиль столкнулся с нашим.
Нет, нет, машины здесь ни при чем!сказал Омито.Во всем виновата коварная злая звезда.
Тут шофер доложил, что серьезных повреждений нет, однако потребуется какое-то время, чтобы привести автомобиль в порядок.
Если вы будете снисходительны к моей несчастной машине,осмелился предложить Омито,я с удовольствием отвезу вас куда угодно.
Благодарю, но это вряд ли необходимо. Я привыкла ходить по горным дорогам.
Это необходимо для менякак доказательство, что вы меня простили.
Девушка молчала, колеблясь.
Видите ли,добавил Омито,водить машину, конечно, не велика заслуга и этим не прославишься перед потомством. Однако при первом знакомстве я даже в этом выказал себя далеко не лучшим образом. Судьба несправедлива! Позвольте же мне доказать, что хотя бы как водитель я не уступаю вашему шоферу!
Страх перед неведомыми опасностями в таких случаях сковывает девушек, и они робеют при встрече с незнакомцем. Но сейчас испуг от недавнего столкновения оказался сильнее нерешительности. Нетерпеливая судьба свела их на безлюдной горной дороге, чтобы озарить их души внезапным светом откровения. Как вспышка молнии долго еще слепит глаза, вглядывающиеся во мрак ночи, так запечатлелась в их сознании эта яркая встреча,словно новое солнце засияло в лазури небес в результате какой-то гигантской космической катастрофы.
Девушка села в автомобиль. Она сказала, куда ехать, а когда они добрались до ее дома, предложила Омито:
Если у вас будет время, загляните завтра. Я познакомлю вас со своей хозяйкой.
Омито хотелось сказать: «Я могу зайти хоть сейчас, времени у меня достаточно!» Однако непривычная стеснительность удержала его.
Вернувшись домой, он записал в своей записной книжке:
«Что наделала сегодня дорога! Вырвала из разных мест двух незнакомых людей и направила их, может быть, с этого дня навсегда, по одному пути. Астрономы явно ошибаются. Месяц в небе вторгся в орбиту земли, их колесницы столкнулись, и с этого рокового мгновения они совершают свой путь вместе, век за веком, и свет одного отражается на лике другой, и теперь союз их нерасторжим. Сердце говорит мне, что отныне мы тоже пойдем рука об руку по одному пути и будем собирать по дороге золотые мгновения и вплетать их в гирлянду наших странствий. Нам уже не придется ожидать решения, стоя у порога судьбы. Отныне все будет приходить к нам неожиданно и мгновенно».
Лил дождь. Расхаживая по веранде, Омито мысленно взывал: «Где ты, Нибарон Чокроборти? Явись во мне, подскажи мне слова, дай мне голос!».
Омито вынул длинную тонкую записную книжку, и Нибарон Чокроборти продиктовал:
Нас дорога связала нерасторжимо,
И теперь мы порывами ветра гонимы.
Пестроцветных мгновений пыльца золотая
Закружила нас в танце, сердца опьяняя.
И танцует небесная дева над нами,
Тучи легкими взмахами рук разгоняя;
Низвергается свет золотыми снопами,
Наши души до самого дна озаряя.