Э тянул Суер. Самочувствие ваше в последнее время как?
Э отвечал боцман, совершенно потрясённый. Э Моя?
Твоя, чёрт подери, твоя! сказал старпом, выручая капитана из неловкого положения. Совсем, что ли, дурак! Сэр капитан интересуется состоянием твоего здоровья, а ты мычишь, как бык. Отвечай, как себя чувствуешь? Ну? Что молчишь?
А-а понял боцман. Ага Это вы насчёт рому, так я его не пил, я потом нашёл пустую бутылку на полуюте.
Извините, сэр, сказал Кацман. Кажется, мы позвали боцмана для определённых целей приманки, а вовсе не для идиотских объяснений по поводу рома.
Да-да, вспомнил капитан, я помню, помню насчёт приманки но всё-таки какого ещё рому?!
Капитанкубинского, сэр! Пустая бутылка! Каталась по палубе во время качки, сэр! Я её поймал, думал, для записок пригодится.
Записок?! Каких?
О нашей возможной гибели, сэр.
Капитан, сказал лоцман, ей-богу, сейчас не время выслушивать тупые предположения. Мы на краю пропасти вот-вот, действительно пиши записки! Нас несёт на скалы!
Подождите, лоцман, сказал Суер-Выер. Где бутылка?
Всегда при мне, сэр, и боцман достал из кармана пустую бутылку.
Капитан взял бутылку и принялся рассматривать этикетку, на которой было написано:
ром
КАПИТАНКУБИНСКИЙ
(Лианозово)
Извините, сэр, тронул его за рукав лоцман, мы ведь позвали боцмана специально Помните? И он указал бровями наверх, туда, где по-прежнему сидел чёрный Некто со сложенными крыльями в перьях.
Да-да, припомнил капитан, изучая этикетку, сейчас-сейчас, две минуты
Сожрёт же всех, сэр, шепнул лоцман.
Ну точно, сказал капитан. Из моих личных запасов. Видите, там в уголочке карандашом написано «СВ», я так пометил все свои бутылки. Интересно, кто же это мог быть?
Не могу знать! гаркнул боцман, потом понизил голос и прошептал тихо-тихо-тихо, но я-то всё слышал, нюх у меня такой: А вообще-то, догадываюсь, сэр. От них сильно пахнет ромовым перегаром-с, и боцман указал на меня.
Нет, он, конечно, не ткнул пальцем, попробовал бы он пальцем ткнуть, но указал всем телом и особенно полосками на тельняшке.
Он? шёпотом удивился капитан. Не может быть!
Разит, сэр, развёл руками боцман. Запах! Ромовый перегар!
Капитан! снова встрял Кацман. Ей-богу, ей-богу, не тяните! Видите, как он нахохлился? Заклюёт, задерёт, поверьте! Гляньте, какие когти.
Погодите, Кацман, раздражился капитан, пока что не до него, вы что, не видите? Я делом занят. А тот пускай пока посидит, какого ещё хрена?
Сэр, настаивал лоцман, поверьте
Я занят! членораздельно сказал капитан. Приходите позже.
В сильном раздражении капитан прошёлся по палубе, вдруг остановился против меня.
Дыхни.
Извините, сэр, сказал я, слегка отодвигаясь. Дыхнуть мне не сложно, но думается, что лоцман прав. Этот чёрный с крыльями дыхнуть нам может скоро и не позволить, надо бы принять меры некоторой безопасности
Демон мрачно молчал, только подрагивали его веки. Вдруг он приподнял крылья, полузакрыл поднебесной сферы, расправил, протряс и снова сложил на спине.
Размах его внушительного пера, кажется, подействовал на капитана. Он слегка пригнул голову, но тут же выпрямился и сказал, подойдя ко мне вплотную:
С лоцманом пили?
И тут Демон взревел, заклекотал, его страшные когти с такой силой вонзились в скалу, что камни затрещали и посыпались вниз лавиной. Он снова махнул крыльями, из-под которых вылетели громы и молнии и вонзились в мрачные воды океана. Грубые бараны волн белели в кромешной тьме под крыльями страшного тирана, они рокотали, рокотали иураганный порыв потряс вдруг весь фрегат и сам остров Демонкратию. Перекрывая гром бури, капитан кричал:
Вдвоём! Без меня!
Уерррр! зарычал Демон, открывая наконец страшные ночные очи. Ыеррр!
Он захлопал очами быстро-быстро-быстро, сбивая со зрачков молочную пелену, и заквохтал вдруг, как тетерев, приглядываясь к нам и нашему фрегату: хто-хто-хто-хто-хто?
