А может, наш вариант, ЖУТКОЕ ДЕЛО? скромно кашлянул старпом.
Знаете, что такое ЖУТКОЕ ДЕЛО? спросил капитан.
Что?
Это когда старпом с Хреновым прозу пишут.
Слушаю, сэр, сказал Пахомыч и отошёл в сторону.
Мичман Хренов немного поник. Он не знал, как тут бытьто его к элите причисляют, то прозу писать не велят. Всё-таки он решил, что лучше уж быть причисленным к элите, а проза, хрен с ней, потерпит.
Да я, сэр, так просто, сказал он. Забава шутка пера
Оно и ясно, сказал Суер, насвистывая «Лунную сонату». А писать надо проще, дружески похлопал он меня по плечу, брать всё-таки пример с классиков.
Постараюсь, сэр! гаркнул я. Например, с Льва Толстого. Прикажите верёвочному написать что-нибудь из прозы этого мастера. Ну например, первую фразу романа «Анна Каренина»:
ВСЁ СМЕШАЛОСЬ В ДОМЕ ОБЛОНСКИХ.
Нищие на острове очень обрадуются. Там много интеллигентов.
«Лунная соната», насвистываемая капитаном, зазвучала угрожающе. Он выпускал в меня трель за трелью:
ху-ду-ду,
ху-ду-ду,
ху-ду-ду,
пам!
пам!
пам!
Пожалуй, это была наша первая серьёзная ссора за всё время плаванья. И всё из-за чегоиз-за этих копеек, которые я некстати ввернул в разговор.
Кроме того, я прекрасно понимал, что «Лунная соната» это прелюдия! Да, прелюдия к посещению острова нищих. Капитан ни за что, никаким образом не хотел сходить на берег. Страсти и страдания, которые неслись к нам, безумно терзали его, одарить всех он не мог, но и не подать руки просящему не мог тоже. Все эти разговоры насчёт цензуры и первой фразы были оттяжкой действия. Капитан надеялся, что какой-нибудь шторм отбросит нас от берега, на который высаживаться не тянуло.
Я тоже не рвался в шлюпку. Я понимал все трудности пребывания на этом острове скорби и описания его. Но я побывал на всех открытых нами островах! И Суер, и лоцман, и старпом всё-таки по одному островку пропустили. Как открыватель я был на первом месте, и место это собирался держать изо всех сил.
Ху-ду-ду!
Ху-ду-ду!
Ху-ду-ду!
Пам!
Пам!
Пам!
А мне, сэр, очень нравится, сказал вдруг юнга Ю, которого давным-давно никто не принимал в расчёт, и надо сказать, что он всё время держался очень скромно. Мне очень нравится: плывёт наш фрегат по Великому Океану, и на нём флажками написано:
ТЁМНЫЙ КРЕПДЕШИН НОЧИ ОКУТАЛ ЖИДКОЕ ТЕЛО ОКЕАНА.
Ху-ду-ду!
Ху-ду-ду!
Ху-ду-ду!
Пам!
Пам!
Пам!
Это же чудесно, продолжал юнга. Все встречные корабли, да и люди на островах, будут радоваться. Иные просто посмеются, а другие задумаются о Великом Океане, третьи подумают, что мы чудаки, зато уж всякий поймёт, что корабль с такими флажками никому не принесёт вреда.
А вы, господин Ю, оказывается, лирик, сказал Суер-Выер. Ху-ду-ду! Ху-ду-ду! Я и не думал! Ху-ду-ду! Замечал склонности к философии, но лиризма не отмечал. Пам! Пам! Пам!
Лирикэто вы, сэр, поклонился юнга. Я бы насвистывал «Патетическую сонату», с вашего позволения.
Ладно, сказал Суер. Пусть надпись пока поболтается на верёвках, а нам пора на берег. Подадим милостыню по мере возможностей. Кто со мной?
После разных заминок и подсчётов кошелька в шлюпку погрузились, кроме капитана, старпом и мы с лоцманом.
Возьмите и меня, капитан, попросился юнга. Денег у меня нет, но вдруг да здесь мой папа. Я чувствую, что он недалеко.
Ху-ду-ду!
Ху-ду-ду!
Ху-ду-ду!
Пам!
Пам!
Пам!
Глава LXVIIIОстров нищих
Воющая, орущая, свистящая толпа окружила нас и стала хватать за полы халатов, за рукава, за орденские ленты.
Дай! Дай! Крепдешину! орали многие.
Жидкого тела! Жидкого тела!
Каким-то образом некоторые узнали, что у Кацмана есть два фейерверка. Они дёргали лоцмана за фалды с криком:
Подай фейерверк! Подай фейерверк!
