Вечер был уже в разгаре, за столом шумели, Вербицкая-мать, несмотря на свою комплекцию, оказалась веселой и озорной женщиной: она сыпала анекдоты похлеще суворовцев, не стесняясь порой весьма соленых фраз. Так вот откуда Саня мастак зубы заговаривать!
В перерывах между тостами дергались под музыку и, уставшие, чтобы как-то прийти в себя и освежиться, выходили то на балкон, то на лестничную площадку покурить. Держа Глеба за рукав, Анфиса шепнула:
Давай поднимемся на пролет выше.
И они поднялись. За дверью соседей лаяла собачонка. Анфиса, решительно обняв Глеба, смело стала целовать его в губы. Глеб чувствовал, как сладкая дрожь пробирается по телу: ему было по-настоящему хорошо, и он, обхватив Анфису, так сжал ее, что она от боли взвизгнула:
Да ты, медведь, ребра поломаешь! Разве так, по-солдатски, обнимают?
Когда они вернулись в квартиру, дома уже был отецвысокий, с залысинами мужчина. Он неуклюже расшаркался перед публикой и тут же получил втык от матери:
Еще не помню такого, чтобы на семейные праздники он приходил вовремя
Отец оправдывался, но мать и здесь осадила его:
Он же у нас творческая личность!
Хватит паясничать, мама, не выдержал Саня. Ты же не на кухне.
Он усадил отца за столштрафную. Тот пробурчал что-то вроде тоста и с удовольствием опрокинул бокал шампанского. Все захлопали, а Саня импозантно заметил:
Что ни говори, а люблю отца за его душевность.
Потом на балконе Димка, уже как знаток семьи, объяснял Глебу обстановку в доме: отец, бывший военный журналист, мечтал быть писателем, но неудачник, и теперь мать его третирует, тем более, что она школьный завуч и привыкла командовать повсюду.
Игорь Верютин, который в это время вышел на балкон покурить, прибавил, что отец Вербицких нравится ему своей демократичностью. Мягкий и податливый отец и напористая, довлеющая мать, по его мнению, легко уравновешиваются ребятами, в семье все имеют свой голос
Глеб и сам чувствовал эту непринужденную и немного грубоватую атмосферу в доме и, по-честному, это ему нравилось: чего лучше, когда вот такпростота без простоватости
Потом его нашла Анфиса и потащила в зал. Там, расположившись на диване, Саня бренчал на гитаре, и Маша, обняв брата, приятным, еще не окрепшим голоском подпевала ему. Несколько раз приходила мать с розовым кувшином, в котором был такой же розовый компот. Мать щедро разливала его в бокалы. Она тоже пыталась подпевать и, видимо, когда-то пела неплохо, но дочка тут же оборвала ее:
Ну, мама Не мешай
Анфиса была огорчена. Отец-Вербицкий, словно назло ей, выбрал себе в приятели Глеба и, утащив его на кухню, вел с ним длинные разговоры о жизни.
Ну как, будущие господа офицеры?
Да никак, смутился Глеб, вот учимся.
«Предок» поднял указательный палец.
Всю жизнь, до седых волос, засмеялся дробным смехом. Вы долбите гранит пустой науки Банальная истина.
Вербицкий-старший показался Глебу суховатым педантом, хотя в его словах было много любопытного, к тому же он неплохо, в тонкостях знал жизнь суворовского, словно сам прошел эту школу, что удивило Сухомлинова.
Будущее офицерского корпусаэто вы, говорил хозяин дома, и при этом густые его брови ползли вверх, вы суворовцы, косточка нашей армии. Но большинство из вас самоуверенные ветрогоны. Вас прельщает престижность профессии, позолота, а не глубина. Мой Санька тоже ветрогон. А вот ты, думаю, парень иного склада. У тебя умные глаза. Человека можно узнать по глазам. В этом я уверен, как дважды два. Вербицкий подошел к раковине и стал осторожно мыть посуду. Дорогу осилит идущий. Нужно идти вперед с первого дня. Наша беда в том, что многих тянут за уши Он немного подумал и уверенно сказал:Нет, малый, в тебя я верю. Вот Димахлиповат. Я отбор в училище ужесточил бы Хотя ладно, всем учиться хочется, и горьковато улыбнулся.
