Так, все. Это выше моих сил. Велеть ему идти домойэто я могу. Вынести, когда к тебе насколько откровенно подкатывают,возможно. Прочитать спонтанную лекцию о познании себя, социальных нормах и вопросах гигиены и здоровья посреди БДСМ-клубаникогда и ни за что.
Просто, ну,тем временем страдальчески продолжал он,как будто нельзя быть домом, пока не дорастешь до сорока лет и метра восьмидесяти и не заведешь свою личную темницу с цепями по индивидуальному заказу. Но я, похоже, выше уже не стану, и до сороковника еще тыща лет, а сейчас-то мне что делать?
Понятия не имею.Сам я был с Робертом, и мы каким-то образом вместе во всем разобрались.
Мне просто хотелось узнать, как оно по ощущениям, понимаешь, да?
Что «оно»?
Да что угодно. Что-нибудь самое примитивное. Типа,он на удивление спокойно набрал в грудь воздуха,хочу узнать, каково это, когда передо мной кто-то встает на колени. И не пацан какой, а мужчина. Сильный, красивый, авторитетный мужчина, который так делает, потому что сам хочет и потому что я так хочу.
Я ошибался, когда думал, что через несколько лет он станет неотразимым. Он уже сейчас неотразим дай боже.
Он запустил обе ладони в волосы, превратившись в сплошной комок углов, нервов, пальцев, запястий и локтей.
Это пипец какой-то, я только об этом и думаю. Когда дрочу по ночам. Но фантазии уже забодали, хочется чего-то настоящего. Мне, блин, нужно. Нужно узнать, каково это на самом деле.
Сам не знаю, почему я так сделал.
Может, просто он в тот момент был красивтакой искренний, ранимый и смелый. Я поверить не мог в эту смелость, у меня от нее закружилась голова, как будто онкрай обрыва, а я стою и смотрю вниз.
А может, потому что здесь был Роберт. Роберт со своим новым любовником, а я такого никогда ни для кого, кроме него, не делал. С другими был, да, но никому не давал того же, что и Роберту.
И может, я наконец почувствовал, что готов забрать все отданное назад.
Так что я опустился. Посреди вечеринки в Ист-Лондоне, на глазах у бессчетного количества незнакомых мне людей, для мальчика девятнадцати лет, у которого даже не удосужился спросить имя, я призвал всю невеликую грацию, на которую когда-то был способен, и опустился перед ним на колени.
Сжал руки за спиной.
Некоторые домы, да даже многие из них, наверняка захотели бы, чтобы я склонил голову, но я до сих пор толком не знал, для кого именно это делаю, и мне хотелосьмне хотелосьсмотреть на него.
В комнате повисла тишина. До сих пор никто не видел меня на коленях. Я кричал и истекал кровью, но на колени никогда не вставал.
И в этой тишине у моего мальчишки перехватило дыхание. Этот сдавленный вздох для меня был словно его губы на моем члене. Его глаза широко распахнулись, затуманенные, как стекла в витражах в самый яркий солнечный день. Он пошатнулся и оперся ладонью о стену.
Ну, как?спросил я.
Он сглотнул:
Лучше не бывает. Просто не бывает. Можно тебя коснуться?
«Боже. Как все сложно. Не надо. Да».
Если спрашиваешь, то нет.
Он шагнул вперед, встав между моих коленей, и я был вынужден запрокинуть голову назад, чтобы смотреть ему в глаза. Мой рост сейчас ничего не значил. Здесь, у его ног.
Он провел пальцем по моей шее. Как догадался? В ответ я грубо и низко всхлипнул. И тогда он слегка сжал меня ошейником из своих пальцев, его ладонь оказалась такой теплой на коже шеи, что мне невероятных усилий стоило не податься вперед, навстречу безопасности и угрозе, исходящим от этого простого инстинктивного прикосновения.
«Что я наделал?»
Ну, как?спросил он.
«Лучше не бывает». Я сглотнул под его пальцами.
Как будто потакаю твоей блажи.
Он только усмехнулся и чуть усилил хваткуне настолько, чтобы мешать мне дышать, но достаточно, чтобы я ощутил каждый вздох. Словно дышу по его воле. В голове тысячью крыльев бился пульс.
Врешь.Его нога задела мой член.
Господи. Как у меня встало на него. На вот это все.
Ах ты ж.Он тихо и очаровательно простонал.З-зараза. Я с такого кончить могу.
У меня не нашлось на это ответа.
Только неожиданно для самого себя я произнес сиплым от его хватки голосом:
Пойдем ко мне, и там кончишь.
