Завтра я выпорю вас, Гюстав.
Она свое слово сдержала. На следующее утро Фифина позвала меня и Гюстава в гардеробную своей госпожи. Ее глаза смеялись.
Вам обоим достанется, сообщила она. Гюставу за то, что он был груб, а тебе за то, что позволила ему так себя вести.
Тогда ты должна получить двойную дозу, с досадой ответила я. Это от тебя он набрался всех этих обезьяньих и хулиганских штучек.
Далеко не всех, возразила она. Впрочем, полагаю, я свое еще получу сполна. В любом случае, сегодня я буду помогать при церемонии. Идем скорей, мы должны быть одеты как служанки римских матрон. Хорошо еще, что в комнате тепло.
Как я ненавидела эту причуду, напрочь засевшую в головах наших дам! Они постоянно заставляли нас ждать с каким-нибудь одним предметом в руках и быть готовыми в любую минуту выполнить их каприз. Впрочем, они с лихвой оплачивали нам все эти вечера, так что это не имело большого значения.
Мы быстро облачились в очень легкие короткие туники без рукавов и сандалии, которые княгиня приказала нам надеть. Наряд мальчика был еще более скудным: на нем была лишь юбка, которая еле-еле доходила ему до колен, и больше ничего. Я страшилась этой порки, поскольку знала, с какой силой княгиня может действовать розгой, но жаловаться было некому, так как ради воспитания Гюстава моя госпожа отдала меня в полное распоряжение княгини, позволив делать со мной все, что вздумается.
Когда мы вошли в комнаты княгини, я почувствовала, что там достаточно тепло, а в воздухе витал свежий аромат. Фифина оставила нас и пошла помогать своей госпоже, пока та принимала ванну. Дверь в комнату была полуоткрыта, и мы могли слышать шум воды и видеть изящную фигурку княгини, которая лежала в надушенной воде и иногда поднимала из пены руку или изящную ножку. Гюстав не сводил с нее глаз, кажется, даже позабыв о предстоящем наказании. Новое для него зрелище совершенно заворожило его.
Вскоре княгиня закончила купаться и вошла в комнату, завернутая в большую мягкую простыню. Она легла на диван, и Фифина принялась растирать ее и пудрить. Она сняла с головы княгини полотенце, державшее пышные волосы, позволив им упасть ей на плечи. Затем Фифина одела свою госпожу в сорочку из тончайшего льна с вставками из валансьенского кружева и розовых атласных ленточек и в короткие штанишки с кружевными оборками по низу. На белые мраморные ноги хозяйки Фифина надела только голубые атласные туфельки без каблуков. Поверх всего на княгине была свободная светло-голубая фланелевая накидка, отороченная кружевом и атласом, расстегнутая спереди и ниспадающая до колен, ниже оставляя ноги открытыми. В этом изысканном наряде княгиня и принялась за наказание.
В то утро ее высочеству хотелось проявить свою фантазию, и она принялась придумывать новые наряды для себя. Около нее, готовые к рассмотрению, лежали разнообразнейшие чулки и туфли. Днем раньше из Парижа для нее прибыл огромный сундук, и она еще не до конца изучила его содержимое. Капризная княгиня приказала Гюставу встать на одно колено перед диваном и взять в руки круглое зеркало, перед которым она собиралась примерить шелковое трико и изысканные ботинки. А я в это время выполняла двойную работу: следила за тем, чтобы мальчик стоял неподвижно, и подавала вещи, которые Фифина надевала на свою госпожу.
Мальчик очень терпеливо стоял на одном колене, пока все вещи не были пересмотрены. Очевидно, его ослепила роскошь дорогих нарядов, которые Фифина один за другим доставала из сундука и раскладывала вокруг по диванам и стульям. Княгиня же говорила, что ее гардероб «порядком износился», и приказала подобрать для себя полную смену чулок и туфель. Ей прислали около дюжины пар самых изысканных шелковых трико и столько же разнообразнейших пар обуви, и она заставляла свою служанку надевать на нее каждую пару и затем, взяв соответствующее платье, смотреть, действительно ли вещи хорошо подобраны.