Я, знаете, как-то над этим не задумывался, сказал Глеб и внимательно посмотрел на Вербицкого: «Умный дядька, а дома посуду моет». Он ему явно нравился и, пожалуй, прежде всего, своей беспомощностью.
Кто-то позвал Глеба в зал. И в маленьком коридорчике, возле ванной и туалета, он наткнулся на Машу, нагруженную грязной посудой: готовились к чаю. На какой-то миг Глеб загородил ей дорогу, и они неожиданно, не сговариваясь, встретились глазами. Только сейчас он рассмотрел их: глубокие, темные и совершенно непонятные для него. Но это был только короткий мигпотом он уловил в ее глазах оживленность, даже горячность, с которой она на него смотрела Глеб смело подошел к ней вплотную и осторожно, чтобы она не выронила посуду, слегка прижался к ней сбоку, едва касаясь ее приятного и теплого лица. Маша вздрогнула всем телом, словно ее ударило током. Они молча разошлись, онана кухню с посудой, онв зал к ребятам, где его возвращению так обрадовалась Анфиса.
Наконец-то блудный кот вернулся, засмеялась Анфиса, сажая Глеба между собой и Региной.
Все ждали торт. Торжественная мать, чем-то похожая на гусыню, внесла его на вытянутых рукахи все разом захлопали в ладоши. Саня поднялся, поцеловал цветущую мать и под оживленные возгласы стал зажигать свечи. Игорь, на правах старого приятеля, сказанул речугу о том, что суворовец Вербицкий перешагнул черту в своей жизни и теперь для него открывается новая эра
Саня натужился и одним махом потушил свечи, что очень удивило его мать. Саня лишь усмехнулся.
Ну, мама, я уже не ребенок!
Торт стали резать на куски, и все набросились стаей голодных волков. Вкусный, пахнущий лимоном, слоистый ломоть положили Глебу на тарелку, и положила его Маша, с открытой обворожительной улыбкой.
Дима посмотрел на Глеба со странным, может быть, даже ревнивым чувством. «Дурачок, сказал про себя вице-сержант. Мальчишка, как тебе мало надо»
Еще долго пили чай и танцевали. Потом девочки заторопились. И Глеб с Игорем собрались их провожать.
Пока толпились в передней, подошел отец. Слегка разомлевший, в душевном настроении, он нашел Глеба и пожал ему руку.
Ты далеко пойдешь братец, ты не ветрогон.
Глеб смутился и постарался поскорее протиснуться на лестничную площадку. Дима же, на правах своего, остался ночевать у Вербицких.
Внешняя обстановка на самоподготовке была соблюдена: сосредоточены лица, спокойная библиотечная тишина; замкомвзвода Муравьев («замок») строго следил за тем, чтобы суворовцы не болтались и вообще не нарушали рабочую атмосферу. На самом же деле от уроков все давно устали: поднадоело ежедневно зубрить бесконечные и нудные школьные задания, когда за окном шла совсем инаякрасивая жизнь. Кто-то еще зубрил, но большинство, пользуясь мягкостью старшего вице-сержанта, своего в доску, Антона Муравьева, занимались личными делами: кто дочитывал приключенческий роман, кто писал письма, а кто-то на тетрадных листках в клеточку играл в «морской бой».
Каким-то, ему только ведомым образом, Димка Разин оказался у телефонного автомата именно к тому времени, когда Маша Вербицкая была дома. Опустив заранее приготовленную монету, он набрал номер. Маша говорила с ним неохотно, как-то вяло, и под конец разговора, как бы между прочим, попросила одолжить монету Глебу, чтобы и тот позвонил ей.
Дима страшно удивился, но близко к сердцу слова Маши не принял и вернулся в класс. Глеб вытаращил глаза, когда Дима сказал ему о Машином желании
Ну иди же, снисходительно заметил Дима, это так просто всего опустить монету.
Глеб ушел на КПП в полном недоумении. Это было как раз самое подходящее время для подобных разговоров: во время самоподготовки КПП пустовало, даже дежурный по училищу куда-то пропадал, и лишь сонная контролершагражданская бабкаклевала носом. По дороге, еще на лестнице, он испытывал легкое недоумение: «Чего ей от меня надо?» Он вспоминал, как сегодня утром после физзарядки к нему пристал Димка:
Слушай, Глеб, тебе не кажется, что у Вербицких был клевый вечер?
Ну, не кажется
Нет, все было здорово! Я буду долго вспоминать его. Девчонки сказали, что ты был каверзный, а по-моему, наоборот.
