Мне едва хватило сил, чтобы плюхнуться в кресло на лужайке, и я сделала вид, будто увлечена крокетом, в который играли Кеннет и Урсула.
Компресс уже остыл, и мне очень некомфортно.
Но разве я не должна пострадать за свою ложь? Один мучительный вопрос не дает мне покоя: долго ли еще удастся ускользать от Кеннета?
Я не могу оставаться здесь весь день. Придется сказать дорогой доверчивой мисс П., что зуб перестал болеть. Иначе мама пошлет за доктором Хантом, и тогда все вскроется. Моя дорогая, богобоязненная мамочка даже представить себе не может, в какие бездны разврата я пала!
Если б я только подхватила какую-нибудь жуткую заразную болезнь, чтобы меня посадили на карантин! Я уже почти утратила веру в Божье заступничество и сомневаюсь, что зло всегда наказуемо.
Да что я такое пишу? Докатилась до богохульства!
О, я буду жестоко наказана за свои слова.
Как ни странно, дневник стал моим единственным настоящим другом, несмотря на то, что я вынуждена описывать в нем такие ужасные и гнусные вещи. Ведь, помимо этого, я не могу думать ни о чем другом. Хотя вчера я пережила великие страдания, тело мое не осквернено. Слабое утешение но оно меня все же успокаивает.
Кеннет делает вид, будто ему нравятся смехотворные ухаживания Урсулы и ее непрестанная болтовня. Я пишу «делает вид», поскольку заметила, как он пару раз подмигивал Анджеле, пока Урсула не видела, и Анджела в ответ улыбалась ему и качала головой. Понятия не имею, что они задумали, но что-то явно назревает.
Когда мы вчера легли спать, Урсула без умолку шептала о Кеннете, восхищаясь его красотой, недюжинным умом и проницательностью. Она твердила, что намерена «заполучить его» и что парень его возраста и с такой внешностью, пусть даже совсем неопытный, станет лакомой добычей.
Что ты об этом думаешь?спросила она в темноте.
Я не ответила. Если б она только знала! Но я ничего не могу рассказать Это чудовищная мысль, однако, признаться, я отчасти надеюсь, что ее неприкрытое распутство отвлечет их внимание от меня.
Похоже, они выжидают. По крайней мере, после переезда Урсулы они ведут себя благоразумнее, а по вечерам, проверив мой дневник, уходят к себе в комнаты и запирают дверь на ключ.
Мне только что пришла в голову внезапная кошмарная мысль. Своим развязным поведением Урсула, несомненно, раскрыла собственные намерения. В таком случае им нечего бояться. Так чего же они ЖДУТ? Я нисколько не доверяю Урсуле. Она рабски потакает собственным желаниям. Этим двоим достаточно внушить ей что-нибудь, и она объединится с ними, став третьей моей мучительницей.
И все же, вспоминая викария, я задаюсь вопросом, как такой стойкий поборник добродетели и благочестия, такой в высшей степени порядочный и, можно сказать, непреклонный в своей добродетельности человек, как мистер Гарет, мог произвести на свет столь бесстыдную, беспринципную, аморальную дочь? При одной мысли о старом садовнике я вздрагиваю в отвращении. Но теперь я знаю: то, что люди зовут удовольствием, приводит в самые бездны вырождения. Эта цепочка мыслей почему-то привела меня к Незабудке. Мне удалось избавиться от ее постоянного присутствия, пожаловавшись, что якобы она будит меня по ночам Я попросила поставить ее корзинку в комнате для шитья. Недавно мама упрекнула меня, что я потеряла всякий интерес к этому восхитительному маленькому созданию.
У тебя все начинается с бурного восторга, Виктория! Избыточный восторг в самом начале неизбежно приводит к последующему разочарованию. Поэтому я всегда рекомендовала тебе сдержанность.
Я лишь покраснела и запнулась, когда, сказав, что я должна учиться постоянству в своих привязанностях, мама пожурила меня за излишнюю застенчивость, особенно по отношению к ней, ведь она моя наставница, подруга, любящая мать и одновременно желанная наперсница.
Ох, как я запуталась.
Позднее.
Я должна учить французский, но мне никак не удается сосредоточиться на «Полиевкте». Я не могу думать ни о чем другом, кроме этих двух или, возможно, впредь я должна писать «этих трех»?
Я была еще в постели, когда Урсула поднялась в комнату переодеться после завтрака. Как только она вошла, я заметила, что она в сильной ярости, хоть и не говорит ни слова. Урсула срывала с себя одежду, с грохотом выдвигая и задвигая ящики: мне показалось, будто она хочет выместить на чем-нибудь злобу, но, не в силах найти подходящий объект, мечется во все стороны.
