Так или иначе, но до больницы я доезжаю. Нарушаю правила дорожного движения, паркуясь на тротуаре, и пробираюсь к отделению неотложной помощи на цыпочках, как и предсказывалось, трогательно расставив пятки в стороны. Требуются все мои силы, чтобы сквозь сжатые до невозможного зубы объяснять приемной сестре, что мой доктор сейчас приедет сюда, и что он обещал обо всем позаботиться, и что я начал бы заполнять бумаги, если бы она мне их дала, пожалуйста, немедля, спасибо большое.
Она глядит на меня с откровенным недоверием, но все же протягивает скрепленный клипсом набор обычных бумаг, требующих заполнения.
Через несколько минут влетает доктор, белый врачебный халат поверх обычного костюма, берет у меня бумаги, помогает мне подняться со стула, со знанием дела машет рукой приемной сестре и охраннику (Откуда взялся охранник? До этого его здесь не было. Неужели эта недоверчивая медсестра позвала его?) и ведет меня прямо в отделение неотложной помощи. Из-за слабости я плохо помню короткий разговор между ним и дежурным врачом. Слава богу, эта ночь в Святом Франциске выдалась спокойной, и есть свободная одноместная палата.
Снимай-ка штаны, спокойно говорит доктор, надевая резиновые перчатки.
Солдатские ботинки, носки и брюки поочередно быстро падают на пол. А я осторожно карабкаюсь на тележку-кровать, придерживая рукой бедного сморщенного Орделла.
Ух, святой боже! поворачиваясь в мою сторону, восклицает он. Времени у нас в обрез.
Интересно, этот парень в самом деле лицензированный врач или он часто смотрит телевизор?
Он выжимает полтюбика К-Y желе на руку в перчатке с таким звуком, что в любой другой ситуации я заржал бы по-молодецки. Он осторожно приподнимает мой умирающий член, но, наверно, не достаточно осторожно, поскольку я теряю сознание. На самом деле я пытаюсь потерять сознание. Но, в тон теме сегодняшнего вечера, мне это не удается. Он обильно наносит содержимое второй половины тюбика смазки на Орделла. Я чувствую себя на съемочной площадке самого бездарного из всех когда-либо снятых порнофильмов на гомосексуальную тему. В моменты, когда он что-то делает с кольцом или каким-то образом просто прикосновением определяет его наличие, я бьюсь в агонии, тем самым еще больше беспокою Орделла и раздражаю доктора. А он спокойно смотрит на меня и произносит лучшее из того, что я слышал в последнее время:
Тебе нужно уколоться.
Аминь, брат.
Мой доктор выходит. Я молю каждое божество, о котором когда-либо слышал. Я даже выдумываю нескольких и молю и их тоже. Я слежу за ненормально большими часами на стене. Его нет уже четыре минуты.
Ну вот он возвращается, ведя за собой женщину, медсестру. Она открывает рот. С громким вздохом. Как и медсестра в кинофильме «Человек-слон», которая, несмотря на предупреждения врача, не может справиться с собой. Она глядит мне прямо в глаза, улыбаясь:
Привет, я Сюзи.
Я отвечаю гримасой.
Да у нас этого здесь достаточно, говорит она доктору, вонзая иглу для внутривенной инъекции мне в руку.
Несмотря на то что это чертовски болезненно, я приветствую эту больэто хоть что-то, что отвлекает меня от происходящего там внизу. Поначалу я очень тревожусь, когда мне кажется, что к моим венам что-то подключили. Но сразу же сдаюсь. Вокруг меня профессионалы. Что бы им ни пришло в голову сделать со мной, мне от этого будет не хуже. Эту битву я проиграл.
Пока она устанавливает мне капельницу, у нее с доктором происходит оживленный разговор на непонятном мне языке. В этом разговоре я практически ничего не понимаю, кроме того, что мне собираются ввести внутривенно восемь миллиграммов морфия и один миллиграмм Ативана, и это опять-таки звучит медоточиво.
Они бросаются терминами типа «приапизм» и «пенильная инкарцерация». Черт неужели мне придется сесть в тюрьму только из-за этой мелкой выходки? Они что, написали «5150» в моей карточке? Так вот поэтому у меня отдельная палата? Не опасен ли я для себя и окружающих? Пенильная инкарцерация? Не собираются ли они сослать меня в какую-то пенильную колонию, по типу колонии для прокаженных, где мне придется прожить остаток моих дней, полных бессмысленности и страдания, в какой-нибудь деревенской дыре, в стране Третьего мира, с кучкой таких же лишенных надежды, подавленных, автоматических зомби с омертвелыми членами, безжизненно свисающими с их тощих туловищ, пока они бесцельно бродят или сидят, не двигаясь, в замкнутом состоянии перманентного шока.
