Значит, по последней
Майор вздохнул и усмехнулся, прикуривая новую сигарету.
Димка, надышавшись дыма, чувствовал, как чугунела голова, как подташнивало и как дрожащие ноги наливались свинцом. Он с трудом стоял по стойке «смирно»голова уже кружилась и в глазах роились оранжевые круги
Вот что, дружище. Майор Серов встал из-за стола ротного и доброжелательно взглянул в глаза суворовца. С завтрашнего дня я бросаю курить и ты, Разин, бросаешь. Как, по рукам?
Разин устало кивнул головой, а Серов, толкнув его в плечо, удовлетворенно сказал:
Открой форточку и спать
Разин долго ворочался в постели, но уснуть никак не мог. Ночью его стошнило, и он едва успел добежать до туалета. Но потом уснул, и так крепко, что утром его долго толкал Сухомлинов.
Ты что, не слыхал подъема?!
Димка вскинул мутные глаза на Глеба.
Если бы ты знал, как у меня болит голова
На зарядке взвод «мотал круги» на плацу. Майор Серов, приподнявшись на цыпочки, как гусь, заглядывал в окна первого этажа: любимое занятиевыискивать тех, кто, увиливая от зарядки, прятался в классах за учебными столами.
В зубах Серого торчала сигарета, и дым тонкой струйкой обвивал его лицо
4
Иногда Димка Разин смотрел на себя со стороны. Вроде все в норме. Суворовец как суворовец. И форма та жерабочая, черный китель под ремень, черные брюки с красными лампасами. Она же и параднаячистый, второй комплект хранится в каптерке до нужного момента.
Быть бы Димке каптерщиком, да нет у него фарцовочной хватки, как нет и надлежащего авторитета в роте. А он нужен позарез! Димкапарень неглупый и понимал, как в этой суворовской круговерти необходим ему авторитет. Ведь даже форму и ту все носят по-разному. Одни с шикомсмотрите, любуйтесь На других она сидит как-то вызывающе, агрессивно. На третьих, как сказал бы Мишка Горлов, «напялили на огородное пугало, вот и ходят, людей пугают»
Годами вырабатывала суворовская система свои ценности и традиции. Никто не знает, когда и как они возникли, может быть, на заре рождения суворовских училищ, может быть, совсем недавно, но в каждом взводе складывались свои компании, куда вход другим был заказан. «Клановые отношения», между прочим, появились сразу, как только сформировалась рота и Димка натянул на себя черные брюки с красными лампасами.
Здесь была своя ротная элитате, кому, как говорят, повезло «от мамы». Это прежде всего мажористые, холеные ансамблистыребята из училищного и ротного ансамблей. Оникумиры, к ним и сержантская братия относилась с особым уважением. К этой элите тесно примыкали спортсменысильные и разбитные молодцы, слово которых во взводе часто было решающим. К Мише Горлову, к Скобелеву, к борцу Макару Лозе, как говорится, и отношение с поклоном.
Была группа и рангом понижеотличники, как правило, школяры, их недолюбливали и «мажоры», и все прочие. И хотя элитный костяк и учился не хуже их, и мыслил раскованнее, вызывая у офицеров откровенную симпатию, школяры-отличники также имели свой твердый статус, особенно у падких на отметки командиров взводов и ротного.
Димка тоже учился неплохо, но отличником не был. Школяров он презирал, может быть, еще и потому, что сам во многом был школяр«мидел», т. е. мальчишка, выросший в более-менее интеллигентной семье и набравший некоторый духовно-интеллектуальный багаж для того, чтобы спорить с учителями. Именно из этих интеллектуалов формировались «независимые», спорящие до одури всезнайки, которые в отличие от школяров-отличников, умели блеснуть свежестью ума и знанием жизни. Именно эта демократическая часть суворовцев была наиболее раскрепощена и культурна, что, впрочем, не мешало им бегать в самоход, бренчать на гитарах и до крови драться с гражданскими металлистами Считалось, что они в основном пойдут в военные журналисты, политработники, науку. Во втором взводе их ярким представителем, конечно, был Саша Вербицкий. Ему-то во всем и подражал Разин.
Но были и свои металлисты (тайком пришпиливали булавки на брюки), и фаны хард-рока и еще чего-то В этих общинахребята, как правило, разболтанные, но не глупые. Их тоже понимали, и их настроение учитывали: ведь это была масса, хоть и не основная, но настырная и в своих пристрастиях бойкая.