Авр! ахнул он, начиная соображать. Авр Ыоргиевич! А этоУеррр-Ыеррр!
В ужасе схватился он крыльями за лоб, потёр егоне бердит ли? махнул ими и вранулся прямо с места в поднебесье.
Уерр-Ыеррр! орал он, улетая. Авр! Авр! Уеррр-Ыеррр!
Море утихло.
Улетел, сказал старпом. Что будем делать, капитан? Дело в названии острова. Демона больше нет, только Кратия осталась.
Ну и пусть себе. Пусть так и будет: ОСТРОВ КРАТИЙ. А если кто захочет изменить название, пусть тащит на скалу чего хочет.
Как выяснилось позже, сэр Суер-Выер оказался прав. Наверх на скалу всякое таскали, но всё это никак не удерживалось, скатывалось в океан, по которому «Лавр Георгиевич» и продолжал своё беспримерное плаванье.
Глава LXVКусок поросятины
С самого начала остров Кратий вызывал во мне неприязнь. Слишком уж он был натуральным, подлинным и довольно широкораспространённым.
И этот постыдный Демон, сидящий на скале, и Кратия, которая валялась вокруг, всё это почему-то причиняло мне жгучий стыд, подавленность, озабоченность неведомо чем.
Да и ром, который мы вправду выпили с лоцманом в минуту душевной невзгоды, забыв на секунду собственную гордость, не добавлял радости и счастья, и я в конечном счёте впал в глубочайший сплин.
Остров проехали, успокаивал я груду своих мыслей. Ром тоже давно позади.
Но успокоение не приходило.
Мысли шевелились, как куча червей, насаженных на навозный крючок.
Впившись пальцами в надбровные свои дуги, я сидел в каюте, раскачиваясь на стуле, осознавал гулбину своего падения. Да, со мной и раньше бывало так: идёшь, идёшь над пропастью, вдрюгбах! рюмка ромыи в обрыв. И летишь, летишь
Стыд сосал и душил меня,
жёг, грыз,
терзал, глушил,
истязал,
пожирал,
давил,
пил
и сплёвывал.
Зашёл Суер.
Сорвался, значит, печально сказал он. Бывает. Ты на меня тоже не сердись. Голова кругом: Демон, Кацман орёт, Чугайло с бутылкой я и накричал нервы тоже
Зашёл и Кацман:
Да ничего особенного! Ну выпили бутылку! Чего тут стыдиться? Из капитанских запасов? Ну и что? Отдадим! Ты же помнишь, капитан в этот момент траву косил, которая вокруг бизани выросла, мы и решили не отвлекать! А стюард Мак-Кингсли? Он-то из каких запасов пьёт? Чем мы хуже?
Лоцман был прав, но я всё равно не мог жить.
Не хотелось пить и путешествовать.
Стыд был во мне,
надо мной
и передо мной.
Каким же он был?
Большой и рыхлый,
он был похож на кусок розовой поросятины,
на куриную кожу в пупырышках,
на вялое,
мокрое,
блёклое
вафельное полотенце.
Какой-нибудь рваный застиранный носовой платок или исхлёстанный берёзовый веник и те выглядели пристойней, чем мой недоваренный, недосоленный суп стыда противный сладковатый зефир приторного гнусного стыда
Сссссссссс чёрт побери!
Тттттттттт чёрт побери!
Ыыыыыыыыыы хренотень чёртова!
Ддддддлддллядлдллд бля дддд бля ддд
Зашёл и боцман Чугайло. Заправил койку и долго смотрел, как я мучаюсь и содрогаюсь.
Вы, это самое, не сердитесь, господин хороший, сказал боцман. Капитан есть капитан. Я должен доложить по ранжиру. А как же, это самое, иначе?
Да что вы, боцман, махнул я рукой, не надо, я не сержусь.
А пахло от вас сильно. Я сразу понялромовый, это самое, перегар.
А от водки другой, что ли?
Ой, да вы что, господин хороший? А как же? От водки перегар ровный, так и струится, как Волга какая, а от рома, может, и помягче, но помутней и гвоздикой отдает.
Да? немного оживился я. Неужели это так? Есть разница?
Ну конечно же! Мы, боцмана, эту науку назубок знаем!
И боцман Чугайло с великой точностью обрисовал мне оттенки различных перегаров. По его рассказам и была в дальнейшем составлена так называемая ТАБЛИЦА ОСНОВНЫХ ПЕРЕГАРОВ как пособие для боцманов и вахтенных офицеров. Она и заняла своё место в ряду таблиц, начатом великой таблицей Дмитрия Ивановича Менделеева. Приводим её краткий вариант.
