Alexander MaximoffНаставник для девственницы
В последних классах школы с ним случился прямо-таки гормональный нокаут: всегда тихий и замкнутый мальчик в одночасье стал яркой и буйной «зажигалкой» с экспрессивным и провокационным поведением. Впрочем, для него самого это прошло абсолютно незаметно: год-два перехода воспринимались тогда, как десять. Но весь новый временный характер как ветром сдуло, лишь только он встретился с ней. В жаркий южный майский день он ехал на велосипеде к приятелю и, уже подъезжая к цели, догнал белоснежный девчачий складной «Стелс» с маленькими двадцатидюймовыми колёсами. Когда вы встречаете девчонку на велосипеде, вы ожидаете увидеть короткие шорты-велосипедки, топик и кедики. Так? Но этим конём управляла исключительно фантастическая девушка: белое, приталенное под грудь, платье с широким воздушным подолом делало её похожей на героиню рыцарских романов, копна распущенных каштановых волос ниспадала тяжёлым водопадом почти до самого багажника. Было даже странно, почему она не сидит в седле амазонкой. Удивительное видение мелькало катафотами педалей квартала два, а потом вдруг свернуло в какой-то переулок. Через пару часов, выходя от приятеля, он всё продолжал думать о ней, терзая себя тем, что не решился свернуть следом и не познакомился. «Но что бы я сказал?» ему всегда казалось крайне пошлым подходить и кадрить на улице, как обычно делали его приятели. «Нужно всё-таки съездить до того переулка, может быть, она ещё где-то там», решил он, хотя на самом деле давно с тоской понимал: шанс бесповоротно и навсегда упущен. «Чего ты, как дурак! Ты же её фактически не видел: только платье да волосы. Будешь искать, и даже если найдёшь, обязательно окажется баба Яга какая-нибудь!» Не замечая ничего вокруг, он задумчиво спускался по ступенькам, пока не повернул с пролёта на площадку второго этажа. Чуть ниже, между этажами, у батареи отдыхал тот самый белый конь, а рядом, напротив окна, как и раньше, спиной, и всё в том же белоснежном платье стояла его хозяйка и, склонив голову, расчёсывала запутавшиеся от встречного ветра густые каштановые локоны, а заходящее солнце просвечивало сквозь них рыжино́й. Это было настолько невозможно, что ноги сами собой остановились. Она услышала шаги и повернулась в пол-оборота мелькнул носик, пухлые губки и сразу потеряв интерес, отвернулась обратно. Он ещё миг постоял ошеломлённый на верхней ступеньке лестничного марша и в растерянности присел на лестницу, внимательно рассматривая солнце сквозь её волосы. Не слыша шагов, она оглянулась опять и, похоже, забеспокоилась. Когда, завершив туалет, она испуганно обернулась снова, он всё сидел и заворожённо смотрел на неё. Он совсем не выглядел страшным, и она спросила:
Не боишься сидеть на холодных ступеньках? он задумчиво глядел в её глубокие карие глаза и, казалось, не слышал.
Простудишься ведь
Что?
Я говорю, тебе не холодно?
Нет
А ты как будто не слышишь
Я не слышал правда я думал
Думал? О чём же ты думал? она улыбнулась, заранее предполагая ответ.
О тебе Ты такая волшебная Как ты здесь оказалась?
Я?! она вспыхнула, Я живу здесь А почему именно «волшебная»?..
Просто я ехал за тобой И потерял А теперь хотел ехать искать А ты тут
А, это твой велосипед внизу пристёгнут?..
Да
А зачем меня искать?
Я не знаю Я не могу Я попозже расскажу мялся и мялся и, наконец, Давай прокатимся? выкрутился он.