Ну и думай! Это все тебе Машка сказала. Она хоть целоваться-то умеет, каверзная?
Димка был задет.
Дурак ты, Глеб, и не лечишься.
Глеб бегом спустился по лестнице, бегом пересек плац и вовсе не потому, что в учебные часы по приказу начальника училища передвигаться по плацу можно было только бегом, просто хотелось скорее убедиться
Бросив монетку в автомат, Глеб собрался набрать номер, но «двушка» легко скользнула внутрь, что-то щелкнуло, и автомат преспокойно ее проглотил. Вице-сержант огорчился, но духом не пал; он зашел в комнату встреч и с телефона дежурногоблаго того тоже не было на местепозвонил Вербицким.
Глеб, это ты? с волнением в голосе спросила Маша.
Он самый, вызывающе ответил Глеб. Что дальше? Ты мне, как передал Димон, что-то хотела сказать?
Хотела.
Так что ж, скажи. Он усмехнулся.
Ты мне нравишься, Глеб.
И все?
Мало? Если хочешь, я люблю тебя.
Глеб опешил: он мог ожидать всего, но не этого А, впрочем, только этого он и ждал. Такая же сумасбродная, как ее брат Но странноон поймал интонацию Маши, и она была настолько искренняя, что ему стало как-то не по себе. Но все равно здорово, просто клёво Он сразу почувствовал, что это не игра, и потому замешкался, растерялся, не зная совершенно, что ему сказать в ответ.
Глеб, я ведь понимаю тебя, мучительно продолжала Маша. Потому прошу, ничего не говори. Мне совсем не надо твоих слов
Почему же, я скажу. Ты странная девчонка, таких я еще не встречал ты мне больше чем нравишься, ты
Глеб не договорил, оборвал густой голос майора Серова. Воспитатель, вытянув руку, смотрел на часы с нарочитым недоумением.
Суворовец Сухомлинов (он даже не сказал «вице-сержант»), суворовец Сухомлинов Вы самовольно покинули класс во время самоподготовки. Какой пример показываете подчиненным?!
Глеб молчалвыкручиваться не хотелось.
Серый передернул плечами, и злое лицо его пошло пятнами.
Будете наказаны! А сейчасмарш в класс. И доложите об этом прапорщику.
Глеб не оправдывался. За подобную провинность обычно наказывали часом субботней маршировки на плацу. Он четко по-военному повернулся и вышел на плац. Как назло, навстречу шел старшина роты, прапорщик Соловьев по прозвищу Соловейптица нелетная. Так его прозвали еще тогда, когда Сухомлинов под стол пешком ходил
2
Суворовец Вербицкий, что у тебя за манера «изнанкой щеголять». Будь любезен застегнуться на все пуговицы и подтянуть ремень Генерал-майор Репин остановил воспитанника.
Товарищ генерал, попавший врасплох Вербицкий смутился, жмет ворот, потому и
Эх, Вербицкий, Вербицкий, хороший ты парень и, как докладывали мне, головастый мужик А вот ведешь себя, как разбитная девица. А ведь ты Ты выбрал офицерскую дорогу, Александр Владимирович, но скользишь по обочине. С твоими возможностями другие генералами становятся.
Извините, товарищ генерал. Это моя мечта.
Дай-то Бог. Но тогда не обижайся на мою строгость. Доложи ротному, что я тебя наказал за нарушение формы одежды. Вот так. Кто не носил в суворовском ранце генеральские погоны!..
21 августа 1943 года специальным постановлением правительства созданы суворовские военные училища. Свое наименование они получили в честь русского полководца Александра Суворова.
Как говорилось в постановлении, училища создавались для устройства, обучения и воспитания детей воинов Красной Армии, партизан Отечественной войны, а также детей советских и партийных работников, рабочих и колхозников, погибших от рук немецких оккупантов
В первых девяти суворовских училищах принимались на семилетнее обучение мальчишки десятилетнего возраста. Мальчиков готовили к военной службе в офицерском звании.
Шли годы становления суворовских училищ. Число их то увеличивалось, то уменьшалось, многие претерпели серьезные реорганизации и, обосновавшись в новых городах, поменяли свои названия.
В конце шестидесятых жизнь в суворовских училищах резко изменилась. Туда приходили юноши в возрасте 1516 лет. Поначалу обучались три года, а когда страна перешла на десятилетнее обучение, программа стала двухгодичной.
