Они хотят, чтобы вы положили что-нибудь в штаны, пусть кажется, что там, между ног, у вас действительно что-то происходит.
Джи стонет от смеха.
Что это значитпусть кажется, что там, между ног, у меня действительно что-то происходит? У меня там многое что происходит.
А я хочу посмотреть, говорит Афина.
Я благодарен ей за такое отношение, но предполагается, что она моя давняя подруга, а не какая-то любопытная новенькая. Я стреляю в нее взглядом. Она молча произносит «ой» своими чудесными губками и улыбается так, очевидно, что это она выучила хорошо, чтобы быть прощенной любым, имеющим член, независимо от того, насколько серьезной была ее вина.
Нет, так неправильно, набрасывается Диана, пытаясь вынуть ее ногу у нее же изо рта и отодвинуть мою от ее задницы. Я имею в виду, что они хотят, чтобы это было бы просто смешно. Типа абсурдно. Экстравагантно. Ну, в общем, что-то
Она протягивает мне свою пластиковую бутылку из-под сока. Она около двадцати пяти сантиметров в длину и, наверно, шесть в ширину.
Вы хотите, чтобы я засунул это в штаны?
Это было бы здорово. Давай, ну. Будет смешно.
Я делаю это. Афина бросает взгляд украдкой. Я вожусь в штанах. Оказывается трудно, глядя на это с достаточной степенью иронии, сделать так, чтобы бутылка торчала прямо.
Как только Диана начинает снимать, Афина, очевидно имеющая достаточно опыта перед камерами, начинает принимать соблазнительные позы, переходя с места на место. Самое небольшое движениеи бутылка из-под сока неожиданно падает, как будто моя мнимая эрекция исчезает, повинуясь незаметному ленивому жесту какого-то волшебника. Каждый раз, когда это происходит, Разрушитель Джи смеется сильнее прежнего, пока он, в буквальном смысле, не начинает рыдать. Он разжег мой бонг, но я не обращаю на это внимания, поскольку каждый раз, когда бутылка от сока падает, Афина быстро подхватывает ее, в процессе манипулируя другими вещами. И очень скоро эта бутылка уже находится (смею ли я сказать это? Да, а почему бы и нет) в условиях несгибаемой конкуренции.
Диана щелкает вовсю. Наверно, два-три снимка в секунду. Афина постепенно становится более расслабленной и погруженной в процесс. Бутылка продолжает падать, и возиться в штанах приходится все больше. Дживесь в дыму, как дымоход в Негриле.
И я взрываюсь.
Окей, стоп! Хватит. К фигам собачьим.
Я залезаю в штаны, выхватываю оттуда бутылку и откидываю ее в сторону.
Больше никаких снимков. Мы закончили.
Афина смотрит на меня, как бы говоря: «Что я такого сделала?» Я наклоняюсь и целую ее в щеку.
Не в тебе дело Это все слишком странно.
Она улыбается. Я поворачиваюсь к Диане:
Диана, вам пора идти. Все происходит не так, как я думал. Такой театр не по мне.
Она смотрит на меня взглядом, лишенным злости, таким, каким смотрят на непрофессионалов.
Извините, Диана, но засовывать бутылку из-под сока мне в штаныэто не то, что, по моему предположению, должно было быть. Мы закончили.
Она готовится выдвинуть свои аргументы, но со своего места с шумом встает Джи и произносит:
Пора идти, Диана.
И это почти самая крутая фраза из всех, которые я слышал вообще.
Она пакует свои фотопринадлежности и уходит через несколько минут. Она не прощается. Ну и я тоже.
Я отдаю Джи тысячу пятьсот пятьдесят долларовостаток от аванса, полученного от Паоло.
Этому много причин, не все из которых ясны мне сейчас. Частично потому, чтобы он не забрал деньги у Селесты, частично для того, чтобы он не надрал мне задницу здесь и сейчас, частично потому, что его уволили из-за меня с прежней работы, частично потому, что он еще не надрал мне задницу и фактически вел себя очень круто, и частично потому, что, ну, Афина не выказала никакого желания уйти, хотя съемка уже закончена. Она еще там, в кровати, в нижнем белье. И, кажется, она действительно предпочла бы не вставать и не одеваться.
Джи жмет мне руку.
Позвони, если она захочет, чтобы я забрал ее. И уходит.
Я звоню Паоло и сообщаю, что наш договор расторгнут. Он огорчен и разочарован. Но мне все равно.
