Противники и их сопровождающие осмотрели оружие друг друга, чтобы быть уверенными, что на него не было наложено заклятий, и вступили в пределы рубежа.
Законоговоритель огласил законы. Соперники договорились о правилах боя и назначили виру.
Будешь выкупать живот? не сдержав усмешки, спросил Льеф.
Рун осклабился зло и качнул головой.
У каждого противника в придачу к обнаженному мечу был еще один, привязанный за рукоятку к правой рукена случай, если сломается или будет выбит первый меч.
Оба противника заготовили по три щита, и ими они могли прикрываться по очереди. До тех пор, пока хоть один из щитов был цел, бойцы не могли сойти с плаща, но могли отступить до "столбов". Когда же все три были бы разбиты, сходить с места было уже нельзя.
Рун начинал бой. Меч его опустился с силой на щит Льефа сверху, но скользнул вбок.
Теперь наступила очередь Льефа нанести ударно и щит Руна выдержал напор.
Так бились они до тех пор, пока все три щита каждого не оказались разрублены.
Когда же распался под ударами последний щит, сражающиеся по правилам боя больше не могли сойти с плащей и на шаг и отбивали нападения оружием. С этого момента они сражались уже только мечами, а для самого поединка наступал ключевой этап. Даже случайное касание ногой граничного столба принималось за отступление, если же боец задевал столб обеими ногамито признавали его сбежавшим с поля боя.
Оба наносили удары один за другим.
Обычно бой длился до того момента, когда один из бойцов получал ранениеи кровь его стекала на плащ. Но ни Рун, ни Льеф не оставили поединка, даже когда оружие уже падало из их рук.
Бой длился уже несколько часов, а у Льефа кровоточило плечо, когда Рун ударил его с такой силой, что куртка оказалась прорублена насквозь. Тело Льефа пронзила боль, и он вскрикнул, но устоял. Через всю его грудь тянулся глубокий порез.
Льеф понял, что долго не выстоит. Бой подходил к концу, и только один выйдет из него живым.
Он рубанул изо всех сил. Рун закричал протяжно и горестно, обида и разочарование слышались в его голосе.
Будь ты проклят прошептал он и рухнул на землю. А в следующую секунду и Льеф стал оседать.
Кадан с коротким вскриком бросился к любимомуникто не останавливал его. Кадан подхватил Льефа на руки, хотя тот был намного тяжелее его, и быстро-быстро зашептал:
Льеф, Льеф, Льеф только не умирай. Не оставляй меня одного. Куда бы ты ни ушел, я последую за тобой. В Вальхаллу или в Сидмне все равно
Эрик медленно подошел к телу сына. Он не наклонился к нему, потому что даже издали видел, что Рун уже мертв.
Будьте вы прокляты, прошептал он, было у меня два сынане осталось ни одного. Жизнь Руна не оплатить серебром.
Сигрун стояла в толпе, зажав рот рукой. Как никогда ей хотелось броситься вперед и обнять Рунано она не была ему ни невестой, ни женой. Слезы душили ее, но ни одна не выступила на щеке.
Будьте вы прокляты прошептала она одними губами, будьте прокляты, Льеф и Рун. Будь проклят и ты, Эрик, не сумевший их остановить. Пусть души ваши вечно скитаются в пустоте и одиночестве, на какое обречена я.
ГЛАВА 15. Бесприютные
Какое-то время никто не знал, выживет Льеф или умрет. Никто, впрочем, и не стремился сохранить ему жизнь: Эрик отрекся от него, родня Льефа осталась далеко, да и не стала бы вступаться за пасынка, попавшего в немилость к владыке местных земель.
Даже Сигрун дичилась первое время, так что первую ночь Льеф пролежал у костра, разведенного возле частокола, куда Кадан кое-как дотащил его. Костер вышел неровным, да и разжигать его времени толком не былоКадана куда больше занимало то, как обработать рану, потому что хоть он и знал немного заговоры этих и чужих земель, но куда лучше ведал песни, чем целебную траву.
Каждую секунду опасаясь оставить Льефа одного, он все же собрал в окрестностях кое-что из лекарств. Измолол в ступке, которую выпросил на кухне, и нанес на рану, чтобы не допустить воспаления.
Льеф не приходил в себя несколько часов. Только метался во сне и звал Руна, которого сам же и убил. Кадану с трудом удавалось удерживать его, чтобы Льеф не навредил самому себе.