Сначала наложим тугую повязку на пенис, чтобы попытаться уменьшить отек.
Ледяной компресс? спрашивает мой доктор.
Я стреляю в него взглядом и представляю, как будет выглядеть его голова, надетая на кол. К счастью, медсестра отвергает его идею немедленно.
Значительное прямое давление уменьшит отечность не хуже льда в этом случае; ледэто ненужная дополнительная боль.
Да-да, съел, доктор-засранец? Эта медсестра знает больше тебя. Тысадистский наци. Мне хочется показать доктору средний палец, но я все еще серьезно обеспокоен тем, что он может заслать меня в пенильную колонию. Очевидно, что он все-таки сердит на меня за угрозу подать на него в суд и прерванное фондю.
Пометка самому себе: Если все уладится, посвяти свою жизнь канонизации этой медсестры. Онасвятая. Святая Сюзи. Если Орделл когда-нибудь заработает вновь, то я назову своего первенца Сюзи. Даже если это будет мальчик.
Мой доктор вертит в руках систему для внутривенных инъекций, заряжая ее морфием, Атива-ном и другими вещами, из которых сделаны счастливые мальчики. И боль затихает медленно, тихо почти как звук, уносящийся вдаль уходит уходит и всем наплевать. И мне в том числе. Я сейчас плыву на облаке введенного внутривенно блаженства. Моя челюсть, равно как и мышцы шеи, плеч и спины, которые последний час или около того были прочно сжаты вместе, таинственным образом расслабляются. Все будет хорошо. Все хорошо.
Затем меня вырвало полностью на себя и святую Сюзи. Все, кажется, принимают это за большое достижение, и особенно я сам. Я в прекрасном настроении. Теперь святая Сюзи держит Орделла в руке ласково и очень осторожно, затягивая его плотной и довольно приятной повязкой из хлопковой ткани. У святой Сюзи замечательные руки. Святая Сюзи довольно привлекательна. Возможно, я сделаю ей предложение. Я мог бы и сейчас, если бы было кольцо. Но у меня есть кольцо. Она должна просто снять его с подножия моего однажды и навсегда Короля. Мммм да, она с успехом снимет кольцо, восстановит Орделла в его прежней славе, а в награду за это я попрошу святую Сюзи выйти за меня замуж. И она, конечно же, ответит «да». Поскольку какая женщина сможет устоять перед предложением провести остаток от «навеки» с парнем, которого она повстречала в отделении неотложной помощи, куда он заявился однажды ночью с солидным куском сушеной маринованной индейки на том месте, где имел свою резиденцию Пенис, ранее известный как Король, и чья рвота до сих пор стекает с ее рук на пути к умывальнику, куда она направляется почти бегом, чтобы смыть с себя это?
Она добирается до основания, где в настоящее время выставлено кольцо, которому суждено скоро быть обручальным, и туго фиксирует повязку.
Затем обильно смазывает один из пальцев резиновой перчатки смазкой изнутри и ловко надевает этот палец на обмотанного хлопковой тканью Орделла. Это требует какого-то усилия и длительного давления и, кажется, должно причинять боль, но я совсем ничего не ощущаю. Я так хорошо себя чувствую по отношению ко всему, что могу спокойно наблюдать за тем, что делается на моем Южном полюсе со сторонним интересом, подобно прохожему на месте дорожной аварии. Это почти смешно: он похож на маленькую мумию.
Стойте, подождите минуточку! Это не смешно! Они мумифицируют Орделла! Он мертв, и они консервируют его для выставки в каком-нибудь будущем музее медицинского идиотизма! Века спустя дети на внешкольных уроках будут гуськом проходить мимо мумифицированных останков моего отчлененного члена и смотреть с благоговейным ужасом и недоверием. Девочки будут наигранно вскрикивать и, прикрывая рты руками, отворачиваться в притворном отвращении. Мальчики, которым не исполнится еще тринадцати, будут вести себя тихо, несмотря на желание пошутить, поскольку что-то внутри их, еще не понятое ими, заставит их замолчать.
Вместо шутки в своем подсознании они прошепчут предупреждение святого Августина:
«Здесь я, лишь по милости Господа».
Аминь, мой черный брат. Несомненно, аминь.