Конечно, названия этих группировок менялись с годами, в зависимости от ситуации и общего настроения. Бывали и «кирпичи», и свои «бомжи», и даже «хиппи». Но самое незавидное положение занимали забитые «мышки»плебеи. Серых мышек было немало, они как трутни в пчелином улье: ими все помыкают, но без них жизнь взвода и роты бедна и неинтересна. Это они мечутся из стороны в сторону, глазея на взводных и ротных кумиров Это они«лохи», фундамент, на котором строится вся иерархия ребячьей жизни. Это из их среды появляются Шарики, типа Кости Шарикова, которые, подобно дворовым собачкам, трутся об ноги, становясь «стукачами» или полупреданными адъютантами того же Карсавина или Мишки Горлова
Димка Разин вон из кожи лез, чтобы прослыть интеллектуалом. Однажды на литературе, когда лощеный капитан Колесников, по прозвищу Колесо, устало снял очки и обвел класс своим близоруким взглядом, давая понять, что наступила пауза, Димка не замедлил поднять руку.
Что, Разин?
Егор Витальевич
Обычно к преподавателям-офицерам обращались по званию, но Колесников сам отступил от этого правила, как старый училищный демократ.
На уроке, говорил он сладковато, как-то лучше звучит имя и отчество, ведь мы же люди цивилизованные
Разин почуял это одним из первых.
Егор Витальевич Хочу прочитать классу отрывки из одной лермонтовской поэмы«Измаил-бей». Дело в том, что она, быть может, известна лишь знатокам, литературным гурманам.
Вот как, интересно, вдруг насупился Колесников. Не против, читай, Разин
А вообще я хотел сказать, что русская поэзия создавалась мальчишками нашего возраста
По классу прошел глухой смешок.
Но ведь это же правда! Пушкин и Лермонтов, два столпа русской поэзии, кто они? Два мальчишки, но какие! Мы еще протираем штаны о казенные стулья, а они в это время, в свои четырнадцать-пятнадцать лет уже создавали поэтическую славу России Ведь так, согласитесь!..
Два брата близнецаДенис и Тарас Парамоновысидели за первыми столами, оба веснушчатые, с круглыми недоуменно расплывшимися физиономиями.
Ну, Разин, загнул! И каверзно поглядывали то на капитана, то на раскрасневшегося Димку.
Колесников умильно улыбался.
Конечно, Разин, с нашими инфантами их сравнить нельзя
Вот я, товарищ капитан, и хотел сказать еще вот о чем. Лермонтов писал о себе: «Жизнь мояэто я сам, который говорит теперь с вами и который может вмиг обратиться в ничто» По-моему, это об уважении к собственной душе
Хорошо, вдруг резковато прервал Димку Колесников, я тебе поставлю пять, но ты же хотел прочитать поэму?
Разин стушевался, а по классу легким морским прибоем прокатился сдержанный смех.
Давай, Разин! поддержал с «Камчатки» Макар Лоза, поглядывая на часы и имея свои доводы на чтение поэмы Разиным: Колесников грозился спросить его на уроке.
Димка набрал полную грудь воздуха и выпалил первые строки Но настроение было сбито, и Разин, чувствуя, как теряет силы, стал путаться и даже забыл целую строфу
Ну, спасибо, Разин, побаловали хорошо. Колесников жестом руки остановил Диму, и тот, промычав что-то про себя, недовольно уселся на место:
Но ведь я же хотел как лучше.
Разин почувствовал некоторую вялость в теле и нарастающую обиду. Так он, молча, в подавленном состоянии, и просидел до звонка. И когда суворовцы после команды: «Встать, урок окончен!»толпой хлынули к выходу, он продолжал сидеть на своем месте, малюя чертиков на обложке тетради.
Слушай, Разин Сзади подошел высокий, статный Сергей Карсавин и положил на плечо Димки руку. По совести, все, что ты тут развез о Лермонтове, я читал недавно в центральной газете. Так что поймал за рукуведь это плагиат
Карсавин, видимо, нанес удар ниже пояса. Разин вздрогнул, отчужденно скользнул по Карсавину.
А мне плевать! вдруг холодно выпалил он. Доволен?