А ну-ка цыц! гаркнул Пахомыч. Разойдись по местам! Сядь! Прось культурно! Кому говорю?! Заткнись! Не ори! А то сейчас Чугайлу с борта привезу! Он тебе подаст крепдешину в харю!
А остров меж тем пейзажем своим был гол как сокол, местами только валялись на песке обломки мраморных колонн и постаментов.
Нищие поняли, что хором нас не возьмёшь, разошлись с лёгким ворчанием по своим законным местам и расселись в некотором скромном порядке.
Первым в этом чудовищном ряду сидел человек с деревянной рукой. Рука эта абсолютно бездействовала, а только тянулась к нам, однообразно приговаривая:
Подайте человеку с деревянной рукой!
Подайте Древорукому!
Подайте Рукодревому!
Подайте бедному человеку, который ничего не имеет, кроме деревянной руки!
Суер подал целковый.
Старпомгривенник.
Я подал подаяние.
Лоцман Кацман подал прошение об отставке подавать.
В чём дело, Кацман? спросил капитан. Сейчас не время шуток, я бы сказал: кощунственных!
Подаю что могу, отвечал лоцман. Кстати, этот человек богаче меня. При наличии деревянной, вырезанной, скорей всего, из жимолости руки у него имеются и две другие: левая и правая.
Наш деревянный нищий действительно, отложив в сторону резьбу по дереву, свободно философствовал двумя другими руками, пересчитывая подаяние.
Что же получается, голубчик? сказал старпом. Вы нас обманули? Надули? У вас две живые руки, а вы нам подсунули деревянную!
Зато смотрите, какая резьба! воскликнул нищий. Сейчас уже так никто не режет! Кроме того, я не подсовывал, я только показал вам деревянную руку и попросил подаяния. Вернуть гривенник?
Милостыня есть милостыня, сказал Пахомыч. В конце концов, ваша третья рука всего лишь деревянная.
Дружески попрощавшись с троеруким, мы двинулись дальше и скоро подошли к человеку, который сидел в пыли и посыпал пеплом главу свою.
Подайте на пепел! приговаривал он.
А что, у вас мало пеплу? спросил старпом.
Кончается. Я, конечно, как посыплю, потом собираю, но ветер развеивает, и расходы пепла имеются.
Старпом подал гривенник.
Суерцелковый.
Я подал подаяние.
Лоцман подал прошение о помиловании.
Пеплоголовый прочёл прошение лоцмана, достал из кармана синий карандаш и одним взмахом написал поперёк:
ОТКАЗАТЬ!
Распрощавшись хоть и с пеплоголовым, но находчивым в смысле лоцмана нищим, мы направились дальше.
Довольно скоро из кустов конкордия послышался тоскливый призыв:
Подайте нищему духом!
Раздвинув хрупкие ветви, мы увидели человека, на вид совершенно нищего духом.
У него были полые глаза,
сутулые веки,
присутствующее в дальних странах
выражение лица,
грубые ступни кожаных полуботинок,
вялые квадраты клеток на ковбойке,
локти,
две родинки,
медаль.
Ну, может, у вас есть хоть немножечко духа? спрашивал Суер.
Нету ни хрена, отвечал нищий, вы уж подайте милостыню.
А как же вы живёте с духом-то с таким?
Мучаюсь ужасно. Главное, что я не только нищий, я ещё и падший. Падший духом, понимаете? И так-то духу нет, а он ещё и падает!
Старпом подал гривенник.
Суерцелковый.
Я, как обычно, подаяние.
Лоцман подал руку.
Это ещё что такое? спросил нищий духом, увидев руку лоцмана.
Моя рука, друг, отвечал Кацман. Вот что поднимет ваш дух сильнее злата!
Вы думаете? засомневался нищий духом, рассматривая лоцманскую хиромантию.
Да вы пожмите её.
Нищий духом осторожно взял лоцманскую ладонь и пожал бугры Венеры и Мантильский крест, растерянно оглядываясь по сторонам.
Ну как? спрашивал лоцман. Маленько поднимает?
Да вроде нет, отвечал нищий духом.
Ну тогда и хрен с тобой, дружище. Если уж моя рука бессильнаникакие червонцы не помогут.
Мы приблизились к человеку, который монотонно топтал одну фразу:
Подайте беженцу! Подайте беженцу!
Вид у него был загнанный, как у борзой и зайца. Не успели мы подойтион вскочил, затряс руками и плечьми и, эдак дергаясь, кинулся стремглав бежать с криком: «Отстань! Отстань, проклятый!» Пробежав крут с двести ярдов, он пал на землю.
Подайте беженцу! задыхался он.
От чего вы бежите, друг? доброжелательно спросил Суер-Выер.
Я бегу от самого себя, сэр, отвечал нищий, обливаясь потом.
И давно?
