В те незапамятные времена горожане по вечерам еще рисковали появиться в Дюковском парке; Потому что там грабили, убивали и насиловали далеко не всех подряд и даже не каждый день. Из всех городских развлечений соперничать с популярностью Дюковского мог только пресловутый «Майдан» в парке Шевченко, который на языке милицейских протоколов именовался танцплощадкой «Огни маяка». Многие посетители перед посещением этой танцульки сильно надеялись, что их лица после танцев будут гореть огнями далеко не всех цветов радуги. В Дюковском парке тоже вполне можно было нарваться на подобного рода развлечение, так что особого предпочтения местам отдыха горожане не отдавали: в Дюк - так в Дюк, на «Майдан» - так на «Майдан». Чему быть - того не миновать, зато потанцуем.
Возле Дюковского парка в те годы любил меланхолично прогуливаться скромный мальчик Зюня, освобождавший от нейлоновых плащей прохожих с той же решительностью, с какой его навсегда освободили от собственной жилплощади перед первой экскурсией в зону. Перевоспитанный Зюня с тех пор никого не бил «розочками» в живот и даже не ругался матом, а вежливо и культурно вытряхивал людей из не очень хорошо пропускающих воздух нейлоновых плащей, чтобы те могли набирать озон не только полной грудью, но и всей кожей.
Свою добычу Зюня реализовывал непосредственно в Дюковском парке, предлагая модную вещь многочисленным посетителям дешевле, чем на «толчке». И ни один покупатель почему-то не рисковал торговаться с Зюней или отказаться от предложенного плаща, пусть даже он жал в плечах минимум на пять размеров.
Так вот, именно Зюня первым заметил самолет и сильно им заинтересовался. Он даже перепутал цену очередного плаща и вместо шестидесяти попросил за него тридцать, чем очень обескуражил занервничавшего покупателя. .
Самый главный модельер Дюковского по нейлоновой одежде подошел ближе к самолету, где возле колченогого трапа сидел какой-то шкет в кепке с рулоном билетов, по виду сильно напоминавших трамвайные времен оккупации города. За спиной шкета висела табличка с почти красиво выписанными буквами «Аттракцион "Полет в стратосферу". Цена десять копеек.» Зюня пристально посмотрел на шкета еще раз, дал ему на всякий случай подзатыльник вместо гривенничка и стал бесстрашно подниматься по трапу. Шкет молча делал вид, будто Зюня заплатил ему за предстоящее удовольствие наличными.
Когда первый посетитель нового аттракциона вошел в полумрак деревянного салона, он сразу заметил красивую девочку и даже нагло улыбнулся. Однако, заметив, что девочка не одна, улыбка с его лица убежала еще быстрее, чем жабы из Дюковского пруда. Рядом с девочкой стоял мальчик с не менее примечательной наружностью. К такому Зюня не рискнул бы подойти, даже если бы он надел на себя сразу целый магазин нейлоновых плащей...
Через минуту Зюня мягко спустился по трапу с противоположной стороны и оказался под прицелами сотен изучающих его глаз.
- Ну как, Зюня? - робко спросил его кто-то, и на всякий случай убрал свое лицо подальше в толпу, зная, что Зюня не любит, когда его спрашивают даже который час.
Обычно агрессивный Зюня расплылся в улыбке, поднял большой палец руки вверх жестом римского императора и радостно крикнул:
- Ништяк!
Посетители ринулись за билетами, а Зюня молча пошел продолжать свою работу по обеспечению населения дефицитными плащами. Следующим утром, когда он подошел к самолету, вместо колченогого трапа и таблички к кабине деревянного авиалайнера прислонилась небольшая горка, по которой съезжали малыши. Зюня улыбнулся второй раз подряд за целый месяц, вспомнив, как точно такие же горки стояли раньше на городских пляжах, и люди с воплями радости съезжали по ним прямо в воду. Потом, правда, они улетали в воду с совершенно иными воплями из-за того, что какие-то умники установили на желобах горок бритвочки. И горки с пляжей исчезли навсегда...
Вечером Зюня не узнал Дюковского. Словно весь город пожаловал на свидание с ним. В такой давке нечего было даже думать, чтоб успеть облегчить кого-то от плаща. Люди выстроились длинной шеренгой перед шкетом, усиленно продававшим билеты, и радостно поднимались на борт самолета по одному...
- Класс! Бест! Кайф! Я торчу! - по-разному с радостными выражениями отмахивались от прохожих счастливчики, побывавшие раньше других в кабине самолета. И все новые и новые клиенты спешили в очередь, чтобы улететь за десять копеек в стратосферу.