Кеннет говорит, что обожает мой точный анализ:
Ты так превосходно разбираешься в себе самой! Это редкость, моя пизденка, большая редкость! Не каждому дается такой ясный ум, душа и плоть и плоть, повторяю. Не пренебрегай плотью, Виктория. В тебе есть эта склонность. Продолжай.
Он велел мне записать эти фразы, и я записала.
Я собиралась спросить Урсулу, что с ней, как вдруг она рухнула на кровать и горько зарыдала. Я подошла и попыталась ее успокоить. Спросила, что ее беспокоит, но она оттолкнула меня кулаком и сказала, чтобы я убиралась и оставила ее в покое.
Она была в таком состоянии, что я решила: лучше сделать, как она велит. Не дожидаясь, пока мисс Перкинс придет и снимет компресс, я удалилась в ванную. Что же могло случиться?
Теперь я должна спуститься к ужину. Я останусь наедине с дорогой мисс Перкинсэтим образчиком здравомыслия, столпом уверенности и непогрешимым советчиком моей неопытной души. Остальные пойдут на ужин с музицированием к леди Хоукс. Мне придется остаться, поскольку мама считает, что от холодного ночного воздуха зуб опять может разболеться. Я спросила, нельзя ли воздержаться от верховой поездки завтра утром, и пояснила, что мне гораздо лучше, но я боюсь пронзительных болей от резких толчков, ведь если я сяду в седло, мне грозят ужаснейшие страдания.
Ужаснейшие страдания? Бедняжка! Тогда оставайся завтра дома.
Позднее.
Мы провели вдвоем чудесный вечер. Пару раз мне хотелось положить голову на колени мисс Перкинс и все рассказать. Но я так и не смогла себя заставить. Ведь потерять ее нежную любовь и уважение казалось мне еще горшей участью.
Забыла упомянуть, что сегодня утром мы получили первое письмо от папы. Он поделился с нами новостями. Пишет, что Римневероятно интересный город.
Воскресенье
Мы все, как обычно, пошли в церковь. Викарий читал очень длинную и, по моему скромному мнению, очень скучную проповедь. Они с мамой подготовили ее вместе. Текст был из 1-й главы Исаии:
«Омойтесь, очиститесь».
Я не могла сосредоточиться и не смела взглянуть на Урсулу. Она вела себя вполне непринужденно и благоговейно слушала, будто напрочь забыв о той сцене, что разыгралась в моей комнате час назад.
Едва услышав, как они вернулись с верховой прогулки, я спустилась к завтраку и тотчас заметила: что-то не так. Несколько крючков на Анджелиной амазонке были расстегнуты, и, судя по тому, что ее голубые глаза блестели, как свежевыкованная сталь, она была в приподнятом настроении. Но, увы, я слишком хорошо знала, какие занятия придают ей столь жизнерадостный вид. Они разговаривали и шутили между собой, иногда переходя на хиндустани. (Теперь я узнала, как называется их язык. Они всегда говорят на нем, когда не хотят, чтобы их понимали посторонние. Няня научила их еще в детстве.)
Урсулы нигде не было. Я уже собиралась спросить, куда она пропала, как вдруг она вошла и, отрывисто пожелав мне доброго утра, молча уселась за стол. Ясно было, что она плакала и всеми силами пыталась скрыть это. Впрочем, безуспешновсе лицо у нее было в пятнах. Заметив, что мы одни, она даже не попыталась что-либо объяснить: просто сидела и почти ничего не ела, угрюмо наблюдая за тем, как мои кузен и кузина продолжали разговор, словно ее здесь не было. Каждый взрыв смеха, казалось, пронзал Урсулу ножом. Похоже, она сознавала, что служит предметом их насмешек и причиной их веселья, и вскоре мне стало ясно, что в любую минуту она готова разреветься вновь.
С радостью могу сказать, что я не очерствела настолько, чтобы не посочувствовать ей. Я встала и предложила ей пойти приготовиться к церкви. Мама, дескать, никогда не простит нас, если мы опоздаем.
Мы поднялись вместе, и не успела я закрыть дверь, как Урсула упала на кровать и зарылась головой в подушку, пытаясь заглушить рыдания. Она бормотала имена Анджелы и Кеннета, сопровождая их самыми страшными проклятиями. Она сказала, что ей хочется умереть, ночто еще ужаснееперед смертью ей хотелось убить их обоих.