Просто позвоните во Флоренцию и скажите, что я передумал. Аннулируйте мой чек и заставьте возместить ваш.
Я принимаю две таблетки Валиума, Афинасемь.
Я люблю Валиум. Но последнее время для меня было бы лучше, чтобы у него не было таких сильных амнестических свойств: я действительно хочу запомнить каждую деталь тех трех дней и ночей, когда мы были вместе. Но я помню достаточно, чтобы непроизвольно улыбаться каждый раз, когда я думаю о ней.
Но без этого Валиума, в жестоком свете трезвости, я бы, возможно, сильно волновался каждый раз, когда посреди ночи сигналил ее пейджер и она уходила на час или два, натянув на себя что-то облегающее, а потом возвращалась и пересчитывала деньги у меня на постели. Меня одолевал опасный соблазн обнять и прижать ее к себе, сказав, что она лучше этого и что она может остаться со мной, и я буду заботиться о ней, и, о черт, у менячувства, и Джи поймет, я думаю
Но затем моя жизнь станет просто еще одной песней Стинга, ну а на черта мне это У меня достаточно головной боли, чтобы не добавлять в своем ежедневнике в графе «Что. сделать» фразу: «Работать сверхурочно и тратить мешки денег, которых у меня нет, а также расходовать энергию в масштабах Геракла, чтобы удерживать девушку с дорогими привычками от измен тебе».
Порой мне приходится видеть Афину на обложке местной газеты для взрослых. Рефлексы подсказывают мне взять экземпляр, просто для потомства, чтобы отложить его куда-нибудь на пятьдесят лет и показывать внукам: А эта эта девушка могла бы быть вашей бабушкой». Но я сразу же слышу Стинга, плачущего по Роксане, и думаю: ну его к черту! Поскольку кому нужны напоминания, а?
ТАНЦУЮЩИЙ В ТЕМНОТЕ
Его имя появляется на моем определителе входящих звонков как Антихрист.
Ммм-алло?
Что это означает, что ты не выйдешь больше из дома?
Это в действительности очень простая концепция.
Но ты должен выходить из дома. Каким еще, черт возьми, образом ты будешь собирать материал для своих рассказов?
А я и не собираюсь. Я просто буду писать. Ведь я не репортер.
Ну да, конечно, но, черт, послушай, мне кажется, что ты слегка впадаешь в крайности.
Нет, дружок, я вполне нормален. Это все, что Вне Это и есть крайность.
Кому-то следует побольше курить марихуану.
Не-а. Тупит лезвие.
Действительно, шепчет он как раз перед тем, как я слышу, что он щелкает своей говорящей о многом зажигалкой, а затем раздается теперь уже знакомый булькающий звук. В конце концов он затягивается.
И что, тебя заставили засунуть в штаны бутылку из-под сока?
Ты можешь поверить? Мудаки.
Но девушка-то все же досталась тебе.
За кругленькую сумму.
Не ври. Это были чаевые сутенера.
Пусть так. Что ты хочешь?
Еще один рассказ.
Я не выхожу из дома.
А тебе и не нужно.
О?
Нет. Сиди прямо там и печатай.
На какую-то конкретную тему?
Смешно, что ты спросил.
Ничего хорошего из этого не выйдет. Что?
А у меня есть кое-какие твои фотографии..
С этой гребаной бутылкой из-под сока?
Я так тебя засужу
Нет. Не эти фотографии. Другие. Ты извиваешься по клубной сцене, без рубашки, в синтетических штанах..
Ах, черт. Где ты их взял?
Источники. Так что я просто знаю, что здесь есть история.
Много историй, но ни одного рассказа, который мне хотелось бы написать.
Три тысячи слов, в любое время в течение следующих двух недель. Четыреста баков. Можешь взять их когда захочешь. Или я пошлю их тебе, так как ты больше не выходишь из дома.
Пятьсот, если будешь использовать фотографии.
Договорились.
Чтоб ты сдох.
До скорой встречи.
Нет, я не занимался бондажем, но да, танцором в бондаж-клубе действительно был. Ну а теперь, по-видимому, мне придется об этом написать. Но только после того, как мне заплатят. Я дотащился до этого ужасного офиса, забрал свои деньги (Антихрист больше не утруждал себя обещаниями больших гонораров в будущем. Ему это больше было не нужно. Он понял, что я буду писать для него рассказы и за скудную плату), и я написал рассказ.