Нет. Слишком негативно. Я чувствую себя превосходно. Все будет хорошо. Никакого музея. Никаких детей. Никакой маменькиной порки. Я принимаю решение попороть чушь с доктором.
Прости за фондю, говорю я. Причем совершенно искренне. Ведь оторвать мужчину от макания фондю по любому поводу есть грубое нарушение этикета для любой цивилизованной культуры.
Никаких извинений, отвечает он.
У меня такое впечатление, что у него нет настроения разговаривать со мной. Он всегда был немного напряжен. Как натянутая струна. Ему нужно больше расслабляться. И я не потому так думаю, что торчу как на высокой сосне от морфия. Это могло бы положительно сказаться на его умении обходиться с больными. Возможно, он мог бы вставить еще одну трубку в эту капельницу и подключить к ней себя.
Мы смогли бы укрепить узы дружбы на почве фармацевтики построить что-нибудь через брешь, постоянно мешавшую нам стать настоящими друзьями. А я вот думаю, смог бы я самостоятельно справиться с такой капельницей. Хороший был бы спутник по жизни, который не только улучшил бы качество этой жизни, но и мою терпимость по отношению к другим. Действительно, я мог бы стать хорошей личностью. На самом деле этот морфийздоровская штука. Только и слышишь, как все говорят об открытии пенициллина как о значительном событии. Ну что в нем такого? У меня, например, аллергия к пенициллину. Да хрен с ним, с пенициллином. А этот парень, вылечивший полиомиелит? Хрен с ним, с этим парнем. Кстати, морфий как раз мог и подтолкнуть в задницу Джонаса Салка. Что они еще сюда добавляют? Ативан?
Эй, Док?
Да, Джейсон?
Я действительно сожалею по поводу этого фондю. Честное слово. А все, что я говорил о суде, и всякое такоеэто все выдумка.
Не беспокойся, Джейсон. Я знаю. Все в порядке.
Черт, я не пробовал фондю уже лет десять.
Это хорошая штука.
Да не просто хорошая, а замечательная. Мои глаза прикрыты в теплом воспоминании. Фон-блин-дю.
Доктор ничего не отвечает.
Эй, Док?
Да, Джейсон?
А что такое Ативан?
Это поможет тебе расслабиться. Это помогает от чувства беспокойства.
У меня нет никакого беспокойства.
То-то и оно.
Уха-хах-ха-аа!
Доктор удивлен взрывом моего смеха.
Да уж, доктор. Ну и повеселил ты меня. «То-то и оно». Это здорово! Да уж.
Посмотреть в Интернете изображение Орделла.
У-ууф Я вроде как почти отключился на секунду. Сейчас можно запросто отчалить и плыть в опиумном облаке в распростертые руки Морфея. Но нет Я должен остаться здесь, бодрствовать, следить за происходящим за тем, что мы делаем.
Эй, Док?
Да, Джейсон?
Что мы сейчас делаем?
Мы ждем Сюзи.
Да-а. Она хорошая. Правда?
Да, правда.
И симпатичная притом.
Думаю, да.
Ну, брось, Док не нужно так серьезно она симпатичная. Скажи это.
Конечно она симпатичная.
Ну, еще бы, блин.
Молчание.
Док?
Да-а.
А что делает Сюзи?
Она ждет, когда приедут пожарные.
Ты серьезно? Хм. Это на самом деле что-то. Черт. Что, больница горит? Мы уезжаем? Мне бы нужно еще такую капельницу с собой прихватить.
Пожара нет. Все в порядке. Мы никуда не едем.
Круто. В этом баллоне кислород?
Да, так. Старый добрый О2.
Ты не мог бы быстрее подключить эту маску, чтобы мне из нее вдохнуть? Может, станет легчерасслаблюсь немного.
Может быть, позже.
Хорошо.
Я отключаюсь, сам не знаю на какое время. Просыпаюсь хорошо отдохнувшим: как здорово! Доктор все еще здесь. Святой Сюзи все еще нет.
Док?
Я здесь.
Сколько я спал?
Ммм-м, десять, может, пятнадцать секунд.
Не ври.
Без балды.
Морфийэто прекрасно.
Это слухи.
Так для чего приезжают пожарные? Разве некому больше этих пожарных подождать? Я скучаю без Сюзи.
Пауза. Черт с ним. Кому какое дело? Я снова отрубаюсь. Хорошо.
Минуточку.
Док?
Ну, что еще?
А почему Сюзи ждет пожарных?
Он вздыхает.