Глава 2. Тоби
Охереть, я выловил акулу. Ну, не выловил точнеене знаю, как назвать, когда мужик падает перед тобой на колени посреди клуба, а потом предлагает поехать к нему.
Все так, как я представлял, и совершенно не так.
Моя ладонь лежит у него на шее, нога прижимается к его члену.
Понятия не имею, с чего я так осмелел. Наверное, от того, как он смотрел на меня снизу вверх.
Мне от этого взгляда кажется, что я могу все.
Протягиваю руку, чтобы помочь ему поднятьсятипа вежливый, да?но он ее игнорирует иввух!встает сам, так грациозно, что думать могу только о том, как хочется лишить его этой легкости. Заставить отдать мне и ее тоже.
Я ни разу не грациозен, и никогда не буду. Мама твердит, что до этого надо дорасти, но она так говорит уже лет десять. Полный отстой, когда смотришь в зеркало и понимаешь, что уже никуда не вырастешь и ни до чего не дорастешь, и вообще, никакого роста уже не предвидится, и точка. Что это все. Теперь живи.
Ну, то есть, ничего страшного, конечно, вы не подумайте. Я не Квазимодо какой. Но в голове-то я себе представляюсь под метр восемьдесят, офигенно красивым и опасным и уж точно никаким не милашкой, на хрен.
Если б можно было выбрать, я бы хотел выглядеть как он. Странная мысль: как будто внутри тебя есть смешанная зона похоти-зависти, где желание отыметь кого-то перетекает в жажду стать им. И наоборот.
Даже не знаю, как его описать, моего мужика. Да и есть ли для этого слова? Я, во всяком случае, таких еще не слышал. Перебираю их у себя в голове, как будто примеряя на него, но ни одно не подходит. Он не привлекательный. Не симпатичный. И красивым тоже не назовешь, потому что, ну, не красивый он. Может, даже чуть-чуть страшный, если подумать, но почему-то когда я на него смотрю, у меня в животе словно шипучка пузырится, как если бросить таблетку парацетамола в пепси.
Он весь такой строгий и хищный, с тонкими чертами лица, и все-то у него слишком: нос слишком длинный, рот слишком широкий, а подбородокострый. В волосах уже начинает пробиваться седина, а в профиль он офигительно суров, сплошные углы и прямые линии, и наглухо запечатанные секреты.
И он держится как-то на расстоянии. Не вот чтобы холодный, не совсем, но смотришь на него, и возникает ощущение почти дикости. Вот когда в фильме о животных показывают тигра, и ты весь такой разом: «Господи, вот это величие» и «Господи, да он же меня со шнурками проглотит и не подавится». Такие вещи одним точным словом не опишешь, в отличие от роста (он выше меня) или физической силы (он сильнее меня). Есть в нем что-то. Скрытая мощь. Как будто обычный человекэто просто маска.
Я на него весь вечер смотрелто есть буквально не мог не пялиться.
Не мог не хотеть. Не представлять себе развратную порнушку со всякой ненормальной хренотенью, что я готов был с ним проделать.
И даже ни на секунду не мечтал, что он разрешит.
Уж точно не когда он первым делом начал читать мне лекцию.
Но. О-хе-реть.
У меня член умирает от счастья. Это как разом наступившие день рождения, Новый Год, Рождество, Пасха, Первомай и даже какой-нибудь День блинчиков. Не стоило надевать мои облипочные джинсы, потому что сейчас они превратились в удавочные джинсы.
Я ковыляю за ним, стараясь не обращать внимания, что на нас все смотрят. Хотя, на самом деле, тут и стараться особо не надо.
Потому что мне стало положить на всех в этом клубе, стоило ему войти, такому одновременно страстному и зажатому, сердитому и печальному. И идеальному, охрененно идеальному. Будто ему предначертано стоять на коленях и ждать, когда я начну делать больно.
У меня по жизни дефективный гейдар, я даже в группе Union J гея не вычислил. Но зато вместо него есть такой Для него и термина-то, наверное, не придумали, а сабдар звучит по-дурацки. Но иногда он просто трезвонит в голове, и часто на тех людей, про которых в жизни не подумаешь. А онивот. А мне обычно ссыкотно сделать даже первый шаг.
Он ждет меня на входе и вызывает такси. На счет клиента. И вам, наверное, станет понятно, насколько охрененно дико ограниченная у меня жизнь, потому что это самая, возможно, шикарная вещь, которую для меня делали. На последнем свидании нам пришлось звонить его отцу, чтоб тот нас забрал, потому что метро уже закрылось, мы очковали ехать ночным автобусом, а денег ни у кого не было.
