За долгие годы они привыкли видеть братию из монастыря Лобра во вполне определенную пору года. Теперь же, увидев одного из них в необычное время, почуяли неладное. С чем он явился? Куда направится? В трепетном ожидании они стояли возле своих лавок, в любую секунду готовые спрятаться. А кроткий кругленький брат Евстахий ровным шагом, ни о чем не подозревая, шел мимо всех этих испугов, по грязной середине улицы, чуть подобрав полы рясы, размеренно ступая грубыми полусапожками на двойной подметке. Временами с деревянного тротуара подбегала какая-нибудь фанатичная крестьянка, чтобы поцеловать ему руку. Он к этому привык. И с механическим достоинством протягивал загорелую сильную руку, позволял поцеловать ее и вытирал об рясу. Опасливые взгляды еврейских лавочников провожали его. Люди увидели, как он остановился возле лавки торговца Ниссена, прочел вывеску и одним огромным шагом поднялся на высокий тротуар. После чего исчез в лавке.
Торговец Ниссен, удивленный и перепуганный, встал с табуретки. Брат Евстахий кротко улыбнулся, достал из недр рясы коробочку слоновой кости и предложил еврею щепотку нюхательного табаку. Еврей взял изрядную щепотку, оглушительно чихнул и спросил:
Досточтимый господин патер, что вам угодно?
Не путайся, сказал монах, я пришел по весьма печальному делу. У нас в монастыре лежит больной. Скоро он умрет! У тебя живет полоумный Шемарья. Ты сделал доброе дело! Взял его к себе! Хотелось бы мне, чтобы у всех христиан были такие добрые сердца!
Уже спокойнее, но по-прежнему недоверчиво Ниссен обронил:
Господь велит быть милосердным!
Но люди редко исполняют веления Божии! отозвался Евстахий. Ты добровольно взял на себя нелегкое бремя. Наверняка ведь тебе очень трудно приходится с этим Шемарьей! Как, по-твоему, я могу с ним поговорить?
Досточтимый господин, это невозможно! сказал торговец Ниссен. И посмотрел на рясу, на четки, на крест. Монах понял его.
Ладно, сказал он, может быть, пойдешь со мною? Видишь ли, больной, который лежит у нас, говорит, что не может умереть, оттого что скверно обошелся с Шемарьей. Сперва Шемарья должен простить его. Понимаешь? Вполне возможно, продолжал Евстахий, решив сделать уступку еврейской рассудочности, вполне возможно, что говорит он в лихорадке, просто бредит. Но ему надобно помочь, чтобы он умер спокойно. Понимаешь?
Хорошо! сказал Ниссен. Я пойду с тобой.
И торговец Ниссен, не без опаски, провел монаха вверх по узкой лесенке в чердачную каморку Шемарьи. Возле двери он сказал:
Я войду первым, досточтимый господин. Он вошел, но дверь закрывать не стал.
Шемарья оторвался от большой книги, которую словно бы читал вечно. За спиной Ниссена, хозяина и друга, он углядел пугающую, чужую, пухлую фигуру монаха в коричневой рясе, захлопнул книгу, встал и прижался к стене. Костлявая голова оказалась на фоне круглого потолочного люка, единственного окна в каморке, и он напомнил кроткому брату Евстахию святого или апостола. Шемарья вытянул из слишком коротких рукавов тощие руки навстречу гостям. Губы у него дрожали. Но он молчал.
Шемарья, послушай хорошенько! начал Ниссен, шагнув к столу. Тебе совершенно нечего бояться! Этот господин пришел сюда не затем, чтобы сажать тебя в тюрьму. У него к тебе просьба, небольшая, пустяковая просьба! Скажи «да». И мы сразу уйдем!
Чего он хочет? спросил Шемарья.
У него дома лежит умирающий! Ниссен кивнул на монаха, который по-прежнему стоял в дверях. И этот умирающий говорит, что некогда очень скверно с тобой обошелся! А поэтому не может спокойно умереть. Ты должен сказать, что не держишь на него зла! Тебе достаточно только сказать «да».