На мой вкус действительно красивых платьев во всем этом ворохе было только два. Одно из них при этом, на первый взгляд, казалось, не сочеталось с типом красоты княгини. Это был короткий прогулочный наряд зеленых и розовато-лиловых оттенков. К платью прилагался жакет, сшитый из очень плотного и мягкого изумрудно-зеленого шелка и украшенный ярким розовато-лиловым атласом. Кроме того, у него была лиловая атласная юбка с зеленой тесьмой, шляпка, сшитая из тканей тех же двух цветов, с белым пером, и чулки из зеленого шелка в узкую лиловую полоску. Костюм завершали изящные лайковые полусапожки с золотыми пуговицами и кисточками. Кружево рукавов и нижней юбки представляло собой очень дорогой гипюр с античным рисунком, который хорошо сочетался с несколько старомодным, но пикантным стилем всего наряда. Когда были надеты чулки и сапожки, княгиня взглянула на себя в зеркало и просто засияла от удовольствия.
Они самые прелестные из всех! воскликнула она. Все говорят, что зеленый и лиловый мне не идут, но разве этот костюм не доказывает обратное?
Фифина пригладила ее юбку и надела кокетливую шляпку на ее растрепанные волосы, чтобы княгиня могла посмотреть, как эти цвета сочетаются с ее темными волосами и цветом лица, результат оказался превосходным.
Уберите все, сказала княгиня. Я надену это платье сегодня же утром для игры в крокет. Буду одеваться, как только выпорю этого мальчика. Положите зеркало, сударь, и снимите с меня сапожки.
Однако она заставила его снять с нее не только обувь, но и чулки, и на этот раз он проделал все без ошибок. Просто удивительно, как быстро он приспособился к новому положению и приобрел легкую грацию и искусность, столь необходимые для дамского пажа. Когда он выполнил ее задание, княгиня приказала ему принести розгу и поцеловать сей предмет, а затем встать на колени и с почтением подать его госпоже.
Приготовить парня для основного действа было делом одной минуты: нужно было всего лишь развязать пояс, и юбка упала к его ногам, оставив его полностью обнаженным. Странное дело, но он совершенно не сопротивлялся, и только некий огонек зажегся в его глазах, когда княгиня дотронулась до его плеча, словно желая приласкать. Мы с Фифиной разложили его на оттоманке и держали, пока княгиня секла его, четко и размеренно нанося удары, отчего, как я знала по собственному опыту, их было труднее выдерживать. Теперь мальчишка уже не был спокоен, он вопил, дергался и извивался и после нескольких дюжин ударов вырвался из наших рук и скатился на пол. Он обхватил ноги княгини, крепко сжав ее колени, и, глядя ей в лицо, взмолился о прощении. Та не обращала на это никакого внимания, продолжая хлестать его по спине. Но потом все-таки позволила ему подняться. Несмотря на крики и плач, было забавно, что мальчику доставляло удовольствие получать наказание от рук княгини, и я видела, что когда он обхватил хозяйкины колени, то стал щедро осыпать их поцелуями. При этом хозяйка делала вид, что этого не замечает. Закончив порку, она и не думала отпускать пажа, наслаждаясь его муками. Она приказала ему принести розгу для меня.
Пришла моя очередь, и, судя по всему, княгиня собиралась выпороть меня на глазах у мальчика. Мне претила эта мысль, но сейчас лучше было помалкивать и не возмущаться. Она немного перевела дух, так как запыхалась, пока наказывала пажа, а затем приказала мне встать на колени и поцеловать розгу. Гюстав стоял рядом. Он прекратил стонать и потирать себя, увидев, что должно произойти. До него дошло, что меня сейчас будут пороть прямо при нем, и у этого маленького чудовища, наверное, все рубцы тут же затянулись, так хищно блеснули его глаза. Я была готова придушить его за это. Княгиня приказала ему встать за диваном, держа в руке розгу, и заявила, что если он шевельнется, она препоручит его Сандерс, чтобы та выдала ему дополнительную порцию розог. Парень боялся Сандерс, но я абсолютно уверена, что, если бы княгиня пообещала сама его выпороть или поручила бы это дело нам с Фифиной, он бы намеренно ослушался.
Я ясно слышала его приглушенные смешки, когда я встала на колени, но когда ее высочество резко обернулась, он застыл с таким неестественно торжественным видом, что она расхохоталась, и так он и простоял, словно вырезанный из куска дерева, пока она меня порола. Не буду описывать свои ощущения. Пороть княгиня умела, и все, что мне оставалось, это постараться не сползти на пол и не вопить так, как это делал парень.
