Одета мадам Отвиль была роскошно, на ней было платье из дорогого белого атласа с кружевом. Ее шея и руки были украшены жемчужными нитями. Она величаво ступала по красному ковру, и была очень похожа на маленькую фею. Она слегка придерживала подол платья, открывая изящные ножки, обутые в вышитые атласные туфельки на высоких каблуках. Я вспомнила, как дамы говорили, что она очень набожная, и, похоже, это было так, я, по крайней мере, никогда не видела такого чистого возвышенного выражения лица.
На первый взгляд она казалась бесстрастной, но когда, проходя мимо меня, мадам Отвиль подняла глаза, чтобы ответить на вопрос графа, я заметила в ее глазах не только святость. У нее были потрясающе выразительные глаза, в которых то плескалась нежность, то загоралась страсть. Меня нисколько не удивляет, насколько сильно ее любил муж. Он смотрел на нее так, словно был готов целовать землю, по которой она ступала. Это был привлекательный, умный мужчина, намного старше своей молодой жены. Он носил мундир, и все в нем говорило о том, что перед вами настоящий благородный воин.
Я проводила гостей глазами, пока они спускались по главной лестнице, и пошла обратно, в комнаты своей госпожи. Когда я проходила мимо покоев, приготовленных для Отвилей, то дверь оказалась приоткрыта, и я увидела суровую горничную, разбирающую платья своей хозяйки. Она увидела, что я остановилась у двери и пригласила меня войти.
Вы служанка княгини, так ведь? спросила она.
Нет, ответила я. Я служу у леди
А, ну это почти то же самое. Расскажите мне немного о здешних обитателях: какие они, общительные или скучные? Я имею в виду дам и господ. Госпожа просила меня узнать немного перед тем, как ее представят. Я-то сама, как правило, хорошо уживаюсь с людьми.
Я рассказала ей все о дамах, о том, какие они жизнерадостные, приветливые и веселые, как они без устали устраивают всякие развлечения и придумывают новые занятия.
Боюсь, моей госпоже тут не понравится, ответила женщина. Она такая тихая, такая скромная, ей нравится проводить время наедине с собой, заперевшись в своей комнате. Она может сидеть там часами.
Чем же она занимается?
Молится, кратко ответила Софи, так звали эту горничную. Взгляните сюда.
Она приподняла гардину и показала мне приготовленную молельню. Я вспомнила, как сверкали глаза новой гостьи, и в мою душу закрались подозрения, что ее религиозность несколько преувеличена. Однако я не стала говорить об этом Софи, а только помогла ей разобрать необычайно красивые платья ее госпожи. Мы разговорились о компании, жившей в замке и о слугах, и вскоре уже подружились. Достав из кофра последнее платье, я увидела на дне длинный узкий футляр, из которого торчал конец ленты. Я сразу же поняла, что там внутри, потому что мне в последнее время много раз приходилось держать в руках подобные коробки в комнате княгини. Софи заметила, как я разглядываю футляр и поспешно спрятала его, пробормотав что-то вроде: «Это удочка господина».
«Как бы не так, подумала я, стал бы мужчина класть удочку в столь изысканный футляр, да еще прятать его среди платьев жены. Надо бы за этим проследить».
Так я и сделала. Сначала я постаралась вытянуть из Софи хоть что-нибудь, но она была непреклонна. Она могла быть веселой и общительной, когда мы все собирались в комнате домоправительницы, много рассказывала о своих хозяевах, но вызнать у нее какой-либо секрет было невозможно. Она сказала, что ее выбрали родители юной мадам в качестве ее личной горничной, но приступила она к своим обязанностям только после того, как молодая госпожа вышла замуж.
Тот же результат постиг и наших дам, когда они попытались узнать что-нибудь от самой маленькой красавицы: она была весьма сдержанна и спокойна и говорила очень мало. У нее был замечательный голосок, и она всегда была рада спеть что-нибудь, чтобы развлечь дам, но, думается мне, они находили эту гостью скучной, а ее спокойную красотуутомительной.
Зато все дамы были поголовно влюблены в ее мужа, говорили, что он очень обаятелен и слишком хорош для своей жены. Маленькая красавица царила в гостиной в первый вечер после своего приезда, но несколько дней спустя дамы уже тяготились ее присутствием. Ведь она была такой правильной, что в ее присутствии они не могли, как обычно, посплетничать, пока мужчины пили вино. Так что никто никогда не жалел, если мадам Отвиль в разгар вечера уходила в свои комнаты, позволяя другим свободно болтать, о чем вздумается и в каких угодно выражениях.