Я вообще подругу ждала У меня скоро день рождения Договаривались съездить тут Но она чего-то не идёт
* * *
В день рождения он позвонил и предупредил, что заедет. По пути завернув в цветочный магазин, купил шикарный букет, и вскоре стоял перед дверью в страшном волнении. Она открыла в очень странном наряде: на ней был чёрный шифоновый пеньюар, совершенно немыслимый на школьнице: сквозь почти прозрачную материю было видно практически всё. Дыхание перехватило, и он, изо всех сил стараясь не смотреть на её грудку, сжатую чёрным бюстгальтером и выпирающую в вырезе пеньюара, скомканно произнёс своё поздравление. Она спокойно поблагодарила, как будто ходить в таком виде было для неё самым обычным делом. Это по прошествии времени он узнал, что пеньюар мамин, и что она специально собиралась его поразить, а в тот момент он временно лишился способности здраво рассуждать о чём-либо и, как баран, сидел за кухонным столиком и наблюдал, как она набирает воду и по очереди в раковине обрезает большими ножницами каждую розу, прежде чем установить в вазу. А посмотреть было на что. Роскошные волосы, поймавшие его в капкан, убраны в огромный узел на голове, и не закрывают спину. Поэтому всё перед глазами: и худенькие лопатки с чёрной кружевной полоской лифчика под ними, и умопомрачительно тонкая талия, и немного угловатые девичьи бёдра, и венерины ямочки над ажурной резинкой чёрных трусиков, обтягивающих ещё мальчишеские круглые ягодицы, и длинные стройные ноги, и магнитом притягивающий взор просвет меж ними. Они молчали. Она позвоночником чувствовала его скользящий взгляд. Когда создание икебаны подходило к концу, он срывающимся голосом неожиданно для самого себя сказал:
Юля, я тебя люблю
Она помедлила, обрезала следующий стебель и подвела черту:
Какая в этом возрасте может быть любовь?..
Он бы мог возразить многое. И что семнадцать возраст вполне себе И очень даже может И разная И очень сильная Но язык присох к горлу, и он промолчал. Сглотнув, он поднялся и пошёл в прихожую. Объяснение состоялось: она ему отказала Она не вышла следом, оставшись стоять у раковины и держа последнюю, семнадцатую розу, на которую незаметно капали слёзы. Он понял, что она попросту не хочет его видеть. Уже собираясь открыть дверь, он приметил на полочке розовый приоткрытый рюкзачок, в котором виднелась «Литература» за 7 класс. Скорее сам себе машинально пробормотал:
Рюкзак тут розовый Сестрёнка, что ли, есть
И расслышал негромкое:
Нет Это мой
* * *
«Сколько ей? Так Мне семнадцать, одиннадцатый класс. Шестнадцать десятый, пятнадцать девятый, восьмой четырнадцать, седьмой То есть ей вот сейчас тринадцать исполнилось?! А когда мы познакомились, двенадцать было?! Но этого не может быть Она же взрослая!.. И что теперь делать Это же педофилия какая-то А если я с ней Нет, это невозможно Но я А если бы она согласилась Брось, она же тебе уже отказала Но какая же она Забудь!.. Это нельзя! Вообще. Это детский сад практически Какой детский сад?! Ты её грудь видел?? А сзади У-у-у-у! не могу об этом думать Вот и не думай лучше!.. Такое бывает У тебя в классе помнишь?.. Да, эти две кобылы Ага! А как они через козла прыгали Ха-ха Своими сиськами Точно! Ну и вот Что делать?.. Забыть. Я же не могу Ну не забывай А живи так, будто забыл Тоска Ну ты же раньше любил тоску Да. Ну и живи себе Тоска»
И тоска настала, заполнив почти полностью следующие несколько лет его жизни
* * *
Много позже как-то раз он приехал после сессии на лето в родной город. Сначала он вовсе и не собирался звонить, но потом не выдержал. У неё совсем недавно был день рождения, и он запоздало поздравил её и предложил покататься, как раньше. За несколько дней они исколесили полгорода. Теперь она больше не надевала длинного платья, а почему-то ездила в коротеньких шортиках и топе. Однажды он пригласил её погулять так, без велосипеда, пешком. Она явилась в короткой плиссированной юбочке и спортивной этажной маечке. Они гуляли по старому городу и у мороженщицы купили два воздушных шарика, и бродили с ними по стенам белой крепости. Им было весело и беззаботно. Впоследствии, продолжая болтать ни о чём, он проводил её домой, где она накормила его бутербродами, задорно рассказывая, как они на даче прыгают в воду.
Там нет ни причалов, ни мостков, прыгать неоткуда!
И с чего вы прыгаете?
Если парней двое, то с замка́. Знаешь, вот так складываешь
Знаю-знаю
А если один, то с колен.
Как это, «с колен»?
Смотри: встаёшь, она поставила его около дивана, приседаешь, замо́к на колени клади, я становлюсь вот так тебе в замо́к ногой и отталкиваюсь вверх и назад и, типа, прыгаю.