ТАБЛИЦА ОСНОВНЫХ ПЕРЕГАРОВ
Водкаперегар ровный, течёт как Волга.
Принят за эталон, от него уже танцуют.
Ромпомутней, отдаёт гвоздикой.
Вискидубовый перегар, отдаёт обсосанным
янтарём.
Коньякбудто украденную курицу жарили.
И пережарили.
Джинпахнет сукном красных штанов
королевских гвардейцев.
Портвейнкак будто съели полкило овечьего помёта.
Кагоризабеллой с блюменталем.
Токайскоесушёный мухомор.
Хересветром дальних странствий.
Мадерасветлым потом классических гитаристов
школы Сеговии.
Шампанскоекак ни странно, перегар от него пахнет
порохом. Дымным.
Самогон
(хороший) розой.
Самогон
(плохой) дерьмом собачьим.
А как обращаются с перегарами в быту? спросил я.
Главноене навредить, сказал Чугайло. Нельзя дышать перегаром на пауковподыхают. А пауки полезны: ловят мух. Поставить перегар на пользу делатоже наука. С десяти матросов, например, можно набрать газовый баллон перегара и отвезти в раковый корпус больницы. Рак выпить любит, а от перегара гаснет. У нас в деревне перегаром колорадских жуков на картошке окуривают.
Как же?
Очень просто. Заложут в картошку пару мужиков и кольями по полю перекатывают. Те матюгаютсяперегар и расходится как надо.
Боцман отвлёк меня немного, но потом снова розовая поросятина стыда охватила мою душу.
Не знаю, чем бы кончилось дело, как вдруг зашёл Пахомыч.
Давай-ка, брат, подымайся наверх, сказал старпом. Капитан не хочет без тебя открывать новый остров.
Не могу, Пахомыч, сказал я. Кусок поросятины давит.
Или зажарь, или выкинь, сказал Пахомыч. Но мы уже стоим в бухте.
Глава LXVIПрелесть прозы
Сэр Суер-Выер обрадовался, когда увидел меня на палубе.
Я растерян, шепнул он мне. Сходить на берег или нет? Ты только глянь.
Остров, в бухте которого «Лавр» бросил якорь, был довольно живописен: скалы, сколы, куртины, но люди Люди, которые бродили по набережным, вызывали острейшее чувство жалости.
Все они были оборванные, на костылях, кто сидел, кто лежал, кто ковылял, кто валялся.
Они протягивали руки, явно прося подаяния.
Ну, что скажешь?
Похоже, что это нищие, сэр.
Сам вижу, что нищие. Но как это может быть? Одни только нищие. Где же подающие?
Подающих не было видно. Как мы ни разглядывали остров в сильнейшие квартокуляры, хоть копейку подающих не нашли.
Очевидно, они думают, что подающиеэто мы, сэр.
Мы?
Ну конечно. У нас роскошный фрегат. Из камбуза пахнет щами, вон у Чугайлы зуб золотой, Хренов явно пил портвейн, капитанский крабчистого золота, старпом гладко выбрит, лоцманеврей, так что мы вполне похожи на подающих.
Ну и что делать? Сходить на берег или нет?
Решайте, кэп. В конце концов, почему бы не подать милостыни Христа ради? Надо подавать по мере возможности.
Действительно, сказал капитан, Христа ради можно и подать. Наберите в карманы мелочи, каких-нибудь там копеек, и сойдём на берег.
Если уж вы подаёте Христа ради, то зачем мелочиться, кэп? сказал некстати я. Почему «набрать там копеек»? Подавайте копейки ради себя, а Христа не приплетайте.
Что ещё такое? сказал капитан, с неудовольствием оглядывая меня. Зачем, интересно, ты вылез из каюты? Меня учить? Сидел бы там и угрызался куском поросятины. Ты сам-то сколько собрался подавать?
Подаю по силам.
И на какую же сумму у тебя этих сил?
Смотря по обстоятельствам.
Ну и какие сейчас у тебя обстоятельства?
Весьма скромные.
Отчего же это они такие скромные? Пьёшь что хочешь, даже из капитанских запасов, столуешься с офицерами, фок-стаксели при этом налево не травя, что-то чиркаешь в пергаменте, а что начиркалникто не проверял.
Вы хотите сказать, что на судне имеется цензура?
Я об этом говорил, и не раз. Когда верёвочный хотел послать их судно на, я не велел. Не позволил писать такое флажками, осквернять флажки «Лавра».
А уста?
Что «уста»?
Устно-то вы сами посылали, и не раз.
Ну знаешь, брат, цензура есть цензура, она не всесильна, всюду не успевает. Но на флажки я всегда успею!