Теперешние суворовцы значительно отличаются от своих предшественников. Два годаэто, конечно, не семь. Но жизнь суворовская, внешне здорово изменившись и став иной, все-таки во многом осталась прежней, и традиции, хорошие и плохие, надолго прижились в знакомых стенах.
Потом суворовцы шли в высшие военные училищав танковые, инженерные и авиационные: сколько их разбросано по нашей стране. Шли с надеждой стать офицерами. У одних призвание было в крови. Для другихслучайныхвоенная жизнь становилась явлением промежуточным, а то и болью неудачливой службы. Армия поглощала лишь сердцевину, безжалостно отметая скорлупу наносного и ненастоящего. И только старые, все повидавшие стены, хранили в своей памяти радости и печали тех, кто был здесь и ушел отсюда навсегда с чувством удовлетворения или обидойгоды прожиты зря
Ждет суворовское племя своего летописца, кто он? Быть может, Саша Вербицкий или кто-то иной? По крайней мере, Вербицкий-старший, Владимир Александрович, верил в писательскую судьбу своего сына.
Пройдут годы, Санька, и ты обязательно положишь на суд совести это суворовское время и прочтешь его по-новому
Сын покорно, школярски опускал глаза.
Я же стараюсь, папа.
Да, Владимир Александрович рассчитывал на журналистскую карьеру сына. Военный журналистэто как-то звучало, и Вербицкий-старший, зная, как трудно пробиться на журфак университета, лелеял мечту о Львовском политическом училище, где суворовцы сдавали лишь творческий конкурс.
Зато мать не очень-то верила в творческие силы сына. Не хочешь в девятый классможно ведь в медицинское училище, с прицелом на институт! А суворовскоето же самое ПТУ, только военное!
Саше Вербицкому ближе был отец. Сам он почти не думал о своем будущем, но суворовское пятнадцатилетнего мальчишку притягивало.
В суворовское каждый пришел своим путем.
Глеб Сухомлинов давно вынашивал серьезные планы. Он хорошо представлял свою будущую жизнь, где офицерская профессия смыкалась с обычной трудовой судьбой.
Вырос он на пограничной заставе, где отец его долгое время служил прапорщиком. И теперь, когда отца не было (погиб при исполнении служебных обязанностей), он твердо знал, что со временем, окончив училище, поедет куда-нибудь на Восток, возьмет на иждивение стареющую мать, участкового врача в приграничном поселке, и маленькую ушастую сестренку Настю.
Коренастый парнишка с горящими глазенками и со значком «кандидата в мастера» по акробатике сразу обратил на себя внимание. Уже на «абитуре» его назначили командиром отделения, и ротный прапорщик стал поручать ему свои хозяйственные делазнак высшего доверия.
В летний период, когда старшие суворовцы прямо из лагерей поразъехались в отпуска, абитуриенты были единственными хозяевами полупустых зданий училища. Глебу казалось, что он здесь уже навечно. Вечерами с другими ребятами он бежал на спортивную площадку«качаться». Мода на культуризм быстро распространилась среди пацанов, тем более что набор разнообразных спортивных снарядов, недавно выкрашенных в яркие тона, возбуждал не одного Глеба. Здесь, на спортивной площадке, рождалось некоторое содружество, клан ребят более сильных и сознающих свою силу, умеющих не только постоять за себя, но и задраться. Пашка Скобелев был одним из главных «агрессоров» и почему-то сразу невзлюбил Димку Разина. Сверкая черными, как грозди спелой вишни, глазами, он незаметно, а иногда и явно толкал или щипал Димку, провоцируя на драку.
Глеб же с Разиным познакомился в классе на консультации по литературе. Болтливо-настырный Димка беспрестанно лез с вопросами к преподавателю, чем все больше раздражал основную массу будущих суворовцев, которые внимательно, покорно и даже дубовато впитывали каждое слово перед экзаменами. Ребята решили, что Димка «гнется»может быть, это и возбудило к нему неприязнь многих и особенно Пашки Скобелева. И когда Разин появился на спортплощадке, Пашку Скобелева даже передернуло.
Братва, да никак маменькин сынуля появился, процедил он сквозь зубы, стараясь восстановить против Димки ребят. Все повернули головы и, конечно, засмеялись.