Я смогла выдержать порку молча, хотя, когда я покинула комнату, мое лицо было перекошено. Когда же мы вышли в коридор, маленький звереныш ткнул в меня пальцем и расхохотался. Такого я уже не стерпела и бросилась на него и так отодрала за уши, что он завопил еще громче, чем после хозяйкиной порки. С тех пор он держался от меня на почтительном расстоянии. Даже когда спустя некоторое время, покрутившись в мужском обществе замка, он набрался всяких дерзостей, со мной он редко позволял себе какие-нибудь вольности. Впрочем, наши господа не могли обучить его чему-то принципиально новому, потому что, как я и подозревала, это был очень рано развившийся парень. И тем не менее, несмотря на его наглый нрав, все, кто оказывался рядом с Гюставом, не могли его не полюбить.
Читая это письмо, ты наверное, думаешь, что мое отношение к порке изменилось, и это действительно так. Изначально, когда меня всего лишь наказывали по прихоти капризных дам, я не могла представить, как от этого можно получать удовольствие. Но теперь я поняла, что это такое. Стегая меня, или Фифину, или кого-либо еще из членов общества, княгиня не могла извлечь и половины того удовольствия, какое получала, когда раскладывала у себя на коленях обнаженного Гюстава и порола его. Я замечала, как иногда, прекращая порку, она ругала мальчика, но при этом гладила его по упругому заду, словно желала продлить свое удовольствие от наказания. Маленькому негоднику это нравилось, и в такие моменты он лежал смирно.
Что касается меня, то, признаюсь тебе по секрету, похоже, я влюбилась в этого мальчика. Во всяком случае, было очень на то похоже. Мне нравилось, когда он был рядом, нравилось прикасаться к нему ненароком и ласкать его по своему желанию, ну и, конечно, пороть его при удобном случае, которые предоставлялись мне довольно часто, ибо паренек постоянно проказничает. Иногда мне кажется, что маленький негодник выкидывает очередную шалость только для того, чтобы я его выпорола. И нет сомнений в том, что я нравлюсь ему так же, как и он мне.
Он, как всякий мужчина, способен заметить привлекательную женщину, а я выгляжу очень даже ничего. У меня такие же стройные ноги, как у любой из наших дам, и княгине было не по душе, когда она заметила, что он их иногда целует, пока я его наказываю за проделки. Ах, моя дорогая, наши с тобой игры с розгой, когда мы были маленькими, конечно, служили неплохим развлечением, но все же приятно всегда иметь под рукой крепкого мальчика, которого можно высечь, когда тебе вздумается и с любой силой. Я испытываю неземное удовольствие, когда у меня на коленях лежит этот крепкий паренек с гладкой, как атлас, кожей. Плоть у Гюстава упругая и розовая, как у ребенка, и каждое прикосновение розги оставляет на ней красные полосы вроде тех, что ты наверняка видела на ухоженных лошадях, когда их стегают хлыстом. А особенную пикантность нашему с Гюставом занятию добавляет осознание того, что ему нравлюсь я и нравится то, что я с ним делаю. Теперь ему больше нравится, когда его порю я, а не госпожа или Фифина. Хотя поначалу Фифина пользовалась у него большей симпатией, теперь этот дерзкий маленький разбойник говорит, что она слишком худа и что ему не правятся тощие женщины. Ну скаживедь неплохо для четырнадцатилетнего сорванца?
Но пора прощаться. Мне нужно идти на прогулку с моей госпожой. Скоро я снова тебе напишу. Остаюсь искренне твоя,
Маргарет Энсон
Письмо пятоеПРЕКРАСНАЯ СВЯТОША
Дорогая Мэрион!
Прости за долгое молчание, меня постоянно отвлекали многочисленные причуды моей хозяйки по поводу ее туалетов и надоедливый княгинин паж. Признаться, я уже отчаялась выкроить хоть немного времени на себя. Бывали дни, когда я не могла даже присесть на минутку, потому что этот противный мальчишка постоянно врывался ко мне с каким-нибудь сообщением от моей госпожи или с какой-нибудь чепухой, которая ему взбрела в голову. Он озорничает, словно обезьянка, но мы все равно его очень любим. Я уже писала тебе, что он настоящий красавчик, поэтому сейчас не буду тратить время на его описание.
К счастью, у меня стало намного меньше забот, касающихся его. Теперь он вспоминает обо мне, только если ему больше не к кому приставать. А за последние две недели, я и вовсе практически не видела его, потому что он весьма приглянулся одной даме, недавно приехавшей в замок. И теперь та неотлучно держит Гюстава при себе. Если он когда-нибудь надоест княгине, а рано или поздно это обязательно случится, я не сомневаюсь, что он с легкостью поступит на службу к мадам Отвиль.