У ее исчезновений был только один минус. Как только она покидала гостиную, вместе с ней неизменно исчезал и мсье Отвиль, хотя, куда именно он уходил, оставалось загадкой. Мадам Отвиль запиралась в своей комнате, а рядом с дверью, под лампой, садилась Софи, охраняя покой своей госпожи, подобно дракону. Всем, кто интересовался у нее, чем занята мадам, она отвечала одинаково:
Она молится, говорила Софи строгим тоном, и мы были вынуждены довольствоваться таким ответом.
Если же кто-то спрашивал о ее хозяине, она говорила, что дела мсье Отвиля ее не касаются, и если от него что-то нужно, то с этим следует обратиться к Адольфу. Адольф был лакеем, и я полагаю, что никто не отваживался спрашивать у него о господине дважды. Адольф был очень гордым, сдержанным, неестественно вежливым. И все. Наверное, из бревна или камня можно было проще вытащить что-то, чем узнать от Адольфа что-либо о делах его хозяина.
Так продолжалось на протяжении нескольких дней. Мадам каждый день появлялась в гостиной в необычайно роскошных платьях, с красотой которых не могли сравниться даже обычно безупречные костюмы княгини. А потом она скрывалась в своей комнате, чтобы предаться молитвам столь усердно, что многих это озадачивало и удивляло. Дам начинало снедать любопытство, они изо всех сил пытались вытянуть из Софи хоть слово, хоть намек на то, почему ее госпожа столь набожна. Может быть, у нее на душе какой-нибудь тяжкий грех? Или она дала Богу обет проводить несколько часов в день у алтаря? Софи была нема как рыба, и дамы заявили, что этот пассивный образ жизни сводит их с ума, и они хотят снова возобновить встречи в курительной комнате.
Нужно попросить мадам Отвиль к ним присоединиться, неожиданно сказала мадемуазель Сент-Киттс. Я уверена, что она согласится. Несмотря на ханжеский облик, в этом тихом омуте черти водятся и, кроме того, не одни молитвы творятся в ее комнатах.
Откуда вы знаете? воскликнули дамы, затаив дыхание.
О, я сегодня проходила мимо, когда Софи выглянула из окна, и я услышала очень знакомые звуки. Да и месье Отвиль, по-видимому, находился где-то поблизости. Но эта мрачная служанка мигом вернулась на свое место.
Мы должны все выяснить, и мы это сделаем! сказала леди С. У нас здесь не должно быть частной практики применения розог. Энсон, поразмыслите над тем, как это выяснить? Вы, кажется, подружились с молчаливой служанкой этой дамы.
Я ответила, что уже пыталась выведать что-нибудь у Софи, но это совершенно бесполезно. Однако дамы приказали мне постараться и заставили меня пообещать, что я добуду для них сведения о новобрачных. И они пригрозили жестоко наказать меня, если я не выполню этого поручения. Мне ничего не оставалось, как пообещать им это, и, моя дорогая, из этого получилась целая история. Вечером я сидела в своей комнате, штопая кружева госпожи, и тут ко мне вошла Фифина.
Ты не видела Гюстава? спросила она.
Нет, ответила я. Его кто-то ищет?
Я. Хочу, чтобы он пошел вниз и отнес записку.
Но ведь княгиня запретила посылать его куда-либо, когда стемнеет.
О, она не узнает. Интересно, куда же он подевался?
Наверняка опять озорничает где-нибудь, что же еще? Я его не видела после ужина, когда дамы вышли из столовой.
Фифина ушла, недовольная, что ей самой придется носиться с этой запиской. И только я снова принялась за работу, размышляя, где же мог быть Гюстав и чем он занят, как через несколько минут парнишка сам ворвался в комнату. Если он удивлял меня раньше, то теперь, увидев его, я была просто поражена. Его лицо и руки были сплошь вымазаны зеленой грязью, а одежда разодрана чуть ли не в клочья. К счастью, он был не в том костюме, в котором прислуживает княгине, а в том, который я заставляла его надевать, когда было ясно, что его услуги больше сегодня не потребуются. Я вскочила и схватила его за шиворот.
Маленький негодник! воскликнула я. Что ты наделал?
В ответ он только заливисто расхохотался и скорчился на полу у моих ног. Я, признаться, подумала, что он сошел с ума.
