Парень, стоящий за стойкой, был мне хорошо знаком.
- Конечно, мисс ОБрайан. С вами всё в порядке?
- М-мм, да да, Пол, спасибо. Всё отлично.
Я пошла к стеклянным дверям, ведущим на улицу.
- Мисс, ваши игрушки!
Подняв с пола, парень передал мне кучу разноцветного плюша.
- Да, спасибо.
- С вами точно всё в порядке? Может, вызвать такси?
- Да, если можно.
Будто в замедленной съёмке я смотрела, как Пол поднимает руку, как через пару секунд возле него останавливается желтая машина. Как он открывает дверь, помогает мне разместиться вместе с зверинцем; как снова интересуется моим состоянием, и, получив всё тот же ответ, закрывает дверь и стучит по крыше машины. Как уходит, вступая в поток яркого света, льющегося из стеклянных дверей.
Света, которого больше никогда не будет в моей жизни.
Я вернулась в квартиру и первым делом отключила телефон. Затем написала записку хозяину дома, с просьбой отправить мои вещи в Сан-Франциско, оставив адрес маминого дома и вместе с несколькими сотенными купюрами вложив её в конверт. После я собрала кое-какие вещи, документы и, не оборачиваясь, закрыла за собой дверь.
Спустившись на первый этаж, я бросила конверт вместе с ключами в почтовый ящик хозяина и вышла к поджидавшему меня такси.
Подушки я не взяла.
Было всё равно куда лететь, лишь бы поскорее. Через час самолёт выруливал на взлётную полосу, унося меня за океан.
Глава 9
- Пап, пожалуйста, сделай как прошу.
- Ну хоть маме-то можно сказать?
- Нет, и маме нельзя. Она точно расскажет Нику.
- Значит, всё дело в Николасе?
«Фух! Снова здорово!»
- Ты обещал не задавать вопросов.
- Помню. Но должен же я знать, почему моя дочь исчезает на несколько месяцев, а когда появляется умоляет не задавать вопросов.
- Пап, если ты думаешь, что я влезла во что-то незаконное
- Знаешь, - резко прервал меня отец,уж в чём в чём, а здесь ты могла бы меня пощадить!
- В каком смысле?
- В том самом. Хотел бы я надеяться, что, натворив каких-нибудь дел, мой ребёнок первым делом позвонит мне, своему отцу, а не задаст стрекоча по всему свету!
- Ладно, пап, извини.
Я понуро уставилась на потёртый ковёр, лежащий перед диваном в гостиной нашего старого дома в Карсон-Сити.
- Так что насчёт Николаса?
- Да ничего такого! Просто
Я с трудом подбирала слова, потому что знала своего отца. Юлить перед ним у меня никогда не получалось.
- В общем, я не хочу, чтобы он случайно проговорился одному человеку.
- Та-ак!Папа встал с кресла и нервно заходил по комнате.Значит, дело всё-таки не совсем чистое?
- Господи, пап, тебе везде видится криминал! И как после этого мы с Николасом выросли нормальными?
- Будут у тебя свои дети, тогда и поговорим. И всё-таки, Вики, что случилось?Папа опустился на диван рядом со мной. - Понимаю, я не тот человек, перед которым раскрывают душу, я и сам этого не люблю, но от тебя несколько месяцев не было никаких вестей, кроме пары невразумительных звонков. Мама конкретно обиделась, что всё это время ты звонила не ей. Мы волновались.
- Я рассталась с парнем! Доволен?выкрикнула я в запале.
Папа удивлённо присвистнул.
- И он так тебя достал, что ты сбежала в Англию?
- Никаких вопросов, мы же договаривались. А маме я, так и быть, позвоню.
- Хорошо.Вздохнув, папа хлопнул себя по коленям и тяжело поднялся.Сколько ты думаешь здесь пробыть?
- Пока не надоем.
- А как же работа? Ты же хотела продолжить стажировку в университете.
- Смею напомнить, что диплом я уже получила, так что вполне могу попробовать устроиться и здесь, в Неваде. Хоть репетитором, хоть учителем. Но, если не возражаешь, я поживу у тебя пару недель.
- Разумеется, не возражаю. Поступай, как знаешь. И, Вики, - отец, как в детстве, потрепал меня по макушке.Я рад, что ты вернулась.