Наступило молчание. Потом Шемарья покинул свое место. И, к удивлению Ниссена, громко произнес:
Я знаю, кто он! Пусть умрет спокойно! Я не держу на него зла! И, к величайшему изумлению торговца, Шемарья обошел вокруг стола, подошел к Ниссену, поднял правую руку, приложил друг к другу ногти большого и указательного пальцев и сказал:Ни вот столько зла я на него не держу! Пусть умирает спокойно! Так ему и скажи!
XXVIII
В келье брата Евстахия, на его постели, лежал Николай Тарабас. Он ждал. На каменном полу подле кровати горел костер, чтобы согреть больного. По другую сторону сидел один из братьев.
Евстахий вошел, и Тарабас сел в постели.
Он прощает тебя! сказал Евстахий.
Вы сами с ним говорили?
Сам! ответил Евстахий.
Как он? Еще способен понимать и разумно говорить?
Очень даже способен! ответил Евстахий. Он все в точности понял. Он умнее, чем все думают!
Так-так. А его сын?
Про своего сына он ничего не говорил!
Жаль! Тарабас снова лег на подушку. Потом сказал:Я бы хотел, чтобы похоронили меня в Коропте. Известите о моей смерти отца, мать, сестру и генерала Лакубайта.
То были последние слова Тарабаса. Скончался он вечером, на закате солнца. Сквозь зарешеченное оконце кельи оно еще бросало восемь красно-золотых квадратов на одеяло, по которому в последнюю секунду пробежала легкая дрожь.
Полковника Николая Тарабаса похоронили в Коропте, со всеми воинскими почестями, какие положены полковнику. С музыкой и салютом. Короптинские евреи тоже проводили его на кладбище.
Отца, который доковылял до могилы со своими двумя дорогими эбеновыми тростями, сопровождали его жена в черной вуали и старый слуга Андрей.
После похорон родители сели в черную коляску. Правил упряжкой Андрей. Никто из присутствующих не видел в глазах старого Тарабаса ни слезинки.
По дороге коляска обогнала роту, которая, печатая шаг, возвращалась в казармы.
Брат Евстахий заказал надгробие, красивую плиту из черного мрамора. О Тарабасе Евстахий знал только даты: родился, умер. Будь это возможно, он бы выгравировал на камне вот что: «Чудак, заслуживший небеса». Но такая надпись была не к месту. И брат Евстахий размышлял над подходящей.
XXIX
Неделю спустя он в сопровождении нотариуса отправился к еврею Ниссену. Все трое поднялись по лестнице на верхотуру к Шемарье. Шемарья встал, захлопнул книгу.
Он более не чурался незнакомцев. Встал и стоял у стола перед своей закрытой книгой.
Нотариус объявил в присутствии двух свидетелей, достопочтенного брата Евстахия и торговца Ниссена Пиченика, что служитель молельни Шемарья Корпус является единственным наследником недавно усопшего полковника Николая Тарабаса. Наследство состояло из мешочка, полного золотых монет на сумму пятьсот двадцать золотых франков, а также нескольких сотен в бумажных купюрах.
Нотариус положил деньги на стол. Брат Евстахий и торговец Ниссен пересчитали монеты, и нотариус ссыпал их обратно в мешочек, каковой протянул через стол Шемарье.
Тот взвесил его на ладони, взял в левую руку. Держа за завязки, толкнул пальцем правой руки, отчего мешочек со звоном закружился. Некоторое время Шемарья наблюдал за ним радостным взглядом, потом уронил на стол и сказал:
Мне они без надобности! Заберите их!
Поскольку же никто из присутствующих не шевелился, он молча протянул мешочек сперва нотариусу, потом торговцу Ниссену, потом брату Евстахию. Каждый отпихивал его от себя.
Шемарья подождал секунду-другую. Потом взял мешочек, подошел к своей постели и сунул его под подушку.
Трое мужчин покинули каморку. По дороге, еще на лестнице, нотариус сказал:
Жаль денег! Выходит, зря он жил, Тарабас-то!
Как знать! отвечал брат Евстахий. Этого никому знать не дано!
Они попрощались с торговцем Ниссеном.
Зайдемте к Кристианполлеру! предложил нотариус.
Вскоре они уже сидели в трактире. Одноглазый хозяин подошел к столу, сказал:
Н-да, теперь он умер!
Он был вашим постояльцем! заметил нотариус.
Да, причем долго, отозвался еврей Кристианполлер. Так или иначе, странный он был гость на постоялом дворе Кристианполлера.