О-хо-хо! кричал он. Отпустите меня, мадемуазель. Я сейчас вам все расскажу. Ради такого стоило рискнуть!
Рискнуть? Что ты натворил? Что скажет княгиня, когда тебя увидит? Хорошо же ты будешь выглядеть, если она тебя сейчас позовет!
Она не позовет, уверенно заявил он. А если и позовет, я оденусь за минуту. Энсон, я все узнал!
Что «все»?
Молитвы мадам Отвиль! Вот умора! Мадам у нас прелестная святая и посвящает себя молитвам! Ха-ха-ха! И он снова принялся кататься по полу, задыхаясь от смеха.
Но где ты был? Что ты видел? спросила я, порядком озадаченная.
Я не скажу, где я был, но, говорю вам, я видел, как она молится. О, наши хозяйки тоже наверняка не отказались бы взглянуть! Я знаю, что они не верили в набожность мадам Отвиль, и я тоже не верил, но теперь у меня есть подтверждение.
Несносный чертенок, сейчас же расскажи мне все, или я тебя как следует выпорю, сказала я, тряся его за плечи. Где бы ты ни был, ты будешь наказан за то, что явился домой в таком виде. Что же это такое, о чем бы хотели узнать дамы?
Говорю же тебе, Энсон, они бы очень заинтересовались тем, что я видел сегодня вечером.
И что же это?
Ты не побоишься залезть со мной на дерево?
На дерево?!
Да, именно там я сейчас и был, сидел себе уютненько на ветвях, наблюдая, как молится мадам Отвиль. Она и не подозревала, что кто-то, кроме птиц, может ее видеть, так что даже шторы не опустила.
Так вот, значит, где он был: он сидел на дереве, растущем перед окнами комнаты Отвилей.
Энсон, попробуй! настаивал Гюстав. Я помогу тебе забраться и никому об этом не расскажу. Старуха Софи может охранять дверь сколько угодно, если ей так этого хочется, а мы просто заглянем с другой стороны.
Но сначала скажи, что ты там увидел, ответила я. Я не собираюсь рисковать своей шеей ради твоих розыгрышей, и я уверена, что ты мне все наврал.
Да нет же, клянусь! Я видел, чем занимается в своей комнате набожная мадам. И со всей ответственностью заявляю, что она не слишком утруждает Мадонну. Все свои службы она посвящает розге, а не распятию, но и розгу держит в руках очень мило. Я сам был готов спрыгнуть к ней в комнату, чтобы она меня отстегала, настолько очаровательно она это делает.
Дерзкое чудовище! Но кого же она порет?
Как кого? Конечно же, мсье Отвиля! Этот джентльмен всегда исчезает загадочным образом вслед за своей женой и подолгу не появляется в обществе. О, они оба горазды помолиться, очень религиозная пара. Тебе стоит посмотреть, как он целует ей руки и ноги и называет ее самыми ласковыми словами после того, как она его как следует выпорет. Попытайся влезть на дерево, Энсон. Никто не гуляет по саду в темноте, и у тебя больше не будет такого шанса. Залезть туда вовсе не трудно, и я тебе помогу.
Гюстав был в таком восторге от увиденного, а мне так хотелось раскрыть тайну мадам Отвиль! И в то же время я даже не могла себе представить, как этоя, Маргарет Энсон, полезу на дерево. А вдруг я упаду оттуда? А как будет хохотать моя госпожа, когда я ей об этом расскажу! Это было огромным искушением, и, в конце концов, я решила попробовать следующим вечером, чему Гюстав несказанно обрадовался.
Я не рассказывал этого Фифине, доверительно сообщил он. Если она свалится и раскричится, все всё узнают. Ты, конечно, тоже можешь упасть, но ты не будешь визжать, я уверен.
Я и не собираюсь.
И вот еще что, Энсон.
Что?
Если вдруг увидишь там что-то ужасное, просто закрой глаза. Ты же понимаешь, мадам и мсье Отвиль думают, что они совсем одни.
Я хотела дать ему в ухо, но он увернулся и убежал, чтобы переодеться, и весь оставшийся вечер вел себя просто возмутительно, щипал меня незаметно и сладко мне улыбался, чем чуть было не погубил мою важность в глазах дам. Он был в комнате моей госпожи, когда к ней зашла мадам Отвиль и на замечание, что ее молитвы на этот раз продолжались слишком долго, очень просто и скромно согласилась с этим. Я думала, что Гюстав сейчас раскроет себя, но ему удалось кое-как подавить смех. Он сильно закашлялся, княгиня отвесила ему оплеуху и приказала выйти вон.