Забирай свою куртку,говорит он, убрав телефон.
Я без куртки.
И в следующий момент он накидывает свое кашемировое с шелковым подкладом пальто прямо мне на плечи. Оно практически ничего не весит, хоть и длиннющее, и край волочится за мной по земле, словно я какой император-коротышка. Хочу отказаться, но не знаю, как это обставить, чтобы не выглядеть капризным ребенком. А мне совсем-совсем не хочется, чтобы он так обо мне думал. По крайней мере, пока снова не опустится для меня на колени. Глупо, конечно, но до того момента он мне просто нравился, и было, по сути, все равно, что у него в мыслях.
А теперь не все равно. Далеко не все равно.
Я понятия не имел, что это будет вот так. Что стоящий перед тобой на коленях человек заставляет чувствовать себя настолько беззащитно.
Наверное, потому как уже не скроешь, что именно тебе нравится. И ты над ним весь такой будто голыйсо своим стояком и с жарким, туго скрутившим нутро желанием, отчаянно надеешься, что хоть кто-то поймет.
И еще пальто у него очень приятное, а мне и на самом деле прохладновато, так что на хер принципы.
И позвони кому-нибудь. Ты будешь на Аддисон-авеню.
Ух ты, сложно поверить, что он когда-то мне улыбнулся. Или что смотрел на меня, как тогда.
Хорошо.Я покорно иду на улицу и делаю вид, что звоню. Ой, да ладно, ну кому я могу сообщить? «Привет, мам, я тут сходил в секс-клуб для извращенцев и сейчас еду домой к незнакомому человеку, чтобы он опустился на пол, а я над ним подрочил, потому что меня это конкретно заводит».
Она подумает, что я остался у друга. Вот только друзей у меня больше нет, они все личностно растут в университете.
По правде говоря, я, пожалуй, мог бы ей сказать. Пока еще не нашлось чего-то, против чего она бы возразилакруто, верно? Но все равно некоторые факты о твоей сексуальной жизни ни за какие коврижки не хочется сообщать родной матери. Я еще перенесу, что она знает, что мне хочется трахаться с парнями. А вот что мне хочется трахаться с парнями, когда они связаны и рыдаютне-ет.
Так что, может, я сейчас веду себя как последний идиот. И завтра обо мне напишут в газетах: «Тело подростка-гея в состоянии крайнего возбуждения найдено в Темзе». Но если бы этот мужик действительно представлял опасность, он бы не стал настаивать на звонке и всем таком, разве нет?
Разве нет?
Подъезжает такси, и мы садимся и едем в полной тишине, потому что я не могу придумать ни одной, чтоб их, темы для разговора. Он отвернулся и смотрит в окно, и все, что мне видно, это глянцевые переходы света и тени на его профиле. Как будто я не здесь, а за километры от него. Будто я его совсем не знаю.
Так и есть, в общем-то.
Блин.
Мы останавливаемся перед одним из этих белых сказочных домов. Конечно, такие нередко встречаются в богатых районах Лондонабезумно красивые и как будто сошедшие с кадров исторического фильма, но все равно трудно поверить, что это все настоящее и там живут реальные люди. Я честно практически ожидаю, что из-за угла появится розовощекая блондинка и предложит господину купить ее прекрасные красные розы.
Он откидывает крючок на низкой кованой калитке, и я поднимаюсь за ним по ступенькам ко входу. Первый этаж, а до него целый лестничный пролет. Хотя под ним есть что-то такое подвалообразное. Наверное, для слуг, которые бы там жили в 1812-м или типа того.
В коридоре я возвращаю ему пальто, и он вешает его в шкаф, перед тем как провести меня в комнату, которая в нормальном доме была бы гостиной, а здесь, скорее всего, называется парадной приемной.
Я ни хера не знаю о дизайне интерьеров, но все равно чувствуется, что тут очень уютно. Все чистенькое и в светлых тонах, а днем комната наверняка залита светом из тех больших полукруглых окон. Интересно, это тут он сидит летними вечерами, весь лоснящийся и золотистый, как лев, что притворяется прирученным?
Господи, как хочется увидеть его голым.
Но мы даже не разговариваем, просто стоим на продиктованном приличиями расстоянии друг от друга посередине этой великолепной комнаты, и я понятия не имею, что творится у него в голове.
Наконец он прерывает молчание, потому что я это сделать не в состоянии.