Зюня улыбнулся в третий раз. Он вспомнил, как мальчик развернул его лицом к противоположному выходу, а девочка тут же выдала хороший поджопник, и новоявленный покоритель стратосферы вылетел к поджидавшим его любопытным людям, этим потенциальным зрителям. Зюня еще раз улыбнулся, потом вздохнул, поняв, что сегодня работы уже не будет, и ушел пропустить стаканчик вина к близлежащему газетному киоску.
КОММЕРЧЕСКАЯ ТАЙНА
Если бы Павел Петрович Баранец мог легально вести свою деятельность, то любая фирма добрых услуг вылетела бы на второй день в трубу, исполняющую похоронный марш по ее индивидуальному заказу. Павел Петрович умел все: достать «Волгу», сделать квартиру, изменить меру пресечения, обменять рубли на марки, купить прокуратуру, продать райком, разыскать за границей родственников с гарантом, которых там у вас никогда не было. Место на кладбище или экономическом факультете, должность проректора или даже кладовщика «Вторсырья» - такую элементарщину Павел Петрович решал, снимая трубку телефона. Словом, в Одессе знали, что Баранец - это фирма, которая в отличие от «Бюро добрых услуг» способна оказать добрые услуги. Поэтому Павел Петрович не сильно удивился, когда в один ненастный день с утра пораньше к нему пожаловал давний компаньон Станислав Леопольдович Лисовский.
Воспитанный Лисовский сперва заговорил о погоде на улице. Баранец с ним согласился, что погода - хуже не бывает, а заодно вспомнил, как во время визита трехлетней давности Лисовский сумел всучить ему партию французских духов. В конце концов духи оказались сирийского разлива, но не это самое страшное. Хуже было то, что это были не духи, а туалетная вода. Только через год эту воду под видом заграничного денатурата удалось продать там, где спирт ценится на вес золота, а золото буквально валяется под ногами. А сейчас Лисовский, сорвавший тогда отличный куш, снова говорил о плохой погоде. Как будто хоть раз в жизни он кому-то заявил, что погода бывает хорошей.
Баранец за ушедшие десятилетия никак не мог привыкнуть к манере разговора Лисовского, обрушивающего на собеседника водопад информации. Чтобы не сойти с ума от этого словесного потока, многие соглашались принять условия Станислава Леопольдовича, лишь бы сделка побыстрее закончилась. Лисовский этим беззастенчиво пользовался, справедливо полагая: язык дан человеку, чтобы скрывать его мысли. Судя по объему разговоров Станислава Леопольдовича, он был самым великим мыслителем в мире.
- Баранец, а как вам это нравится? - барабанил Лисовский, ощупывая взглядом степень податливости Павла Петровича. - Эта погода. А? А, погода? А, мелиха? Вы слышали, что подорожают батарейки до приемников и билеты в баню? Кстати, вы мне можете помочь с этим горем, только вы...
- Вам надо искупаться? - вставил реплику Баранец, пользуясь тем, что Лисовский облизывал пересохшие губы.
- Нет, - успокоил компаньона Станислав Леопольдович, - просто может для кого и счастье выдать свою дочь замуж, но только не для меня. Она влюбилась в этого типа, как Дездемона в Ромео, но этого мало. Она кричит, что повесится и ищет канат по всему дому...
- Вы хотите приобрести партию отличной пеньки? - перебил Лисовского Баранец, с трудом представляя, какой канат в силах выдержать дочь Лисовского и характер ее папы.
- Нет, - тут же снова захватил инициативу Станислав Леопольдович, - я знаю, вы сердитесь за тот случай, но слово чести, это все поганцы-поставщики, чтоб так лежалось, как мне сидится на вашем стуле и собственном геморрое. Так я вам говорю - он ей сделал предложение, и она его приняла. Может теперь стоит повеситься мне? Вы бы видели этого придурка - вы бы поняли, что таких людей не бывает в природе. Он отличается от обезьяны только более низким лбом и фарфоровым зубом. Нет, скажу честно, на лицо, так он вполне интересный парень, но когда он открывает свой рот - лучше бы он закрыл навсегда глаза. Баранец, только вам я могу рассказать о своем горе. Мы знаем друг друга сорок лет, мы компаньоны; больше того, Баранец, вы мне, как родной брат, потому что мы три раза проходили свидетелями по разным делам. Мало того, что год назад у меня умерла тетя в Глухове, так еще. одно горе, эта свадьба сведет меня на тот свет, если там есть сумасшедший дом...