Он еле удержал её за талию: ноги соскользнули на диван за его спиной, и она оказалась верхом, чувствительно стукнув своим лобком о его. От неожиданности он сел и поморщился. Его лицо очутилось всего лишь в паре сантиметров от её губ, но он даже подумать не смел ни о чём таком, и лишь вглядывался, держа за талию. Она тоже затихла и, помаргивая будто наклеенными ресницами, смотрела в ответ своими глубокими черешневыми глазищами. Он не делал ничего. Несколько минут они в тишине играли в гляделки. Потом он покрепче перехватил руки и, пододвинув к себе на коленях, прижал её вплотную. Положив голову к нему на плечо, она касалась его аккуратной грудкой и судорожно сокращающимся впалым животиком, и там тоже Эта головокружительная близость, конечно, действовала: она ощутила лобком первое шевеление, вздрогнула и внезапно заболтала.
А ты знаешь, где наша дача? Если здесь выйти, можно сесть на трамвай, губы касались его шеи и всё жарче шептали, обжигая с каждым словом всё сильнее, он один тут И едешь До-олго ехать Едешь-едешь Там ещё больница будет Он доооолго идёт И потом после пожарки будет такой пустырь там остановка И выходишь и идёшь по тропинке наискось там домики нашпятый
Она замолчала. Под ней уже набухло, развернулось и торчало. Прижавшись, она висела на плечах, скрестив ноги за его спиной. Она непрерывно ощущала промежностью его напряжение и подёргивание и глубоко дышала около уха. Он держал её, чувствуя, как трётся грудь, как обнимают ноги. Оба почти не шевелились. Изредка она еле заметно сдавливала его ногами и отпускала. Он придерживал её под лопатками и слегка прижимал к себе за талию. Голова кружилась, губы касались её шейки, в животе сладко ныло. В очередной раз ощутив несмелое пожатие, он сдвинул её к себе. «Как плотно и горячо» Она опять чуть сжала ляжки, и опять он отозвался, точно демонстрируя и давая почувствовать ей упругий холмик на своих брюках, прогнувшись, толкнул его навстречу стремительно намокающим трусикам и со всей силы прижал её к себе. «Он пульсирует» Дыхание прерывисто сбивалось на свист, она часто сглатывала и облизывала пересохшие губы. Постепенно она выучила это движение и сама, сжимая ноги, толкала бёдрами вперёд, интимно потираясь о его выпирающий лобок. Шёл час за часом, а они всё сидели и сидели, даже не думая поцеловаться или погладить друг друга. Он испытывал изнывающе мучительное напряжение и ни с чем не сравнимое долгожданное счастье обладания. А она осязала, как его ширинка нажимает на её бугорок, и дышала, дышала, дышала
Юленька моя маленькая девочка
А а андрей
* * *
Но он уехал вновь, и на этот раз они не виделись почти два года. Поначалу она писала страстные эсэмэски, он отвечал сдержанно и вежливо. Она плакала над его ответами, и не могла представить, что он просто жутко боится, что кто-нибудь нечаянно прочитает его сообщение. Она переживала, что зря села к нему на колени, и что все парни такие: лишь получат своё, сразу исчезают. И она пыталась вызвать ревность, рассказывая про то, как наперебой ухаживают за ней местные парни, как они гуляют с подругами, как ходят пофлексить в местный клуб. Через год она называла его «на вы». Через полторанаписала о своём первом поцелуе на танцах. А к концу второго года разлуки сообщения месяца четыре не приходили вообще. Что ни говори, время юности идёт черепашьим шагом, и два года в прямом смысле слова вечность Он написал ещё три или четыре раза, несколько раз звонил, но разговор как-то не склеился. Поэтому, когда он, в конце концов, явился, специально подгадав дату приезда к её дню рождения, то не особенно надеялся на радостную встречу. Кроме цветов он принёс подарок флакон духов. Она обрадовалась, но посматривала с опаской и подозрением. Что-то изменилось в нём, в поведении, в самой повадке. За два года он начал курить и, сидя на её кухне и теребя фильтры нервными пальцами, курил одну за другой. Она присматривалась к нему и понимала: когда-то восторженный юноша пропал без следа, перед ней другой человек, взрослый, раскованный, опытный, уверенный в себе мужчина. Она нутром почувствовала, что у него уже были женщины. Не одна. Она рассказывала про своих знакомых и подруг, вспоминала забавные происшествия и напоследок сказала:
Андрейка А ведь я тебе изменила
Я почувствовал. Когда писать перестала?