А именно, черт его побери:
Мистер Твистер
Однажды одиноким вечером в Сан-Франциско я забрел в ночной клуб, специализировавшийся по бондажу, с желанием послушать хорошую музыку, а вышел оттуда, получив работу танцора. Мое сошествие в странный мир фетиша дает пищу для многих серьезных научных выводов в психоантропологии, в части изучения состояния человека.
А именно:
В темноте все выглядят лучше.
Присутствие на сцене делает вас привлекательным, даже если вы лишены этого качества.
Женщины очень-очень отличаются от мужчин.
Существует категория слишком возбужденных людей, гуляющих на свободе в нашем обществе.
Ночь # 1
Это была темная и ветреная ночь. Без преувеличения. Я был, как обычно, совершенно на мели. Я знал кое-кого из швейцаров «Трокадеро Трансфер» в Сан-Франциско, которые и рассказали, что музыка, которую играют там по средам ночью, совершенно отвечает моим вкусам и что с того, что это бондаж-клуб: там были очень симпатичные девушки со сложными прическами и в плотно прилегающей одежде из синтетики. И я мог попасть туда бесплатно. Бесплатноэто хорошо. Итак, я пошел в ночь, которой суждено было изменить мою жизнь навсегда (сигнал к началу драматической музыки).
Мое первое впечатление от клуба: полно дыма, лазеры и факелы. Ограждение из цепей окружает танцевальную площадку. Справа вижу девушку, раздетую до пояса и обнимающую фигуру плачущего ангела. Она позирует парню с вызывающе грязными волосами, который фотографирует ее. Затем она невозмутимо одевается снова, и оба направляются на танцевальную площадку.
Очень изящная девушка неуверенно проходит в бар мимо меня. Она одна и старается выглядеть так, будто ей здесь так хорошо, как никогда в жизни не было, хотя очевидно, что это не так. Мне жалко ее, ну, типа того. Поэтому я пытаюсь завязать с ней разговор, спросив, как ее зовут. Это сразу же становится гораздо сложнее, чем в действительности должно было быть. Она не здорово говорит по-английски. После продолжительной словесной перепалки и криков друг на друга, перекрывающих то, что кажется уже наивысшим уровнем шума, установлено до определенной степени ясности, что ее зовут Иви, что она из Германии, из Гамбурга, и учится здесь по программе обмена студентами. Я стараюсь быстрее завершить диалог. Но она на ощупь почувствовала, что я хороший парень, и хочет поговорить еще. Наше общениене приходится и говорить об этомвесьма проблематично.
И как долго ты уже в Америке? кричу я.
Што ты каваришь?
Как долго ты уже в Америке?
Только Бог знает, что она ответила, но я киваю, поощряя ее, как будто слышу и понимаю. Она начинает говорить о чем-то, и кажется, что ей нравится то, о чем она говорит, поскольку она кивает и восторженно улыбается. По правде сказать, мне не слышно ни слова из ее болтовни. Но каждые несколько секунд я киваю и смеюсь в ответ на ее смех. Должно быть, наш разговор доставляет ей массу удовольствия.
Быстро выпиты три крепких коктейля, я направляюсь в главный зал и хожу по периметру танцевальной площадки. Здесь очень темно, как в буквальном смысле, так и в смысле цвета одежды. Волосы у всех кажутся темно-синими или нескольких других оттенков, не встречающихся в природе. Полно поддельных бюстов, особенно у женщин. Все одеты в кожу, кружева или синтетику. И никто не умеет танцевать. То есть не совсем. Некоторые знают несколько шагов, но ни у кого, вероятно, нет подлинного чувства ритма.
Танцевальная площадка, если можно так сказать, окружена подиумом, на котором танцуют представители высшего обществате люди, которые никогда не платят за билеты, но которым диджей звонит каждую неделю, чтобы убедиться, что они придут и так далее и тому подобное.
Они не столько танцуют, сколько исступленно извиваются. Четыре девушки и один мужчина. Их соответствующие танцевальные способности (по моему откровенно субъективному мнению) варьируются от хороших до, прямо сказать, дерьмовых. Мы говорим, что у них не только нет никакого чувства ритма, который мог бы быть компенсирован действительно отличным внешним видом, но у них еще и полное отсутствие стиля.
Я быстро решаю, что всем будет лучше, если я вскочу на сцену и покажу, как нужно это делать.