Станислав Леопольдович надгрыз пакет с кефиром, стоящий на столе, и сделал несколько жадных глотков. Целебные свойства напитка сказались моментально: теперь изо рта Лисовского вылетали не только слова, но и слюна беловатого цвета. Баранец на всякий случай чуть отодвинулся к краю стола.
- Вы знаете, этот кретин из вполне приличной семьи, - продолжал Лисовский, пододвигаясь поближе к Павлу Петровичу. - Я узнавал: мама держит скобяной магазин на Привозе, а папа - инвалид Великой Отечественной, без двух ног, но по валюте неплохо работает, хотя под трамвай он попал еще до войны. Лучше бы он на рельсах оставил кое-что вместе с ногами, чем иметь такого сына. Нет, вы не думайте, что я ревную его к дочке. Мальчик из хорошей семьи, сам работает по трикотажу, но он вредный, как микроб и брехливый, будто Большая Советская Энциклопедия. Чтоб вы поняли, кто это, так это самый настоящий мулат - белый человек с черным ртом У таких, как он, с фотографии выпадают зубы и на могиле трава не растет. Он мне уже сделал больше седых волос, чем увели с нашей улицы японских шпионов в тридцать седьмом. Это не мальчик, а источник повышенной опасности... Баранец, только вы можете спасти мня. Или вы меня спасете, или я прямо сейчас выпрыгну в окно.
Бараней сделал непроизвольное движение рукой. Он испугался, что Лисовский выпрыгнет из окна, через несколько минут вернется назад и начнет все сначала. Павел Петрович жил на первом этаже.
- Вы спасете меня, Баранец? - переходил на повышенные тона Лисовский. - Вы должны спасти меня, сколько мне бы это ни стоило. Моя жизнь в ваших руках, делайте же что-то!
- Все, что в моих силах! - торжественно пообещал Баранец, лишь бы гость на мгновенье прикрыл рот.
Лисовский смахнул со лба бисеринки пота и на полтона ниже заявил:
- Я знал, что вы не откажете. Этот идиет, он такое придумал...
- Он хочет миллион в приданое? - съязвил Павел Петрович, догадываясь, что Лисовский не очень бы обеднел, потеряв всего один миллион.
- Если бы, - снова заорал Лисовский, - эта молодежь тронулась мозгами. Эта музыка, эти прически, эти ухватки. Деньги для них не главное. Я ему говорю: «С меня трехкомнатный кооператив и все, что вы в него захотите», - а он мне в ответ: «Вы меня за нищего имеете, папаша? Что я своей семье квартиру не обеспечу со всеми причиндалами? Я хочу жениться по-человечески». А что ему не по-человечески, все как у людей. Свадьба в «Интуристе», четыреста гостей с его стороны, с нашей меньше: триста пятьдесят и вы, Баранец, тоже. Я уже тамаду вызвал. И второго. И даже дублера к обоим. Мало, все ему мало... Ему мало, что в ЗАГС он поедет на «мерседесе»...
- Что же он хочет? - полюбопытствовал измученный Баранец.
- Он хочет подъехать к ЗАГСу по Ришельевской со стороны Оперного...
- Да он, что, с ума сошел? - взревел Баранец.
- Вот я и говорю, что это идиет. Ему и так, и этак, а он ни в какую. Представляете, Баранец, я с ним говорил, как с родным сыном: «Ростик, хочешь медовый месяц где только скажешь, хоть на Майями у Семы с Маразлиевской - сделаем, пока папа жив», - а этот сволочь и слушать не хочет. Представляете, я говорю ему, как дорогому собственному ребенку: «Придурок, там поставили поперек дороги эти каменные чашки, чтобы машины не воняли на театр. И эти чашки не сдвинет ни один трактор, даже если купить всю милицию города». Их таки да никто и ничто не сдвинет. Баранец, между нами, я звонил в обком. И не только туда. Теперь вся надежда на вас.
- Я все сделаю, - закатил белки за зрачками Баранец. - Я позвоню вам, Лисовский. Я зайду к вам, только идите, мне нужно действовать. Срочно. Когда свадьба?
- Через неделю. Но этот идиет орет, что если он не подъедет мимо театра к ЗАГСу, то моя дочь сможет увидеть его только на Доске почета Коминтерновского района. Я сойду с ума...
- Я все сделаю, - заскрежетал зубами Павел Петрович, широко распахивая дверь.
Через три дня Баранец заглянул в квартиру Лисовского. Дверь открыл мужчина с пышными усами и обрадовался появлению Баранца так, словно тот принес ему заграничный паспорт.
- Захади дарагой, - приветствовал мужчина Павла Петровича, - хазяин рад будэт, гост в дом - радост в дом.