Поднявшись в свою старую детскую комнату, я принялась распаковывать сумку с одеждой. В основном, это были летние вещи, и так как сейчас уже подходил к концу сентябрь, надо было срочно прикупить что-нибудь потеплее маек и льняных брюк. Об обуви тоже стоило подуматьв кроссовках всю осень не проходишь. Я устало опустилась на диван, рядом с грудой выложенных ярких тряпочек. Денег на моём счету оставалось всего ничего, вряд ли хватит на многое. Похоже, у меня нет и той пары недель, о которых я заикнулась отцу. Поисками работы необходимо заняться немедленно: после того, что я устроила, просить денег у родителей было бы нестерпимо стыдно. Да и разве я не отдохнула за эти месяцы? Очень даже отдохнула. Во всяком случае, сейчас из зеркала на меня смотрела хорошенькая девушка, с россыпью веснушек на загорелом лице. Может, чуть худее, чем обычно, но выглядела она гораздо лучше, чем четыре месяца назад.
Выйдя из аэропорта Хитроу, я позвонила своей давней приятельнице Элис, с которой познакомилась в первый визит в Англию. Она жила в Уинчестере, столице графства Хэмпшир, недалеко от того места, где провела свои последние годы Джейн Остин. Мы познакомились на экскурсии в доме-музее в Чоутене, а после провели пару часов в местном пабе, обсуждая её творчество и, как водится, выражали сожаление, что ни мистеров Дарси, ни мистеров Найтли в современном мире почти не осталось. Как и я, Элис нравился полковник Брэндон из «Разума и чувства» и не нравился Эдвард Феррарс в исполнении Хью Гранта. На почве совпадения вкусов в мужчинах Остен мы и сдружились.
Наши отношения не прекратились и после моего возвращения в Нью-Йорк. Мы с Элис частенько переговаривались в скайпе, не забывали поздравлять друг друга с праздниками. У неё был парень, Дарен, с которым они должны были пожениться, как только тот закончит юридический факультет Портсмудского университета. Элис частенько приглашала меня погостить, и, когда я позвонила по прилёту в Лондон, очень обрадовалась.
В Европе я провела всё лето. В июле мы с Элис на пару недель съездили в Ирландию. Поездка оказалась очень интересной, но всякий раз, любуясь зелёными холмами и синим небом, с расплёсканными тут и там яркими пятнами цветущих растений, я вспоминала человека, глаза которого горели тем же голубым огнём, что и ирландское небо. Я не хотела этих воспоминаний, гнала их, но мысли то и дело возвращались к нему - мужчине, которому я отдала своё сердце, не оставив себе ни одного, даже самого маленького кусочка. Орган, перекачивающий кровь, работал исправно, но чувствительность его вряд ли когда-нибудь восстановится окончательно.
Когда в первый раз после отъезда из Нью-Йорка я включила телефон, оттуда вывалилось множество сообщений. Более сотни из них было о пропущенных вызовах, и подавляющее большинство - от Тома. Мне звонили все, начиная от мамы и заканчивая руководителем дипломной работы. Голосовая почта была переполнена, как и ящик сообщений. Их я очистила, не слушая и не читая.
Кого-нибудь надо было предупредить, что у меня всё в порядке, и я решила позвонить отцу. На моё счастье дома сработал автоответчик.
- Пап, это Вики. У меня всё в порядке. Я в Европе. Решила немного попутешествовать. Пока не знаю, сколько это продлиться. Позвоню позже. И, - я замялась,если можно, не говори никому, где я. Особенно Николасу. Хотя В общем, не говори, ладно? Я позвоню.
В августе нас с Элис пригласили во Францию. Родители Дарена недавно приобрели дом в одной из горных провинций, и мы здорово отдохнули, разгуливая среди пышущих ароматом дивных виноградников и попивая замечательное молодое домашнее вино. Чем дольше я проводила времени с этой шумной и весёлой семьёй, тем больше скучала по своей: по маме, отцу, по Николасу, по неугомонным племянницам; по душевному спокойствию, уюту и безопасностипо всему, что окружало меня, как только я переступала порог родительского дома. Я понимала, пришла пора возвращаться. Вот только куда?
Иллюзий я не питала: Николас наверняка знал, что мы с Томом расстались. Вернее, что я от него ушла. Готова поклясться, брат был первым, кому в тот день позвонил Том. Возможно, Ник спрашивал обо мне у мамы, возможно, и у отца. Вещи, которые я отослала из Нью-Йорка, если они, конечно, дошли, давали повод думать, что я объявлюсь в Сан-Франциско. Вопрос был только во времени.
В конце сентября, проведя в Европе четыре месяца, я распрощалась с Элис и вернулась в Америку. Две пересадкиодна в Лиссабоне, другая в Нью-Йорке, - хорошо знакомая трасса Фриско-Карсон-Сити, и я дома.