Совершенно не зная, что сделать или сказать, я побрызгала одеколоном носовой платок и вытерла ей лицо, изо всех сил пытаясь успокоить ее и молясь о том, чтобы не вошла мисс П., или, если она все же войдет, чтобы у меня хватило хладнокровия выдумать какое-нибудь правдоподобное объяснение. Сколько времени я трачу на сочинение всяких небылиц!
Но я все равно не спросила Урсулу, в чем дело, слишком хорошо понимая, что не желаю этого слышать.
Когда рыдания стихли, ее печаль переросла в гнев, причем такой силы, что Урсула не на шутку меня испугала. Схватив за плечи, она затрясла меня и затем рассказала обо всем, что случилось в последние два дня. Не отпуская меня, тараторя и впиваясь ногтями мне в кожу, с пылающими щеками поведала она бесстыдную историю своих злоключений.
Как я и подозревала, Анджела и Кеннет привезли ее на лесную поляну. Из рассказа Урсулы я поняла, что она охотно поехала с ними! Кажется, ей представилась возможность похвастаться перед Анджелой случаем с садовником, и та живо заинтересовалась этим. Задавая ей всевозможные назойливые вопросы и требуя побольше подробностей, Анджела вела себя, как подруга. По крайней мере, Урсула считала, что они крепче сдружатся, если она окажет Анджеле полное доверие. Урсуле также хотелось показать Анджеле, что, несмотря на свой возраст и невзрачность, она неплохо разбирается в жизни. В ответ Анджелазакоренелая лгунья!сказала, что Кеннет души не чает в Урсуле и что сама она охотно выступит в роли сводницы, готовой сделать все, что в ее силах, для их обоюдного счастья. Потом она предложила отправиться тем же утром на пустынную поляну, которую они приметили в лесу. Далее Урсула призналась, что до самой последней минуты не догадывалась, что Анджела собирается поехать вместе с ними. Поэтому она выразила удивление, когда, добравшись до прогалины, Анджела тоже спешилась и попросила Кеннета дать знак, как только он захочет остаться с Урсулой наедине. Кеннет весело рассмеялся и ответил, что она, Анджеласвет и основа его жизни и что он не может, да и не хочет с ней расставаться.
Урсула говорит, что Кеннет находится в полном подчинении у сестры и делает все, что она скажет. Слова Урсулы прерывались рыданиями, она поведала мне, что Анджела, ничего не объясняя, приказала ей раздеться, и как только Кеннет обнажился, Урсула сделала, как ей велели, поскольку обезумела от страсти. С помощью Анджелы она тоже вскоре разделась догола и, думая лишь о мужской обнаженной фигуре Кеннета, стоявшей перед ней, направилась к нему, почти не сознавая, что делает.
Тогда-то они оба разразились безудержным хохотом, посмеявшись над тем, как она сложена, и заявили, что никогда в жизни не видели ничего столь же нелепого и неуклюжего. Они толкнули ее на мох и рассматривали так бесчувственно, точно она была пойманной рыбой или жабой. Они тыкали ее и щипали, дергали за длинные губы, называя петушком и утверждая, что на самом деле Урсула годится лишь для порки. К ней-то они и перешли, по очереди отламывая веточки с соседних кустов утесника: пока один сек, другая стояла позади Урсулы, удерживала ее ноги в воздухе и придавливала ее, время от времени упираясь ногой в грудь.
Расстегнув платье, Урсула показала мне синяки между грудями, куда впивались каблуки.
Затем оба ушли подальше в чащу, оставив ее на произвол судьбы. Она лежала там, прислушиваясь, и догадалась, чем они занимались примерно в пятидесяти ярдах Урсула сказала, что они нарочно шумели, сквернословили и описывали вслух свои действия. Не в силах больше терпеть, она начала одеваться, но вскоре они вернулись, и в эту минуту их отношение стало совсем другим: крайняя злоба и грубость сменились добротой, нежностью, состраданием. Они успокоили ее и объяснили, что это была просто проверка, которой они подвергают всех своих «друзей», прежде чем решить, что с ними делать дальше. Заявив, что она проявила поразительное мужество и терпение и что завтра все будет иначе, они попросили ее поклясться хранить тайну.
Но, несмотря на все их заверения, сегодня все было точно так же. Ее жестоко избили, и на сей раз они безобразничали прямо у нее на глазах, утверждая, что такая уродина, как она, должна быть еще благодарна им за разрешение смотреть на подлинную красоту. Кеннет сказал, что у нее наперечет радостей в этой долине скорбей, и Анджела предложила ей получать удовольствие от созерцания их утех.
В этом месте рассказа у Урсулы началась истерика: она говорила, что все равно жить не может без Кеннета, хочет чувствовать его внутри, хочет его член, и употребляла другие непристойностия никогда бы не подумала, что подобные слова способна произнести леди.