Я уже там, а спустя четыре секунды кто-то хватает меня за четырнадцатидырочные «Док Мартенс».
Оказалось, что это очень привлекательная мулатка, вся в татуировках, в сшитой из синтетического материала прилегающей одежде медсестры (между прочим, о-го-го!), которой, кажется, до лампочки мои усилия. Губы у нее движутся, но, учитывая вагнеровскую силу звучания музыки, смотреть на неевсе равно что смотреть мягкое порно с выключенным звуком.
Но она продолжает тянуть за мой ботинок так, будто это ее работа, что (как я скоро узнаю) так и есть. Я наклоняюсь, чтобы услышать, что она хочет мне сказать, и различаю, что она выкрикивает фразу, которую я (хотя еще и не знаю этого) буду произносить сам буквально сотни раз в течение последующих двух лет:
Вам нельзя здесь находиться, здесь могут быть только танцоры!
А какого черта, ты думаешь, я делаю здесь? спросил я ее, но, конечно, гораздо мягче.
Нет! кричит она мне в ответ. Это для клубных танцоров, которые здесь работают.
То есть ты хочешь сказать, что этимэтим позерам платят? Мне не хочется этому верить. Опять же, памятуя о выпитых коктейлях, вовсе неудивительно, что я, обычно такой застенчивый парень, который еще не разу не осмелился даже пригласить девушку на танец, прокричал ей в ответ почти со значительностью Папы Римского:
Почему бы нам не считать это прослушиванием?
Она выглядит раздосадованной. Потом окидывает меня взглядом сверху донизу и уже немного менее раздраженно говорит:
Ладно, но только одну песню.
Ха. У меня победное чувство, хотя и ненадолго. Последующие несколько минут я танцую, как пироманьяк на костре. Ясно, что прослушивание прошло успешно.
Я Колетт, представилась она. Руковожу танцорами. Найди меня в баре через час, и поговорим.
Итак, через час я встречаюсь с Колетт и ее прекрасной свитой в баре. Она, что и следовало ожидать, окружена обожателями обоих полов, и не только потому, что она привлекательна, а потому, что она начальство. У нее статус на клубной сцене, а на клубной сцене статус очень важен. Она видит меня и улыбается.
Извини, что сначала была так невежлива с тобойя не знала, что ты ищешь работу.
И я не знал тоже.
Ну, вот какое предложение, говорит она. Я ставлю тебя в график. Ты выступаешь через каждую неделю, семьдесят пять долларов за ночь. Вдобавок получишь еще кипу талонов на выпивку. Можешь пользоваться сам, а можешь отдать друзьям. Все равно. О да, к тому же у тебя есть возможность записать в список приглашенных двух человек каждую неделю.
Сильно, блин.
Ночь # 2
Глоток. В эту вторую ночь я еду в клуб со смешанными чувствами. С одной стороны, я неплохо поел. Яофициально крутой.
С другой стороны, у меня договорные обязательства выйти перед двумя сотнями человек в облегающей тело синтетической одежде и трясти задницей, как дикарь (помимо всего прочего). Хотя многие проделывают куда более сумасшедшие штуки ради того, чтобы заработать на жизнь, для меня такое внове.
Колетт знакомит меня с девушками. Все они красавицы. Одеваясь, она рассказывает, где сегодня ночью нас разместит. Я должен быть на главной сцене. Еще глоток. К 10.30 вечера мы все расставлены по местам и начинаем вертеть своими попами. Это действительно очень страннооказаться на сцене бондаж-клуба без рубашки в свете красного фонаря, будучи окруженным толпой пресыщенных, циничных завсегдатаев, как бы вопрошающих: «Ну, что там дальше?», и знать, что если сейчас прекратишь крутить задницей, то произойдет что-то нехорошее.
Итак, звучит вторая песня, и я начинаю вращать задом, приковывая к себе внимание пары сотен человек, стоящих передо мной. И сорок пять секунд я на вершине славы.
Антропологическое наблюдение 1. Отрывки бондажных сцен мелькают на нескольких мониторах по всему клубу. Некоторое время спустя я расслабляюсь достаточно, чтобы замечать их со сцены.
Удивительно. Там непосредственно сексом не занимаются. Просто толпа, одетая в нечто кошмарное, в противогазах, шлепает друг друга и туго перетягивает один другому гениталии до такой степени, пока они не пойдут всеми цветами радуги. Но никакого секса.