Но на пергаменте я «чиркаю» отнюдь не флажками.
А нам это нетрудно перевести! Чепуха! Эй, верёвочный! Изобрази-ка флажками, чего там начиркал этот господин, а уж мы проверим, цензурно это или нецензурно, Давай-давай, тяни верёвки!
На всё дело, пожалуй, флажков не хватит, сказал верёвочный Верблюдов, заглянув в пергамент. Ну ладно, поехали с Богом!
И он вытянул на верёвках в небо первую фразу пергамента:
ТЁМНЫЙ КРЕПДЕШИН НОЧИ ОКУТАЛ ЖИДКОЕ ТЕЛО ОКЕАНА.
Твёрдо, читал капитан, мыслете так-так, наш како КРЕПДЕШИН НОЧИ ого! это образ!.. сильно, сильно написано, ну прямо Надсон, Бальмонт, Байрон, Блок и Брюсов сразу! Тэк-тэк живот, добро ЖИДКОЕ ТЕЛО достаточно.
Капитан дочитал фразу до конца и утомлённо глянул на меня:
Это ты написал?
Выходит, так, сэр.
Ну и что ты хочешь этим сказать?
Ну, дескать, ночь настала, встрял неожиданно Кацман.
Да? удивился Суер. А я и не догадался. Неужели речь идёт о наступлении ночи? Ах вот оно что. Но интересует вопрос: цензурно ли это?
Заткнутый лоцман помалкивал, а старпом и мичман, механик и юнга туповато глядели на верёвки и флажки, но высказываться пока не спешили.
Одно слово надо бы заменить, сказал наконец старпом.
Какое? оживился Суер.
Тело.
Да? А что такое?
Ну вообще, мялся старпом, тело, знаете ли не надо могут подумать лучше заменить.
И жидкое, сказал вдруг Хренов.
Что жидкое?
И «жидкое» надо заменить.
А в чём оно нецензурно?
Да у нас всюду жидкости: перцовка, виски, пиво могут подумать, что мы вообще плаваем по океану выпивки.
Заменить можно, согласился капитан. Но как?
Хренов и старпом посовещались и предложили такой вариант:
ТЁМНЫЙ КРЕПДЕШИН НОЧИ ОКУТАЛ ЖУТКОЕ ДЕЛО ОКЕАНА.
Литература есть литература, пожал я плечами. Менять можно что угодно. Важно, как всё это прочтут народные массы.
Важно? Тебе важно, как они прочтут? Ну и как же они прочтут?
Они будут потрясены, сэр, поверьте.
Сомневаюсь, что эта фраза вообще дойдёт до народных масс, сказал Суер с лёгким цинизмом. Это написано слишком элитарно. Для таких, как я или вот Хренов.
Знаете, сэр, сказал я, трудно доказать труднодоказуемое, но в данном случае доказательство налицо. Народные массы потрясены. Гляньте на остров, сэр!
Да, друзья, на острове происходило нечто невообразимое.
Нищие повскакивали с мест, размахивая костылями и протезами.
В середине стоял на камне какой-то толмач, очевидно старый моряк, который, указывая пальцем на флажки, читал им по складам нашу скромную фразу.
Как громом поражённые, разинули они свои искусственные рты, оттопыривали ладонями уши, силясь понять всю прелесть,
остроту,
музыкальность
и образность нашей прозы,
пытаясь постичь, зачем?
почему?
к чему?
для чего?
как?
относятся к ним слова, начертанные в небе флажками:
ТЁМНЫЙ КРЕПДЕШИН НОЧИ ОКУТАЛ ЖИДКОЕ ТЕЛО ОКЕАНА.
Глава LXVIIЛунная соната
Пожалуй, в этот момент капитан и начал насвистывать «Лунную сонату».
А что касается народных масс, сказал капитан, они действительно потрясены. Но воспринимают как издевательство. Они просят подаяния, а имкрепдешин в небе! Величайший маразм!
Некоторое количество культуры и нищим не повредит, сказал вдруг Хренов, очень, кажется, довольный тем, что его причислили к элите.
Они потрясены, потому что ни хрена не понимают, влез Кацман. Им надо было просто написать: НАСТАЛА НОЧЬ!
Вот это поистине гениально, сказал я. Представляете себе: приплывает фрегат на остров нищих, те тянут свои несчастные длани, а на фрегате вдруг средь бела дня надпись: НАСТАЛА НОЧЬ! Такая фраза может привести к массовым самоубийствам. Тут уж рухнет последняя надежда. У меня хоть и в небе, но всё-таки крепдешин.