Так или иначе, странный гость на этой земле, сказал нотариус.
Брат Евстахий навострил уши. Вот какую надпись сделает он на надгробии Тарабаса:
Полковник Николай Тарабас,
гость на этой земле.
Справедливой, скромной и вполне уместной показалась ему эта надпись.
XXX
Сейчас, когда я пишу эти строки, со смерти этого странного человека минуло около пятнадцати лет. Над могилой полковника Николая Тарабаса высится простой крест из черного мрамора, оплаченный его старым отцом. Чужак, приезжающий теперь в Коропту, не найдет ни следа тех печальных, странных и чудесных событий. Все дома в городишке отстроены заново, побелены, и строительная комиссия, созданная по западноевропейским образцам, следит, чтобы их одновременно освежали и чтобы они выглядели одинаково, как солдаты. Старый священник несколько лет назад скончался. Полоумный Шемарья по-прежнему живет в чердачной каморке у торговца Ниссена, хранит под подушкой бесполезный мешочек с золотыми, почти к нему не прикасается, а тем паче никому не показывает и в руки не дает. Когда новое правительство страны отчеканило собственные золотые монеты, старые золотые франки и рубликак справедливо отмечает торговец Ниссенизрядно упали в цене. Но попытки объяснить эту ситуацию полоумному Шемарье были бесполезной затеей. Он только хихикал. Может, полоумный и вправду смеялся над умниками. Может, только ему одному и было ясно, что ценность этих золотых монет никоим образом не такова, что котируется на биржах и в банках мира. Вероятно, торговец Ниссен втайне надеется когда-нибудь унаследовать сей мешочек. А что? Вполне естественная плата за благодеяния, какие он оказал безумцу Шемарье. Кстати, деньги пошли бы на пользу другим беднякам. Ведь торговец Ниссен до конца своих дней останется благодетельным, милосердным человеком. И обязан он этим Богу, своей репутации да и своему делу. (И вероятно, торговец опять-таки прав.)
Во всей Коропте он и трактирщик Кристианполлер единственные, кто за стаканом медовухизаедая ее соленым горохомпорой еще говорит о странном полковнике Тарабасе, что явился в городишко как могущественный и жестокий король, а похоронен в нем как бедный попрошайка. В кладовке Кристианполлера до сих пор перед чудесным ликом Богоматери стоит алтарь, но мессы там служат все реже. Подрастает новое поколение, которое знать не знает про давнюю историю. Народ молится, как раньше, в церкви. А новое поколение вообще молится редко.
В иные дни устраивают свиной рынок. Ржут лошаденки, визжат поросята, напиваются крестьяне. Тогда работник Федя подхватывает их под руки, оттаскивает к повозкам и поливает холодной, трезвящей водой. Евреи по-прежнему торгуют стеклянными бусами, головными платками, карманными ножами, косами и серпами.
Каждый год в Коропту приезжают незнакомые торговцы хмелем. Какой-нибудь из них, осматривая чистенький городок, поднимается на холм с церковью, заглядывает на кладбище и видит диковинную надпись:
Полковник Николай Тарабас,
гость на этой земле.
Чужак возвращается на постоялый двор Кристианполлера, пьет пиво, медовуху или вино и спрашивает хозяина:
Кстати, я видел тут одну загадочную могилу!
Такие посетители кажутся Натану Кристианполлеруон и сам не знает почемусимпатичнее других. Он подсаживается за столик и рассказывает странную историю Тарабаса.
И вы, евреи, больше не боитесь? иной раз спрашивает чужак.
А что вы хотите? обычно говорит Кристианполлер. Люди забывают. Забывают страх и ужас, им хочется жить, они привыкают ко всему, хотят жить! Все очень просто! Забывают они и чудесное, забывают необычайное даже быстрее, чем обыкновенное! Так-то вот, сударь! В конце всякой жизни ждет смерть. Мы все это знаем. А кто о ней думает?
Так беседует трактирщик Натан Кристианполлер с гостями, которые ему симпатичны. Он человек умный.
Примечания
1
Монтефиоре Мозес (17841885) британский финансист и общественный деятель, знаменитый филантроп и борец за права евреев. (Здесь и далее примеч. переводчика.)
2
Нынекурорт Франтишковы Лазне (Чехия).