Я больше не могла этого слушать и сказала, что если она не возьмет себя в руки, мы точно опоздаем в церковь. С величайшим трудом мне удалось хоть как-то ее угомонить и помочь вовремя собраться. Бедняжка была совершенно беспомощнадрожала и хныкала, попеременно ругая и благодаря меня за отзывчивость. Мои действия были внушены страхом и в то же время сочувствием. Я опасалась, как бы мама не заметила, в каком она состоянии. В теперешнем своем настроении Урсула могла отбросить всякую осторожность и отомстить, разоблачив моих кузена и кузину, а стало быть, и меня, не задумываясь о последствиях, которые это разоблачение будет иметь для нее самой. В то же время меня интересовало, не рассказали ли ей Кеннет с Анджелой обо мне. Я тоже задрожала, но успокоила себя тем, что если бы Урсула что-нибудь знала, она наверняка призналась бы.
Когда подошло время выезда, ей стоило огромных усилий собраться с мыслями. Мы спустились вместе, спокойно разговаривая о том, о сем. Дорогая мама тоже задержалась и не обратила на нас внимания. Все мы сели в экипаж и тронулись быстрой рысью. Мама никогда в жизни не опаздывала в церковь.
Сегодня после обеда так пекло, что невозможно было усидеть на лужайке. Анджела предложила поступить, как в Индии, и немножко вздремнуть. Мама не соглашалась, утверждая, что не собирается поощрять в молодежи лень. Анджела (которая, как обычно, решила добиться своего, но действовала, как всегда, хитростью) вкрадчиво заметила, что они с Кеннетом всю жизнь спали после обеда, и это пока не имело дурных последствий. Сегодняшнюю погоду, продолжала она, впору сравнить с восточной. Мистер Гарет, разумеется, и слышать об этом не желал.
Полная чушь! Разница огромная,и он ушел вместе с Урсулой, сказав, что соскучился по ней за неделю. Они отправились, так сказать, побродить.
Мы снова встретимся за ужином, а затемза вечерней молитвой. Мисс Перкинс пошла проведать миссис Торнтон. У ее малыша все еще очень высокий жар. Это всех так печалитмама собирается нанести пару визитов и подбросит ее по пути в деревню. Я спросила маму, можно ли поехать с ней, но она ответила, что я должна остаться и развлекать кузена и кузину в ее отсутствие. Анджела тотчас сказала, что хочет показать мне шашки, привезенные из Индии. Она заявила, что это необычный набор и она будет признательна, если я помогу ей распаковать его.
Сегоднявоскресенье, и возможно, Господь меня защитит. Ведь мама с мисс Перкинс на время уехали, и хоть я слышу слабые звуки из соседней комнаты, мои кузен и кузина пока не приходили.
Нужно постараться доучить французский.
Понедельник
Я выплакала все глаза. Ужас, позор и растерянность ставят меня в такое трудное положение, которого не в силах вынести ни один человек. А обязанность подробно описывать эти постыдные сценыеще омерзительнее. Перо выпадает из моих влажных пальцев, я с трудом могу писать. Голова идет кругом, и я сомневаюсь в своей способности ясно видеть и мыслить. Но мне уже слишком поздно пытаться ускользнуть от них, потому что САМОЕ СТРАШНОЕ ПРОИЗОШЛО, и я навсегда связана с ними своим полным вырождением. Но что хуже всего: я обречена жить вместе с Урсулойсвидетельницей всего случившегося, этим порочным созданием, которое ЗАВИДУЕТ МНЕ и ЖЕЛАЕТ ОКАЗАТЬСЯ НА МОЕМ МЕСТЕ! Вымещая на мне свою ненависть и ревность и не задумываясь о том, через что мне довелось пройти, она смеется над моим горем и изводит меня, насколько ей хватает смелости,к безграничному восторгу двух других.
Она сидит на кровати и смотрит на меня, точно какая-то злобная бесовка. Я все еще одета в длинный розовый корсет, принадлежащий Анджеле, и черные чулки. Верх корсета обнажает грудь, и Анджела так туго его зашнуровала, что я с трудом могу дышать. Китовый ус врезается в кожу, ведь на мне нет сорочки, защищающей от грубой подкладки. Этот панцирь причиняет еще больше неудобства из-за удушливого зноя (нестерпимого даже сейчас, глубокой ночью). Широкая кружевная оборка вдоль нижнего края вся мокрая и окровавленная, ведь Кеннет с Анджелиной помощью порвал меня ради собственного удовольствия!