Всю жизнь. И никак не могу убежать. Этот противный «я сам» всё время меня догоняет. Да вы поглядите.
Он снова вскочил с места и закричал самому себе: «Отстань! Отстань, мерзавец!» и рванул с места так, что песок брызнул из-под копыт.
Пробежав двести ярдов, он вернулся обратно и рухнул на песок.
Вы видели, сэр? Видели? Мне удалось обогнать самого себя на тридцать восьмом скаку, но на семьдесят девятом эта сволочь снова меня догнала! Подайте, сэр, беженцу от самого себя.
Суер подал целковый.
Старпомгривенник.
Я подал подаяние.
Лоцман подал пример достойного поведения в обществе.
Очевидно наглядевшись на лоцмана, несчастный беженец снова вскочил и на этот раз взял старт с большой ловкостью. Это был настоящий рывок рвача с места!
И вдруг мы с изумлением увидели, как наш беженец выскочил из самого себя, обогнал вначале на полкорпуса, на корпус, оторвался и, всё более и более набирая скорость, ушёл вперёд, вперёд, вперёд
Не догонишь, гад! орал тот, что убежал от самого себя, а тот, от которого убежали, орал вслед:
Врёшь, не уйдёшь!
Глава LXIXЯ сам
Все мы были жестоко потрясены этой фатальной картиной бегства от самого себя и из самого себя.
Тот, что вырвался, скрылся где-то за скалою, а ПОКИНУТЫЙ САМ СОБОЮ жалобно бежал, бежал, вдруг споткнулся, бедняга, упал, вскочил, заскулил, снова хлопнулся на землю замертво.
Жив ли он?! О боже! вскричал старпом, и мы кинулись на помощь, стали зачем-то поднимать. Я давно примечаю в людях этот сердобольный идиотизм: немедленно поднимать упавшего, не разобравшись, в чём дело. Так и мы стали поднимать ПОКИНУТОГО САМИМ СОБОЮ, который, как ни странно, был вполне жив.
Он рыдал, размазывая по лицу пыльные реальные слёзы.
Я САМ от себя убежал, а другой Я САМ остался! Ужас! Ужас!
Я осталсяи Я же убежал!
Нет! Это невыносимо!
Лучше застрелиться!
Или повеситься?
Отравитьсявот что надо сделать!
Где кураре?
Где этот сильный яд кураре?! Где?
Нет, но если Я отравлюсь, что же будет со МНОЮ УБЕЖАВШИМ?
Помру или нет?
Погоди, погоди, погоди.
Подумай! Подумай! Подумай!
Япомру, а тот Я, ЧТО УБЕЖАЛ, останется жить!
Значитнадо травиться!
О БОги, БОги МОи! ЯДу МНе! ЯДу!
Я интересуюсь, встрял неожиданно лоцман Кацман, а где деньги, которые вам подали?
А деньги тот Я САМ унёс.
Ну, возьмите ещё целковый, сказал Суер.
Не надо! вопил Покинутый. Ничего мне теперь не надо! Ни денег, ни славы, ни почестей, ни богатства! Верните мне МЕНЯ САМОГО!
Выпейте валерьянки, предложил Пахомыч, успокойтесь, может, он сам вернётся?!
Ну конечно, жди! корчился в рыданьях Покинутый. Я САМ СЕБЕ так надоел, так мучил САМОГО СЕБЯ! Теперь я пуст! Кошмар! Кошмар!
Верните мне МЕНЯ САМОГО!
Я теперь не Я!
А кто Я?
ЯСАМ или НЕ САМ?
От таких вопросов, ей-богу, башка может лопнуть!
Ой, лопается башка!
Как бочка!
Обручей! Обручей!
Слушай-ка, Я, ты погоди! Не ори! Разберись в себе самом!
Итак! Был Я, но я хотел от самого себя убежать!
Ой, сейчас затылок отвалится!
И УБЕЖАЛ!!!!!!!
Лопнула башка! Затылок отвалился!
Виски` упали до уровня подбородка!
Я ОСТАЛСЯ, и Я же УБЕЖАЛ!!!
Успокойтесь, Покинутый собою, сказал сэр Суер-Выер. Пожалуй, большинство людей на свете иногда желают убежать от самого себя, но никогда никому этого сделать не удавалось. Выпервый! Гордитесь! Первый человек на земле, который убежал от самого себя!
Мы свидетели, можем подтвердить, подтвердил старпом.
Действительно, это сверхрекорд, согласился Покинутый, но установил-то его не Я, а ТОТ Я, который убежал! О горе мне! Горе!
О горе мне!
Я так себя хреново вёл, что сам от себя убежал!
Кураре! Кураре! Кураре!
Гдэ ведре кураре???