Закончив с разбором вещей, я спустилась вниз. Папу я нашла в прихожей: он явно собирался уходить.
- Ты куда?
- На дежурство. У Грега жена заболела. Попросил подменить.
- Жаль. Я хотела приготовить чего-нибудь вкусненькое. Потом можно было бы посмотреть телек.
- Прости, Вики.
- Окей. Нет проблем.
Будто и не было этих лет, и я никогда не уезжала из дома: отец на дежурстве и меня снова ждёт вечер в одиночестве. Вот только уроки больше делать не надо и в десять никто не погонит в постель. Я сделал себе пару сэндвичей с ветчиной и салатом, нашла в холодильнике бутылку пива, и со всем этим добром уселась в гостиной.
Бесцельно пощёлкав пультом по каналам, я выключила телевизор и посмотрела на телефон. Звонок маме в Сан-Франциско висел надо мной дамокловым мечом. Я страшилась её упреков, вполне, кстати, заслуженных; вопросов, на которые не было ответов; страшилась её «знаешь-что» тона. Когда мама была кем-то недовольна, она всегда начинала разговор с этого «знаешь, что». А сейчас я дала ей прекрасный повод быть мной недовольной.
Перефразируя Скарлетт, если чего-то не хочется делать завтра, сегодня это делать уж точно не стоит.
Я отнесла на кухню тарелку из-под сэндвича, поставила початую бутылку в холодильник и поднялась наверх. Приняв душ и умывшись, я вытащила из недр шкафа свою старую пижаму с губкой Бобом. Она всё ещё была мне впору. Как и вся эта жизнь. Размышляя над метафорой, незаметно для себя я погрузилась в сон.
Первый раз за долгое время я проснулась от того, что выспалась. Не было ни привычных уже нескольких пробуждений за ночь, ни бессонницы, когда голова раскалывалась от вертящихся в ней образов, так, что я начинала путать сон с явью. Комната была погружена в сумрак. Вздохнув, я глубже зарылась носом в одеяло, давая телу и голове ещё несколько минут отдыха. Давно мне было так хорошо и уютно. Я настолько растворилась в этом почти забытом ощущении расслабленного покоя, что кажется снова задремала. Поэтому, когда знакомая тёплая рука легла мне на живот и хорошо знакомым жестом притянула к знакомой широкой груди, я приняла это как данность. Только во сне мягкие губы могли в поцелуе прикоснуться к моей шее и хриплым ото сна голосом произнести: «Никогда больше не смей убегать от меня, маленькое чудовище. Я люблю тебя. Уж как-нибудь смирись с этим, раз до сих пор не привыкла».
Потом. Всё потом. Сейчас я хочу чувствовать, как колышутся тонкие волоски на моей шее от тёплого дыхания того, кто лежит рядом. Я боюсь шелохнуться, боюсь спугнуть это видение, так похожее на правду. Я хочу, чтобы это оказалось именно видением, потому что здесь, во сне, я легко могу представить, что ничего не было - этих страданий, месяцев одиночества и пустоты. Был лишь сон, долгий, изматывающий, и он закончился. Сейчас я проснусь в нашем новом доме. Проснусь, как всегда просыпалась до этого - чувствуя рядом Тома.
- Том.
Впервые за много месяцев я позволяю себе произнести его имя вслух
- Я здесь, чудо.
и начинаю плакать.
Глава 10
Я не плакала с того самого дня, как ушла от Тома. Позволь я себе хоть раз эту слабость, остановиться было бы сложно; велика вероятность навсегда потеряться в горе. И вот сейчас поток слёз, непролитых, копившихся во мне за все эти месяцы, хлынул, смывая всё. Вымывая, очищая меня.
Я плакала по себе, по Тому, по тому, как несправедливо он поступил со мной. По тому, как несправедливо поступила с ним я. Я плакала по четырём месяцам разлуки, которых вполне заслужила, поступив как сорвавшийся подросток. Плакала по жалости к Тому, плакала от стыда за себя, плакала от страха, что сейчас я обернусь, и окажется, что всё это не правда, и что он
- Поплачь, чудо. Поплачь.
Захлёбываясь рыданиями, я резко повернулась, уткнувшись носом в грудь Тома. Он крепко обнял меня в ответ, и пока я плакала, его голос всё шептал и шептал мне слова утешения: что он любит меня, что я его девочка, что он никогда меня не оставит, что я теперь навсегда с ним и никогда не будет по-другому.