Всю ночь он не спал, сидел около него, готовый поднести к губам Льефа целебный отвар, снимавший боль.
Так прошло три дня.
На третий день Льеф открыл глаза и увидел склоненное над ним прозрачное лицо, в обрамлении червонного золота волос, и ему показалось, что это валькирия явилась забрать его с собой.
Он протянул руку, чтобы коснуться этого лица.
Кадан тут же перехватил ее и поднес к губам.
Льеф прошептал он, и слезы навернулись ему на глаза.
Льеф хотел ответить, но голос не слушался, и он закрыл глаза опять. А Кадан все сидел, прижав к губам его большую руку, и уже не пытался скрывать слезего все равно не видел никто. Он забыл о брате и об отце, забыл о своем племени, оставшемся в чужой земле Весь его мир сузился до исхудавшего, потемневшего лица Льефа и раны, на которую время от времени приходилось наносить мазь.
Он сам в конце концов погрузился в сон, а проснулся от того, что Льеф гладил его по волосам.
Кадан приподнял голову и улыбнулся сквозь слезы, встретившись взглядом с усталыми, но ясными глазами Льефа.
Бедный мой прошептал тот, я так и не защитил тебя.
Кадан закусил губу и покачал головой. Наклонившись, он легко поцеловал Льефа в губы, силясь выразить то, на что ему не хватало слов. Решиться повторить те слова, что выкрикнул, когда думал, что Льеф уже не выживет, он не мог.
Кадан Льеф облизнул потрескавшиеся губы, я должен освободить тебя. На тинге.
Кадан непонимающе смотрел на него.
Если я умру, а ты останешься моим рабом, сказал он, ты достанешься моей семье. Если так случится, Кадан, беги на юг.
Кадан рвано выдохнул.
Если так случится, сказал он, но голос его дрогнул, я последую за тобой. Как рабы и наложницы древних времен следовали в костер за своим царем.
Не время для сказок, Кадан Льеф устало прикрыл глаза.
Самое время, упрямо сказал Кадан, потому что в сказках те, кто любитнаходят друг друга. А я хочу найти тебядаже за чертой.
Льеф снова посмотрел на него и, приподняв руку, погладил Кадана по щеке.
Я люблю тебя, сказал он, мне жаль, что эта любовь была такой недолгой. Жаль, что я так мало смог тебе дать. Если бы у меня был другой шанс, Кадан, я бы подарил тебе целый мир. И никогда не позволил бы тебе оказаться рабом.
Кадан молчал, не зная, что сказать. Ему не нужен был мир, он хотел только одного: чтобы Льеф поправился и в этом мире остался с ним.
Поспи, наконец произнес он, я дам тебе отвар, что снимает боль. Тебе нужно больше спать, Льеф.
Не хочу. Хочу успеть еще немного побыть с тобой.
И все же, несмотря на боль во вспоротой груди, через некоторое время Льеф погрузился в сон.
Когда в очередной раз рассвело, Кадан поднял голову с плеча Льефа, протер глаза и сел. Он увидел стройную фигуру Сигрун в паре шагов.
Как он? сухо спросила ведовка.
Льефу лучше, тихо и устало ответил Кадан, он уже приходит в себя. Если бы ты только позволила ему
Я принесла лекарств, перебила его Сигрун, если сможешь доставить его в мой домя позволю ему находиться там.
Кадан благодарно кивнул, хотя за последние дни, проведенные почти без сна и еды, он настолько устал, что не знал, как смог бы доставить куда-то хотя бы себя.
Сигрун присела на корточки над раненым и провела ладонью над его губами, проверяя дыхание. Льеф дышал.
За то, что я помогу вам, сказала она, разматывая повязку, которую наложил на рану Кадан, ты отдашь мне этот браслет, она кивнула на обручье, все еще украшавшее запястье Кадана.
Тот опустил глаза. Он не любил это украшение, потому что с самого начала чувствовал, что такой огромный кусок золота может принести только беду. Но все же обручье подарил ему Льеф, и Кадан не смел принимать решений без него.
Если останется на влажной землерана загноится, и он умрет, произнесла Сигрун жестко. Кадан вскинулся и потянулся к браслету.
Хорошо, твердо сказал он.
Сигрун ушла, а он тем же вечером нашел тележку для угля и, устроив на ней Льефа, повез его к лечильной избе.
Едва переступив порог, он необычайно отчетливо вспомнил те первые дни, которые провел здесь. Свое отчаянье и тоску по родным. Темные своды дома давили на него со всех сторон.