Словом, моя дорогая, следующим вечером я действительно забралась на дерево. Это была сумасшедшая идея, но искушение было слишком велико, тем более что Гюстав помогал мне забраться и устроиться на ветке. Я убедилась в том, что после ужина у меня будет два часа свободного времени, надела мужские штаны, которые Гюстав стащил из комнаты слуг, а сверху свою юбку. В это время пришел Гюстав.
Пойдем скорей, сказал он. Служба уже началась, и там все тихо.
Не встретив на своем пути ни единой души, мы вышли на улицу и открыли калитку в палисадник. Ночь была темной, и дорогу нам освещал лишь свет, исходивший из окон первого этажа. Короткая лестница уже ждала нас под деревом.
Я полезу первым, прошептал Гюстав. И держись крепче, следом лезть проще.
Я нисколько не боялась и через несколько минут уже сидела на ветке, а Гюстав устроился позади меня, и мы оба могли отлично видеть комнату внизу.
И вот что мы увидели: полуобнаженная мадам Отвиль сидела на диване, а ее муж стоял на коленях у ее ног. Если она блистала в своих платьях, то сейчас, в одном белье, она была неописуемо красива. Если не считать легких туфелек, в которые были всунуты прелестные пальчики, ее ноги были обнажены, роскошная сорочка была очень короткой, и кроме этого на ней был лишь белый пеньюар, украшенный валансьенским кружевом и розетками из белых атласных ленточек. Он завязывался поясом на талии, но ворот его был распахнут, обнажая ее прекрасную белую грудь. Ее волосы ниспадали по плечам роскошной массой, а украшением служила только крошечная кружевная шляпка. Мадам Отвиль держала в руке розгу и оценивающе разглядывала коленопреклоненную фигуру мужа. А в ее карих глазах я снова увидела озорной огонек, который напомнил мне о нашей с ней первой встрече, когда я подумала, что в этой головке должно быть что-то еще, кроме набожности.
Правда, она хороша? прошептал парень за моей спиной с таким восхищением, что мне захотелось дать ему крепкий тычок, но я не осмелилась шевельнуться. Взгляни на ее руки и шеюах!
Хватит болтать! шикнула я.
Гюстав ненадолго притих.
В это время мсье Отвиль начал умолять свою супругу, хаотично целуя руки и ноги сидящей перед ним властительницы. Мадам Отвиль приказала ему приготовиться к наказанию, завернув вышитую рубашку, в которую он был одет. На нем было не больше одежды, чем на его супруге, и Гюстав чувствительно ущипнул меня, пока мы наблюдали за тем, как мужчина готовился к тому же наказанию, какое мы так часто ощущали на собственной шкуре.
Вот подожди, пока мы спустимся вниз, сказала я парню. Я тебя так розгой отделаю, что ты надолго запомнишь.
И я действительно это сделала, но сейчас речь не об этом.
Когда мадам Отвиль закончила сечь своего мужа, тот подхватил на руки свою прелестную жену и чуть не задушил ее поцелуями. В конце концов, он отобрал у нее розгу и стал грозить ей, как ребенок. Перед нашими глазами развернулось чудесное представление, на которое стоило посмотреть. Жена вырвалась от мужа и, смеясь, стала убегать от него, а мсье Отвиль начал за ней гоняться. Когда он наконец ее поймал, он уложил ее себе на колени и отстегал. И хотя его удары были достаточно легкими, от них на ее крепких белых бедрах оставались заметные красные полосы.
Что они делали дальше, я не знаю, потому что в то время, как мсье Отвиль отбросил розги и нежно прижал к себе жену, ветка, на которой мы сидели, хрустнула и мы едва не рухнули вниз. Я не сорвалась, и нам удалось безопасно приземлиться на нижнюю ветку дерева, но шуму мы наделали достаточно. В комнате Отвилей сразу же погас свет. Мы едва осмеливались дышать, поскольку открылось окно, и в сад выглянул мсье Отвиль.
Все в порядке, громко сказал он. В саду никого нет.
Едва он скрылся, мы немедленно убрались оттуда, хотя мне все равно не удалось избежать падения: я соскользнула с лестницы и рухнула в миртовые кусты, ужасно расцарапав себе лицо и руки. Я ужасно испугалась, а когда добралась до своей комнаты, оказалось, что умывание и пудра не могли скрыть царапины.