Не знаю, сколько времени мы провели вот так, но постепенно рыдания начали ослабевать, и только короткие всхлипы всё ещё сбивали дыхание. Я боролась с собой, не решаясь поднять голову и встретиться с Томом взглядом.
- Посмотри на меня, Вики.Отстранившись, он взял моё лицо в ладони. - Ну, давай же, чудо.
Я собрала всё своё мужество и открыла глаза.
Бледным, с тёмными кругами под глазами и лёгкой щетиной, он вроде как похудел, а волосы, отросшие за эти несколько месяцев, теперь были в ещё большем беспорядке, чем прежде. Но это был он, мой Том.
Мой Том.
И сейчас он улыбался.
- Нос красный, глаза опухли, но никогда ещё я не любил тебя сильнее.
Я не могла ничего сказать, не в силах оторваться от любимого лица, вспоминая его, хотя, разве я когда-либо его забывала?
- Скажи мне это, малыш.
Я знала, что он хочет услышать, и это были единственно правильные слова, необходимые нам обоим.
- Я люблю тебя, Томми. У меня не получается без тебя жить.
- А тебе и не надо жить без меня.
Он склонился надо мной, и я закрыла глаза, когда его губы впервые за долгое время коснулись моих. Это был один из самых нежных поцелуев, что Том мне дарил. Он не был требовательным, не был страстным, он был поцелуем-возвращением. Возвращением домой.
- Может, ты всё-таки задашь свои вопросы?
- Неа.
- Неа? Уверена?
- Почему ты был в душе?
- Потому что когда она предложила начать всё сначала, я подавился вином.
Я хихикнула.
- Тебе смешно, а оно, между прочим, попало в нос. Пришлось идти в ванную переодеваться. Я бросил испачканную одежду в душ и включил воду. Я боялся, что эта гадость останется на футболке. Это была моя любимая. С Бартом.
- Пятно отошло?
- Нет. Вино было довольно дерьмовым.
- Я подарю тебе новую.
- Уж пожалуйста.
Сколько же времени мы потеряли из-за моей неуверенности в себе, из-за неопытности. В глубине души я всегда знала, что Том не мог мне изменить, но в плохое верится гораздо легче, чем в хорошее. Особенно, когда это хорошее являет собой сбывшуюся мечту.
- Я ведь так до конца и не поверила, что ты мой, - прошептала я, съедаемая чувством вины.Малейшее сомнение, и всё подтвердилось. Когда я увидела её в твоей квартире, красивую, без единого изъяна во внешности и одеждеэто казалось таким правильным, таким соответствующим, что ли. Я по сравнению с ней ничто.
- Ты для меня всё. Ты моё чудо, моя девочка. Искренняя, любящая, нежная.
- Я ушла, потому что почувствовала себя лишней.
- Почувствовала себя лишней. Как и наши подушки, да?
- Да. Я оставила их в старой квартире.
Произнеся эти слова, я снова заплакала. Это было так незрело, так по-детски, так эгоистично - решить всё за нас двоих, не дав Тому объясниться. Непонятно, кого мне было больше жальсебя, или потерянные подушки.
- Не плачь. Они у меня, как и все твои вещи.
- Мои вещи у тебя?
- Конечно. Они в нашей квартире.
- Ты всё-таки её снял?Я не знала, радоваться этому факту, или
- Конечно, снял. Тебе же она понравилась, или я что-то путаю?
- Понравилась. Просто, я не думала, что после всего после того, как я ну, что ты сможешь там жить.
- А я не сразу туда переехал. Месяц метался между тремя районами, ждал, что ты где-нибудь объявишься. Господи, Вики,Том закрыл глаза, и устало замотал головой,если бы ты знала, как же я злился!
- Злился?
- Конечно! Я ведь всё понял, когда после ухода Терезы увидел, что подушки исчезли.
- Зачем она приходила?
- Квартиру посмотреть. Мы расстались по обоюдному согласию и, что называется, остались в нормальных отношениях. У нас много общих знакомых, и через них до меня доходили слухи, что у Терезы кто-то появился. Поэтому, когда она в тот вечер позвонила и сказала, что они ищут квартиру на Манхеттене, я не особо удивился и предложил свою. Тереза принесла с собой бутылку вина, и всё ходила, восхищалась квартирой. Хотя, там и восхищаться-то было нечемвсе вещи уже были в коробке. Только подушки я не убрал, решил лечь на диване в гостиной. Не хотел спать в пустой кровати. Это же была наша первая ночь порознь.