Но деваться было некудаСигрун, безусловно, могла помочь Льефу лучше его самого.
Устроив их на топчане у окна, Сигрун дала обоим едыи почти мгновенно Кадан уснул. Он много спал все последующие дни, а рану Льефа теперь обрабатывала Сигрун, и, на хорошей еде и в тепле, тот все быстрее приходил в себя.
Теперь уже Льеф, открыв глаза посреди ночи, после долгого дневного сна, подолгу смотрел на Кадана, дремавшего у него на плече, и не знал, куда выплеснуть теснившуюся в груди любовь.
Сердце мое, шептал он и гладил Кадана по щеке, а тот во сне накрывал его ладонь своей рукой и прижимал еще плотней.
Кадан почти не отходил от него, лишь иногда Сигрун посылала его набрать травы для лекарств. Обычно в это время Льеф спал, но как-то случилось, что он проснулся, пока Сигрун меняла повязку. Несколько секунд он следил за ее руками, аккуратно наносившими мазь, а затем произнес:
Сигрун, прости меня.
Руки Сигрун дрогнули, и она отскочила назад, опасливо глядя на него.
Прости, повторил Льеф, я бы отступил, если бы мог.
Сигрун сглотнула и на секунду прикрыла глаза, а потом снова посмотрела на него в упор.
Я никогда не смогу простить тебя, Льеф. Ты отнял мою любовь и мою судьбу.
Мне жаль.
Никто больше не возьмет меня в жены, ты сам знаешь почему. Да я и не хочу никого. Только его
Льеф облизнул губы. Никогда раньше он не знал жалости, но никогда раньше он и не причинял боли тем, кто был дорог ему.
Рун не оставил мне выбора, произнес он медленно, он сказал те слова, за которые я не мог не убить его. Таков закон.
Оправдывай себя, Сигрун сжала руку в кулак, проклятье братоубийцы всегда будет преследовать тебя. Наказанием тебе станет ненависть тех немногих, кто тебя любил.
Льеф закрыл глаза.
Я знаю, сказал он. Знаю, насколько сильна моя вина. Он был мой побратим. Там, где его кровь окропила землюбыла и моя. Убивая егоя убил себя.
Наступила тишина.
Почему ты помогаешь мне, если так ненавидишь? спросил через какое-то время Льеф.
Потому что никто больше не возьмет тебя в дом.
Вернулся Кадан, и разговор понемногу угас. Серые дни проходили один за другим, и хотя за окном расцветала весна, никто не чувствовал еени Льеф, потерявший брата, ни Кадан, все еще боявшийся потерять любимого. Ни Сигрун, уже потерявшая жениха. Ни Эрик, который одного сына потеряла другого лишил себя сам.
В первую ночь месяца сбора яиц он выгадал момент, когда Сигрун собирала травы и осталась одна.
В этом году никто не пойдет в поход. Значит, следующая зима будет тяжела.
Сигрун вскрикнула от неожиданности, услышав его голос. Обернулась к конунгу и замерла.
Многие умрут, продолжил конунг.
Ты пугаешь меня.
Мне придется делитькто получит больше, а кто меньше зерна.
Сигрун перевела дух.
Мне твои угрозы не страшны, Эрик. Вы не сможете без меня и всегда будете платить мне за то, что ваши воины лежат в моей избе.
Может быть, и так.
Я простая знахарка. Чем я могла привлечь тебя?
Ты знаешь чем.
Льеф, устало сказала она.
Мне нет покоя, Сигрун, конунг шагнул к ней, нет покоя с тех пор, как умер мой сын. Я не сплю и не ем. Двое было юношей в моем доме, которых я любил больше, чем себя. Теперь не осталось ни одного.
Так впусти Льефа в дом, все так же устало сказала Сигрун, что ты хочешь от меня?
Я не могу, Сигрун. Он убил сына, которого я любил.
Сигрун качнула головой.
От твоего недуга нет лекарства, конунг. Как и от моего.
Есть. И мы оба знаем его.
Тебе оно не поможет. А я не возьмусь за него.
Сигрун поклонилась.
Прости, Эрик, мне нужно закончить зелье, пока не потухла луна.
Она отвернулась и пошла прочь.
Подумай, крикнул ей вслед конунг. Никто, кроме тебя, не сможет мне помочь.
ГЛАВА 16. Двое
Теперь пришло время Кадана рассказывать легенды своего народа.