Стакан курара! Стакан курара!
Вы не знаете, где растут бледные поганки? Подскажите адресок!
Ты чего орёшь? послышался вдруг знакомый голос, и ТОТ Я, КОТОРЫЙ УБЕЖАЛ, высунулся из-за скалы.
А что? удивился Я ПОКИНУТЫЙ.
Орёшь, говорю, чего?
Да как же мне не орать-то? Ты-то Я убежал!
Вести себя надо было лучше, а то пил как лошадь, воровал, попрошайничал, двоежёнствовал, не платил алиментов, жил по поддельному паспорту, ночью поедал чужую сметану, обманывал маму!
Вернись! Я буду лучше! Мне ведь ничего не надо, кроме тебя! Мне даже деньги предлагали, и я не взял! Мне только тебя нужно! Только тебя! Вернись ко мне, мой дорогой Я!
Деньги? Какие ещё деньги?
Целковый.
И ты не взял?
Не взял, гордо ответил Покинутый.
Вот всё-таки дурак! Как был дураком, так и остался! Гордость заела! Бери, пока не поздно, да проси побольше, дубина стоеросовая! Тогда, может, и вернусь!
Извините, господа и сэры, обратился к нам Покинутый с поклоном, тут этот Я УБЕЖАВШИЙ обещает вернуться, если денег подадите. Вы уж подайте Христа ради!
Христа ради? удивился Суер, вспоминая, видно, недавнюю нашу распрю. Это уж ради примирения вас с самим собою.
Почему же не Христа ради? Господу, может, угодно такое примирение?
Тогда уж примиряйтесь бесплатно. Впрочем, вот целковый.
Маловато, сэр, почесал в затылке Покинутый. Боюсь, Я УБЕЖАВШИЙ не вернётся. Погодите, я покричу. Эй, ты, Я УБЕЖАВШИЙ! Эй! Тут дали целковый!
Не, отвечали из-за скалы, не вернусь.
Вертайся, хватит!
Да ну тебя, дурака слабоумного, и просить-то толком не умеешь.
Вернись же, вернись! Хочешь, я курить брошу?
Да ну, ерунда, враньё, силы воли не хватит.
И пить брошу, клянусь!
А это ещё зачем?
А что, не надо?
Пей, но в меру. Но главноеденег проси, иначе не вернусь. Поеду в Мытищи, у меня там баба знакомая.
Это Людка, что ли?
Вспомнил наконец, тоже мне
Так её ж посадили!
Да не её, дурак, сына посадили, Боряшку! Ну и папаша! Всё! Пока! Уезжаю в Мытищи! Ты не помнишь, когда уходит последняя электричка?
Сэры! Сэры! рыдал Покинутый. Умоляю Добавьте же прошу
Сколько же надо? начиная раздражаться, спросил капитан.
Эй, ты, Я! крикнул Покинутый. А сколько надо?
Бери червонец, за меньшее не вернусь!
Вы слышали, сэры? Червонец!
Прямо не знаю, сказал капитан, у кого из нас есть на червонец жалости? Может, у вас, старпом?
Чего? удивился Пахомыч, в некоторых ситуациях сильно напоминающий господина боцмана. (Подчеркнёмв некоторых.)
Жалости на червонец есть?
Жалости много, отвечал старпом, а червонца нету. Пусть берёт чистую жалость, бесплатно. Между прочим, в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году моя жалость на чёрном рынке в Неаполе кое-кому дорого обошлась.
(Тут мы должны отметить, что на такую сложную жалость боцман всё-таки не тянет.)
А вы, лоцман?
Видите ли, сэр, отвечал лоцман, оправляя галстук-бабочку в клеточку, видите ли, сэр видите ли, дорогой сэр Конечно, вы видите, уважаемый сэр, что этот, с позволения сказать, чэловэк уже имеет два целковых, разделённых как раз поровну между частями особи. Одна часть особи, убежавшая, имеет ещё и гривенник старпома, то есть неоспоримое преимущество. То есть мало того, что она убежала от самоё себя, у неё ещё и на гривенник больше. Предлагаю всё-таки путь равенства и братства. Пусть убежавшая отдаст оставшейся пятак.
С Гоголя получишь! послышалось из-за скалы. Тоже нашёлся утопический социалист. Кто это и когда делил всё поровну? Ха!
У юнги денег нет, сказал капитан сэр Суер-Выер и ласково поглядел на меня, остаёшься ты, друг мой. В ласке зазвучала ирония. Что ты скажешь, голубь дорогой? До сих пор ты подавал подаяние. Мы не рассматривали, что это за подаяние. Подаяние и подаяние. Что ты скажешь сейчас? Может, добавишь гривенник?
Я так и знал, что всё это дело с нищими до особого добра не доведёт.