Да, примерно тогда.
И как это случилось? он говорил без грусти, сохраняя бодрый и участливый тон.
Также. Как у нас Я села к нему на колени И мы сидели Потом ещё, правда, целовались
А потом?
А потом он полез под майку, и я его послала!
От невыносимой неловкости загорелись уши. Изменила Сам-то он, хоть и не забывал о ней никогда, не особо сдерживал себя в желаниях и успел обрасти целым десятком историй, романтических и не очень. А она Тут он поймал на себе пристальный взгляд и понял, что его взвесили и купили
Ты чего?
Ничего. Так Смотрю, какой ты стал
Какой? Взрослый?
Хитрый. Но знаешь, я ж не дура Я всё понимаю
Что?
Всё! Ладно Проехали! Ты купаться в этом году думаешь?
Конечно!
Хочешь, позову тебя к нам на дачу? Там Золотой Затон. Ветра нет и вода очень тёплая, потому что мелко
* * *
Она прыгала в воду. Он садился, полностью погружаясь, она залезала на плечи и, когда он вставал во весь рост, резко отталкивалась ногами и летела ласточкой в глубину. Она прыгала неутомимо, раз тридцать, пока он сам не устал. Наплескавшись, они грелись, лёжа на полотенцах, и она без умолку рассказывала о своей жизни, о подругах, о своих планах уехать.
А куда ты собираешься уехать?
К тебебез обиняков призналась она.
* * *
Андрей сидел на старой безногой лежанке в крохотной дачной комнатушке, а Юля вошла с веранды с только что помытой кистью винограда:
Кишмиш. Без косточек. Будешь? и неосторожно подошла с ней к нему.
В течение последних трёх часов он постоянно уговаривал себя не трогать её, но, видимо, это был самообман, и она попросту не подходила достаточно близко и наедине: как только она приблизилась, он порывисто обнял её и прижался щекой к животу. Юля не отстранилась. Она машинально оторвала ягоду и положила себе в рот. Он по очереди приподнял её под коленки и усадил верхом. Их почти что голые тела соприкоснулись, Юлю охватило знакомое дежавю: она вновь воспринимала промежностью, как оживает под ней его плоть, вздрагивает, набухает, наливается, вспучивается и давит, потом, окончательно раздувшись, расправляется и замирает, подёргиваясь. На этот раз она ничего не говорила. Наоборот, она вся сосредоточилась на ощущениях, и только отрывала виноградину за виноградиной, и они щекотно и прохладно падали между их тел, некоторые бесшумно скатывались на кровать, а какие-то, глухо стуча, скакали по полу
Андрей держал её в объятиях, невольно разглядывая её налитое тело, большую практически идеальную грудь и округлые бёдра. Её распущенные волосы свободно свисали. Напряжённый член проделал ложбинку посередине девичьего пухлого лобка. Юля быстро возбуждалась: соски́ уже вовсю проступали сквозь ткань цианового бикини, ротик слегка приоткрылся, она неровно дышала, продолжая мять пустую веточку от винограда, глаза были закрыты. Андрей облизнулся и, не в силах удержаться, припал к мягким безвольным горячим устам. Она не ответила, отдав свои губки в его полное распоряжение: он облизывал их, посасывал, теребил язычком, уделяя внимание то верхней, то нижней. От поцелуев она разомлела: руки повисли плетьми, а тело стало заваливаться вбок, и он крепче обнял её и лёг на кровать, уложив на себя сверху. Её волосы накрыли их шатром, Андрей ощутил на губах неожиданную полуобморочную тяжесть безвольно прижавшейся головы и легонько приподнял её за виски. Она открыла глаза и, опершись на локти, взглянула, словно в предчувствии чего-то. В ответ он нашарил бантик на спине и, потянув, стащил лифчик.
Она лежала на нём, прижавшись совершенно обнажённой грудью. Её раздирали стыд, страх, томление и предвкушение. Увидев, что он смотрит на расплющенную сиську, она от стеснения спрятала глаза и снова прижалась губами. Расправившись с верхней частью бикини, его пальцы скользнули ниже и точно также развязали тесёмки трусиков. Она натянулась как струна, чувствуя, как скользит промеж лобками маленький кусочек ткани. Теперь их разделяли только его плавки.