Можем продолжить, где хочешь.Такой спокойный, как будто это нормально. Видимо, для него так оно и есть.Кроме моей спальни и запертой комнаты на верхнем этаже.
Ясненько, Синяя Борода.
Извини. Просто я ей уже не пользуюсь.
Я не собираюсь спрашивать про спальню. Зачем? «Не прыгай выше головы, Тоби». И честно не знаю, полагается ли мне обойти весь дом в поисках подходящей дрочильной зоны. Вот так ему и надо, если б я остановился на чем-то странном, типа кладовки, или туалета, или погреба. Вместо этого я внезапно спрашиваю:
А как же твой ковер?
Агх!
«Только не смейся, только не смейся».
Но он спокойно смотрит мне в глаза, и я вдруг вспоминаю, почему он мне так понравился.
Ковер меня не заботит.
Может, здесь тогда?
«У тебя в зале. Господи. Чтоб меня. Ну что за хрень?»
Он кивает и идет задернуть шторы.
Пусть и не в спальне, но все равно становится очень интимно, как будто мы заперты в нашем личном мирке. В комнате есть регуляторы яркости, с которыми даже люстра светит приглушенно, мягко так. Волшебно, и он снова встает на коленидля меня, только для меня. И это даже лучше, чем в тот раз.
Лучше, но все равно совершенно недостаточно.
Хочу посмотреть на тебя голого.
«Ё-мое, это что, я сказал? И правда я. Блин, перегнул палку. Вечно перегибаю».
Он секунду медлит, как будто обдумывает или хочет отказаться, и я даже понять не могу, против он или не против, а еще я совсем не представляю, что делаю, и вообще, похоже, коряга во всем вашем бэ-дэ-эс-эм, но мне та-ак хочется, что уже все равно.
Но тут он снова поднимается. И начинает раздеваться. Раздеваться. Рубашку расстегивает. Его руки подрагивают, и мне от этого так хорошо. Охерительно хорошо.
И его телоух ты. Не качок, но для меня они все равно выглядт какими-то дутыи, и все время хочется подойти и сказать: «Чувачки, ну хватит уже. Съешьте печеньку». Но он сильный и подтянутый без пугающих перекачанных мышц. Свет поблескивает на волосках у него на животе, груди и предплечьях, и он поэтому как будто лучится. Мне так нравится, и дая на него пялюсь. А смысл тогда просить раздеться, если ты даже смотреть не собираешься? Ах да, и у него тоже стояк, только от наших гляделок, и это мне тоже нравится.
Как-то стыдно говорить мужику, который куда сексуальней тебя, какой он сексуальный, но я должен. Не могу не сказать. И оказываюсь прав, потому что у него на скулах проступают такие темно-красные полоскине совсем румянеци я вижу движения горла, когда он сглатывает. Внезапно вспоминается, как это ощущалось под моей ладонью.
Наконец-то он снова возвращается на колени. В ту же позуруки за спиной, ноги слегка расставлены, словно только и ждет, чтобы я их раздвинул шире.
Только сейчас он смотрит в пол.
Раз в клубе сработало, пробую и тут:
Посмотри на меня.
Интересно, может мне не стоит спускать ему с рук секундную нерешительность после моих приказов? В порнушке я бы сразу заладил всякие «Живо, раб» и прочее. Но ему я такое сказать не могу. Даже представить не получается. Да и с чего вообще захотел бы?
Истранно, да?мне нравится, что он медлит.
Все, что я говорю,это его выбор, шаг, который он сознательно делает.
И поэтому я уверен, что для него все по-настоящему. А значит, по-настоящему и для меня.
Он поднимает голову.
Ух ты.
В клубе было слишком темно, но теперь я вижу, какие у него как они правильно называются?.. гетерохроматические глаза. Серые, как зимнее небо, по всей радужке, но вокруг зрачкабам!золотистое кольцо.
И рот его мне нравится. Полный секретов, как и все остальное в нем. С подчеркнуто суровым выражением, когда он не говорит или не реагирует, но такой мягкий сейчас, что поцеловал бы.
Но не целую.
Я выуживаю из штанов свой член, который весь готов к труду и обороне, и стараюсь не чувствовать себя глупо, стоя тут с ним в руке.
И вдруг вспоминаю:
А нам разве не нужно стоп-слово?
Может, и не стоило поднимать эту тему, потому что повисает длинная пауза, но потом он отвечает:
Я на коленях у твоих ног, пока ты онанируешь. Если мне не понравится, то просто встану и уйду.