Ну ты, Разин, оригинал. Карсавин пожал плечами и, презрительно окинув жалкую фигуру Димки, игривой походкой пошел из класса.
Димка продолжал рисовать чертиков, пока дежурный по классу, тонкий, скользкий как уж Костя Шариков резко не толкнул его в спину.
А ну-ка живо смывайся отсюда! Буду класс проветривать.
Не этого ждал Димка от урока литературы. Вчера битый час он мучился в библиотеке, ведь так хотелось чем-то блеснуть! Ему казалось, что всем понравится. Во всей роте, кроме него да, может, еще кого-нибудь, никто читать не любил. День в училище построен так, что ребятам не до книги! Димка по этому поводу обращался к ротному.
Уроки бы побольше учил, книжник! отрезал ротный.
В политотделе понимали и соглашались с ним, но почему-то сводили все к одному: день, конечно, зажат, ну, а личное время-то зачем?
«Нет, не пробьешь эту казенщину, думал горестно Димка, после самоподготовки час личного времени Пускай сами так читают!»
Брось, Димка, хандрить! улыбающийся, довольный собой Вербицкий тащил его за рукав. Пошли в «Чипок».
«Чипок»чрезвычайная помощь оголодавшим кадетам, а прощечайная, где можно перехватить случаем стакан молока или кефира, а сладкоежкам иногда перепадал шоколад да конфеты.
Димка, как обласканный котенок, потянулся к Сане.
Но ведь я же хотел как лучше
Они сидели в чайной и уплетали бутерброды с колбасой, запивая их кефиром, только здесь возможно было такое лакомство. В желудке приятно булькало, и Вербицкий, дружески обняв Разина, сказал:
Слушай, Димка, есть дело! Ты там как-то врал, что у тебя знакомая в аптеке. Сумеешь достать, он нагнулся и тихо шепнул на ухо Разину, презервативы
Разина бросило в жар. Испугавшись, что Саня заметил его смущение, он залпом выдул очередной стакан кефира.
Будь другом, Димка, отплачу!
Димка зажался, не зная, что и сказать: в аптеке у него действительно работала тетя, какая-то очень дальняя родственница. Но как ты к ней подступишься с такой просьбой?.. Он что, Вербицкий, с ума сошел?! Разин потоптался-потоптался и, преодолев свой страх, лицемерно, как бывало раньше в школе, промямлил:
Ну, знаешь, это, конечно, сложно, но я попытаюсь
5
Распорядок в училище соблюдался строго. Ровно в пятнадцать часов пятнадцать минутобед. После утомительных занятий рота нервно вышагивала по плацу. В последних рядах частил шаг, терялся, строй растягивался, а торопливость усиливалась, и малорослые замыкающие уже не шли, а семенили, подхлестываемые окриками командиров.
На зато пообедав, набравшись сил в столовой, рота оживала: веселыми стайками суворовцы с довольными, раскрасневшимися лицами выпархивали из столовой на улицу, кучковались.
Высокий, худощавый майор с правильными чертами лица стоял в сторонке и пристально наблюдал за воспитанниками. Это был командир роты, Силантий Иванович Шестопал. Суворовцы к ротному относились снисходительно, даже по-своему любили, считая его человеком, по крайней мере, порядочным. Характер у майора был взрывчатыйкрутой мужик, мог сгоряча обложить матом, но в отличие от других ротный легко отходил и не был злопамятен.
Были у него и свои пристрастия. Два-три суворовца, чаще всего, разгильдяи, ему неожиданно начинали «нравиться», и он непременно задерживал на них свое внимание, порой придираясь по мелочам. Во втором взводе в таких «любимчиках» ходили Димка Разин и Саша Вербицкий.
Но в последнее время Димка научился хорошо выворачиваться. Кто-то подсказал ему, и он детально проработал устав и какие-то неведомые инструкции по суворовскому училищу. Стоило ротному только рот открыть, как Димка тут же с мягкой улыбкой парировал: параграф такой-то, статья такая-тобольше трех нарядов суворовцу не положено и лишать увольнения тоже не положено.
Почесав затылок, майор задумчиво глядел куда-то вдоль коридора и обычно добавлял:
Не положено? А я вот сделаю, мать твою, положенным!
Но дальше этого хвастовства не шло. Димка удовлетворенно думал: «Слава Богу, пронесло».