- Акцент пережимаешь, - посоветовал Баранец, - и усы слишком пышные.
- Сделаем, папаша, - согласился мужчина и добавил: - А вот и хозяин, не буду вам мешать.
- Все в порядке! - быстро бросил Баранец, чтобы Лисовский не успел открыть рот, и тут же спросил: - Это тамада?
- Дублер, - радостно ответил Лисовский, - вторые сутки репетируют. Как вам это удалось?
Баранец загадочно улыбнулся, и Лисовский понял, что задал бестактный вопрос, потому что коммерческие тайны всегда были секретнее военных.
Чтобы Лисовский не успел открыть рот снова, Павел Петрович спросил:
- Можно посмотреть, как ребята репетируют?
- Конечно, конечно, - засуетился Станислав Леопольдович.
Одна из комнат квартиры представляла собой нечто среднее между антикварной лавкой и винным складом. На кушетке в свободном углу лежал мужчина с пышными настоящими усами и внимательно следил за действиями другого мужчины, который успел приклеить усы на два размера меньше.
- ...Патом будэт Ризо... - не обращал внимание на вошедших мужчина с пышными усами, сверяясь с какой-то бумажкой. - Давай, дарагой...
Мужчина с пышными усами поменьше поднял рог, окованный мельхиором под серебро, и сказал:
- А тэпэр випьем за нашего гостя Ризо. И нэ потому, что он приехал суда на «волво», ми тоже нэ пэшком ходим. И нэ потому, что у дорогого Ризо троэтажный особняк - ми тоже нэ в канурэ живем. И нэ потому, что у Ризо красавэца-жена, ми тоже этым не обдэлэны. А потому что Ризо стал пэрвым сэкретарсм гаркома нэ будучи членам партии.
- В слове «трехэтажный» ашипка, - грустно поведал мужчина с настоящими усами. - Валька, западло так слова учить, в натуре. Тебе же человек бабки платит!
- Тяжело в учении, легко на поминках, - заметил Баранец.
- А на свадьбе еще легче, - поддержал компаньона радостный Лисовский.
Выйдя в коридор, он зашептал на ухо Баранцу:
- Ростик, этот идиет, за платьем поехал. Спекулянты обнаглели, триста долларов дерут за посылочное. Кстати, еще раз вам спасибо, Баранец. Сколько я вам должен?
- Не мне, а людям, - подчеркнул Павел Петрович, - разве с компаньонов берут деньги за услуги? С вас пятьдесят тысяч.
- Пятьдесят тысяч! - прижал две ладони к одной половине груди Лисовский, - да за эти деньги я сам на десять минут перенесу эти чашки...
- Еще не поздно переиграть, если вам дорого... - строго сказал Баранец.
- Что вы, - энергично замахал верхними конечностями Лисовский, словно впервые в жизни решил занятым физкультурой, - я на все согласен. Деньги сейчас?
- Лисовский, вы же знаете, что люди берут деньги только после дела, - укоризненно покачал головой Баранец и добавил: - Чтобы вы были спокойны за десять минут, так этих чашек у театра не будет два дня.
В день свадьбы Лисовский прибыл с утра пораньше к оперному и убедился: Баранец сдержал слово. Все каменные чаши испарились, словно по мановению волшебной палочки. Более того, выцветшую за ненадобностью осевую линию дорожной разметки навели свежей краской. Лисовский окончательно успокоился по поводу семейного счастья своей дочери.
На следующий день после пышной свадьбы, за которую даже говорили в Одессе, в квартире Баранца зазвонил телефон.
- Дядя Паша, - благодарил Павла Петровича новобрачный, - спасибо за подарок.
- И тебе спасибо, Ростик, - ответил Баранец.
Вечером, гуляя у дома, Баранец все время улыбался.
Ему наконец-то удалось сквитаться с Лисовским за его выходку с туалетной водой сирийского разлива. Приятные ощущения несколько развеяло появление Станислава Леопольдовича.
- Это ваши штучки, Баранец, - разбрызгивая слюну без помощи кефира, говорил Лисовский, - теперь я все понимаю...
- Тише, тише, - Баранец с такой силой сжал ладонь компаньона, что все последующие слова, свисавшие с кончика языка Станислава Леопольдовича, провалились обратно в его глотку. - А теперь, только тихо, что вы хотите сказать?
- Вы аферист, Баранец. И ваши люди тоже. Вы должны вернуть деньги. Я сегодня случайно проходил по Ришельевской... Это вам даром не пройдет.
- Ну и что на Ришельевской? - полюбопытствовал Баранец.
- А, вы делаете вид моего зятя Ростика, что ничего не знаете...