Знаешь, проблема, подобная твоей, для Сан-Францискодело обычное вплоть до того, что в Управлении пожарной охраны завели специальный инструмент для оказания помощи в похожих случаях.
Хорошо, что ты сказал хорошо, что ты сказал. Ты говоришь, довольно частый для Сан-Франциско случай?
. Это постоянно происходит.
С гомиками, да, Док?
Совсем не так.
То есть это так же обычно, как, скажем, в Канзасе? Или, как ты думаешь, у пожарных в Ларедо в Техасе тоже есть такой «специальный инструмент»?
Успокойся, Джейсон не расстраивайся.
Ведь ты говорил, что кольца для членаэто не для геев. Я тебя спросил, а ты ответил «нет».
Это действительно не для геев.
Чушь собачья. Дай мне штаны.
Зачем тебе штаны?
В них телефон.
А зачем тебе телефон?
Я собираюсь позвонить в Лас-Крусис, Нью-Мексико, и поговорить с мэром, и спросить его, действительно ли в Управлении пожарной охраны Лас-Крусиса имеется специальный гребаный инструмент для снятия застрявших начленных колец, а потом дам тебе трубку, чтоб ты послушал то, что, бьюсь об заклад на свое яичко, будет похоже на ехидный смех.
Джейсон, да ляг ты, а то капельницу выдернешь.
О-о плохо. Спасибо, Док. Не хотелось бы.
Я укладываюсь назад. Когда я выйду отсюда, то поищу в Интернете эти устройства для прокапывания морфием.
Посмотрю на eBay.
Я сейчас гораздо покладистее и терпеливее. Я действительно хороший человек.
Меня снова клонит в сон. Мне четко и продолжительно снится страна Ксанад, где я царствую, сидя в величавых чертогах наслаждения. Стены и потолки щедро задрапированы шелком. Полы покрыты персидскими коврами, на них лежат гаремные подушки и стоят кальяны. Моя любимая порнозвезда Фрайди, лениво развалившись, медленно поглаживает тигренка, которого я подарил ей в награду за вчерашнее вечернее представление. В клетках сидят нимфетки, непрерывно размахивающие вуалями в такт Болеро Равеля. А те, которые не в клетках, обмахивают Фрайди веерами, сложенными из тщательно подобранных павлиньих перьев. У золотого трона, на котором восседаю я, расположилась Джоан Джетт и ворошит мне волосы, подсоединившись к королевской капельнице. Джоан, что совершенно очевидно, отвечающая за присутствующих леди, приглашает всех вместе омыться в королевском бассейне.
Девушки, визжа от восторга, бросаются к небольшому теплому бассейну у подножия трона. Все они бегут или идут шагом на цыпочках, как кошки. Я вхожу в бассейн последним. Вода прекрасная.
А затем я прихожу в себя (в смысле просыпаюсь). Вокруг никого, кроме моего страшножопого доктора.
Диско. Я был Кубла Ханом, и Джоан Джетт была там, и Фрайди-Пятница.
А что будет в пятницу?
А я скажу, что будет в пятницу. Сначала она исполнит этот танец с семью вуалями, а потом
Я понял.
Я хочу быть Кубла Ханом.
У тебя есть монголоидные черты.
Это опиаты, что ли но мне кажется, что меня оскорбили. Королевская гордость задета. Здесь нельзя просто спросить: «Какого хрена ты имел в виду?»
Монголоид принадлежащий монгольской орде. Ну, помнишь бесстрашные воины. Как Кубла и Чингиз. И Чака.
Абсолютно верно. Бесстрашный воин. Если я снова засну, то ты скажешь Сюзи, что я бесстрашный воин?
Определенно я скажу ей, что ты монголоид, хотя, я думаю, у нее есть свои подозрения на этот счет.
Да. Возможно. Эй! А вот и она.
Входит святая Сюзи. На лице ее улыбка, но какая-то угрюмая. Она держит дверь, чтобы пропустить одного, другого, третьего, четвертого. Пятого! Пять проклятых пожарных! (В моем затуманенном опиатами сознании звучит голос графа фон Счёта из передачи «Улица Сезам», который повторяет со смешным трансильванским акцентом: «ПьЯТЬ! Пьять проклятых пожарныхах, ах, ах, ахххх!»)
Мое «Что это еще за черт побери?» не находит ответа, поэтому мне ничего не остается, как прибегнуть к собственной наркотизированной способности к наблюдению. Пять мужиков. Пять. Пять пожарных. В здоровенных, больше размера их голов, касках, с большими асбестовыми плащами, бляхами и в больших громко топающих башмаках.