Господин и госпожа Отвиль присоединились к нашей компании не так давно. Какой же переполох был в замке по случаю их приезда! Они недавно поженились и только что вернулись из свадебного путешествия. И еще они сказочно богаты. К их прибытию граф велел подготовить лучшие покои в замке, причем их убранство специально переделывалось. Однажды я увидела, как рабочие снимают гардины в великолепных комнатах, выходящих окнами в цветущий сад, и граф при этом самолично наблюдал за работой. Можно было подумать, что он хочет поселить в этих комнатах собственную невесту. Я очень удивилась и подошла поближе, посмотреть, что происходит. Граф всегда вел себя со мной, как истинный джентльмен, к тому же любил поговорить, и, увидев, что я заглянула в комнату, позвал меня.
О, входите, мадемуазель, сказал он. Мы готовим комнату для мадам Отвиль. Она блондинка, и эти желтые портьеры никоим образом для нее не подходят. Как вам вот эти?
Он указал на рулон пурпурного глянцевого атласа, разложенного на полу и готового к работе. Я сказала, что он необычайно красив и сама королева не могла бы желать лучшего, и ушла, размышляя над тем, что же за женщина должна приехать в замок, если к ее приезду так тщательно готовятся.
Тем же вечером я все про нее узнала. Мадам Отвиль была совсем юной, ей едва исполнилось восемнадцать. Под венец она пошла прямо из монастыря, где воспитывалась с самого детства. У нее самой было большое состояние, а выйдя замуж, получила от родителей огромное приданое. Однако она совсем неискушенная, и ничего не знает о жизни в свете. Все это мне поведали слуги, но то же самое я потом услышала и в разговорах дам, которых не очень беспокоило такое пополнение их рядов. Позже я узнала причину их пренебрежения: мадам Отвиль, по слухам, была чересчур набожна.
Я слышала, что она запирается у себя в комнате и все свободное время проводит в молитвах, сказала княгиня моей госпоже, когда они стояли у камина в гардеробной. Любое развлечение она считает грехом, мало появляется в обществе, а если и приходит, то почти не разговаривает.
В таком случае она для нас бесполезна, вынесла вердикт леди С. Я вообще думаю, что она здесь не к месту. Невинность и наивность сейчас не в моде. Это подходит только женщине-ребенку.
Так она такая и есть, ответила княгиня. «Женщина-ребенок». Но это только слова, по крайней мере, если судить по рассказам графа. Он говорит, что она очень изящна, у нее золотые волосы, карие глаза и фарфоровая кожа.
А ее муж? спросила моя госпожа. Что он собой представляет?
О, я как-то раз видела его! Он высокий брюнет и выглядит весьма внушительно. Он тот самый Отвиль, который прославился в битве при Сольферино. Говорят, он близкий друг императора.
В день приезда четы Отвиль в замке все сгорали от нетерпения, чтобы увидеть их. Однако нас постигло разочарованиеих экипаж подъехал к воротам, когда было уже темно. Мы смогли разглядеть только закутанную в плащ фигурку женщины, которой помог выйти из экипажа высокий мужчина, чрезвычайно о ней заботившийся. С ними были лакей, сурового вида горничная и множество чемоданов, хотя их основной багаж прибыл лишь на следующий день. Еще у них были две собаки: похожий на пушистый шарик мальтийский терьер и здоровенная гончая, которая казалась очень злой, но впоследствии оказавшаяся весьма ласковым созданием.
В тот вечер, как только моя госпожа меня отпустила, я решила держаться поблизости господских покоев, в надежде хоть краешком глаза взглянуть на новую гостью, когда та будет спускаться по лестнице. И мне повезло! Я увидела, как она идет по коридору под руку с графом, а за ними следует ее муж. Она и вправду была такой хорошенькой, как о ней говорили, и даже еще лучше: ни у кого я не видела столь невинного и одухотворенного лица. Казалось, что в ее очаровательную головку с золотистыми локонами никогда не закрадывалась ни одна озорная или нечестивая мысль. Очевидно, она даже не задумывалась о моде, а просто укладывала свои волосы так, как ей больше всего шлосвободно распуская их по плечам. И она была права, им действительно не подошел бы ни один шиньон или кудри: они бы только сделали ее головку бесформенной.