Вербицкий «залетал» чаще, потому и встреч у него с Шестопалом было больше. Но обаятельный Саша«ну, я же стараюсь!»умел играть на каких-то других струнках командира роты и, на удивление многих, выходил чистым из воды.
После обеда ротный минуту давал размяться, привести, как он говаривал, себя в порядок. Подошли командиры взводов. Майор Шестопал мельком взглянул на часы. Еще минуты две стояли, перебрасываясь новостями. Потом майор мотнул своей начинающей кое-где седеть шевелюрой, толпа суворовцев зашевелилась, и рота начала строиться повзводно.
Майор Серов находился на правом фланге роты и первым увидел генерала.
Смирно! гаркнул Серый и подобострастно вытянулся.
Начальник училища неторопливой, усталой походкой подошел к строю, поздоровался с Серым за руку и, кивнув остальным офицерам, вошел в столовую.
После обеда шли с песней. Четко, с шиком отбивая шаг, взводы вытягивались вдоль плаца, стараясь перепеть друг друга. У второго взвода получалось неплохо, и Серый, ревниво следивший за этим, сам вместе со взводом лихо подхватывал очередную песню.
Если взвод был в настроении, получалось стройно и даже по-своему красиво, когда запевала и взвод дружно и весело, с подголосками, выводили одну из самых своих любимых песен«Малиновки заслыша голосок»
Пройдя по плацу круг, в ожидании долгожданного перерыва, а он длился почти до самоподготовки, предвкушая, что всласть погоняют в футбол или просто поболтаются на спортплощадке, суворовцы оживлялись и песня рождалась совсем иная. «А я в Россию, домой хочу»
Эта песня вспыхивала и тогда, когда взвод был чем-то недоволен, особенно своим командиром, что бывало, между прочим, весьма часто.
Вот и сейчас Серому показалось, что взвод шел плохо и пел нестройно.
Разве так поют?! Вы что, на похоронах? буркнул язвительно майор Серов и завернул взвод на второй круг, в то время как другие взводы уже шумно толпились у входа в казарму.
Второй взвод«ногу, суворовцы, ногу!»из последних силенок, с трудом исторгал всем знакомое: «Я так давно не видел маму»
Когда прозвучала команда: «Разойдись!», недовольные и обиженные взводным, суворовцы степенно и нехотя направились в казарму.
Ну как же, ему сам генерал руку жал
Пока второй взвод приходил в себя, Вербицкого подозвал ротный. Саня сразу почувствовал неладное, потому и не торопился.
Вербицкий, ты что на ходу спишь?
С утра майор Шестопал послал его и Тараса Парамонова на хозработы. Послал и забыл про них. Зато ребята про себя не забыли. Возвращаться в роту, да еще на уроки, не очень-то хотелось, и Вербицкий с Парамоновым, почуяв свободу, солидно прохаживались по двору. А если случаем появлялся кто из начальства, тут же брали в руки большое оконное стекло и делали вид, будто они его куда-то несут.
Вербицкий, что это такое?
Да вот, товарищ подполковник, усатого прапорщика ищем, который стекло режет
«Усатого прапорщика» они искали долго, пока не забрели в душевую, где их и сморило. Подобрав табуреты, они завалились спать прямо в одной из кабин. И какое-то время дрыхли без задних ног. Может быть, спали бы и дольше, если б не появился училищный атлет, майор Поликарпов. Усердно потягав штангу, он пришел в душевую освежиться.
В кабине рывком открылась дверь. Ребята, мгновенно проснувшись, сонливо таращили глаза на голого, волосатого майора, который, увидев такую наглость, заорал:
Вон отсюда, паршивцы! И доложите командиру роты, где я вас застал
Ребята пулей выскочили из душевой.
Все, залетели, испуганно проронил Тарас.
Молчи, кадет, мы были на хозяйственном дворе и больше ничего не знаем. Не пойдет же майор стучать
Ты думаешь? Он же такой
Майор Шестопал медленно осмотрел стройную фигуру Вербицкого и, быстро взглянув в красивые глаза парня, приказал снять ремень. Вербицкий не торопился. Тогда ротный сам, нажав на пряжку, снял черный снаружи ремень и повернул его к свету. Вся оборотная сторона ремня была исписана телефонами девчонок: здесь были и Маши, и Кати, и Веры
Командир роты даже причмокнул, не то от удивления, не то от удовольствия.