Льеф лежал целыми днями неподвижно и не знал, чем мог бы занять голову. Кадан видел в его глазах отражение Руна, и стоило филиду надолго замолкнуть, как Льеф в очередной раз брался рассказывать о своих детских играх, о птичьих гнездах на вершинах гор, о том, как на спор они с Руном брались переплыть залив, и о том, как Рун притопил его, но Льеф все равно победил.
Он рассказывал, и в глазах сурового викинга блестели слезы, как будто он был ребенком, потерявшим семью.
Кадану было неуютно. Не потому, что он знал другого Руна, а потому, что он стал причиной спора, который теперь обернулся для Льефа такой болью.
Льеф, я не хотел, чтобы так произошло сказал он как-то.
Льеф недоумевающе посмотрел на него.
Я бы никогда не попросил тебя о таком, продолжил Кадан и положил ладонь на щеку Льефу. Сейчас борода его, не стриженная несколько недель, порядком отросла и спуталась, и такими же неопрятными стали волосы, но Кадан видел на усталом, изможденном недугом лице только огромные голубые глаза, живые и полные лихорадочного блеска безумия.
Я знаю, Льеф стиснул его ладонь и отодвинул от себя, это судьба, Кадан. Ни ты, ни яникто не мог ничего изменить.
Я не верю в судьбу, признался Кадан, как будущее может быть начертано на роду?
Будущее не начертано, сказал Льеф, ненадолго отвлекаясь от своих горестных мыслей. Времяэто колесо. Оно вращается, и зимы сменяют лето, осеньвесну. Все, что будетуже было когда-то, и произойдет опять.
Мой брат мертв. Он уже не обнимет меня второй раз. Как и Кадан замолк ненадолго, но потом все-таки продолжил:как и твой.
Нет, не так, Льеф даже оживился, немного задумавшись о том, что собирался сказать, настанет время, и родятся люди с нашей кровью, которые получат наши имена. Как три поколения назад в семье моего отца уже рождался Льеф.
И он был так же черноволос?
Льеф запнулся.
Не знаю, сказал он, но, может, это не имеет значения? Волосы могут менять цвет. Главноекакая судьба нас ведет.
И что? Ты веришь, что ничего не изменить, Льеф? Как можно так жить?
Льеф повел плечом и отвернулся к окну.
Да, сказал он задумчиво, я верю, что все решено еще до нас.
Если так тебе проще жить, Кадан вздохнул, но в моем роду уже никогда не родится мой брат. Потому что нет больше моего рода. Остался только ятвой раб. Тихо, заметив, что Льеф собирается что-то сказать, он накрыл его рот рукой. Я не выбрал бы другой судьбы для себя, Льеф. Но я твой раби никогда не заведу детей. На мне окончится мой род.
Льеф смотрел на него и пытался осознать то, что сказал Кадан.
Ты бы хотел? спросил он.
Я бы хотел быть с тобой.
Но ты бы хотел продолжить свой род?
Кадан молчал.
Что говорить об этом сейчас? спросил он.
Льеф потянулся к вороху своих вещей и тут же, издав нечленораздельный звук, взялся за грудь.
Кадан торопливо наклонился и подал ему куртку, к которой тянулась рука Льефа.
Возьми, Льеф достал из кармана, пришитого к куртке с обратной стороны, мешочек с серебром, иди к дому, что стоит на самом востоке деревни, и постучи три раза.
Кадан непонимающе смотрел на него.
Выйдет мать Олма. Скажи, что хочешь, чтобы дочь ее для тебя родила. Ее дочери рожают для всех.
Кадан непонимающе смотрел на него.
Иди, Кадан. Мы заберем ребенка через год.
Я не это имел в виду, Льеф
Иди. Я твой господини я отдал тебе приказ.
Кадан не решился спорить больше. Он встал и пошел прочь.
Сигрун появилась в комнате почти сразу, как будто только этого и ждала.
Ты так заботлив с ним, сказала она. В глазах ее уже таилась злоба, порожденная предчувствием одиночества, но Льеф не видел ее.
Пусть судьба будет благосклонна хоть к кому-то из нас, сказал он и отвернулся к окну, где на фоне закатного неба Кадан медленно брел прочь.
Если бы из всех нас был только один, кому хватило бы милости судьбы, ты бы выбрал его.
Льеф кивнул.
Тебя это удивляет? спросил он и посмотрел на нее.