Ну да, так и сделаю.
Ну да, делай!
Смотри-ка, сказал он и потопал искать родителей.
Его маме не слишком понравилась такая идея: «Loco», отрезала она и поинтересовалась, а зачем ему вообще сокращать своё имя до Энга.
Потому что слово «Энг» ничего не значит! медленно проговорил мой друг, и звучало это так, будто он объясняет трёхлетке, сколько будет два плюс два.
Так себе ход. Мать принялась кричать на него на очень-очень быстром испанском. Словно пулемётная очередь! Определённо, у неё есть шанс выиграть чемпионат мира по скоростному говорению.
Вскоре присоединился к крику и Энг. Затем в комнату вошёл его отец и тоже включился, так что всё это стало угрожающе напоминать начало большой ссоры. Ясное дело, я решительно не понимал, что они вообще говорят. Единственное слово, которое я улавливал, это «Анг-хелл», и его они использовали как-то уж слишком часто, по-моему.
То есть ну подумайте! «Энг» это же не так и далеко от «Ангел». По сути, одно и то же.
В тот момент все резко затихли и уставились на меня. Так я понял, что произнёс предыдущую фразу вслух.
Наступила долгая тишина, которую прервала мама Энга словом «si», а оно, как знал даже я, по-испански означает «да».
Тут отец Энга издал скрежещущий звук, как если бы он начал задыхаться, и воздел руки к небу, будто бы говоря: «Прикончите меня, я готов к смерти!» Впечатляюще, но несколько мелодраматично.
Он попросту тратил время. Мама Энга уже приняла решение, и, даже задохнись отец до смерти, это не помогло бы его изменить. Она ущипнула сына за щеку и сказала что-то примирительное по-испански (фраза заканчивалась словом «Энг»), и на этом всё закончилось. Проблема решена. Энг больше не был ангелом.
4. Подглядывающий
Целую неделю я не видел Богиню Люси. Семь дней! Это настоящее мучение. Энг считает, что я страдаю от «неразделённой любви». Он пояснил, что миссис Грей, учительница английского, читала на эту тему стихотворение в прошлый четверг, когда я выбирал новые очки и не был в школе, и что это означает любить кого-то, кто не любит тебя в ответ. Звучит правдоподобно. И да, секундочку, Энг ещё сказал, что одно из стихотворений, которое они обсуждали, было о девушке по имени Люси! По-моему, это знак. Подумайте только: любовь, я, стихи, Люси. Всё складывается. Мы созданы друг для друга.
Проблема в том, что единственный урок, который мы проводим вместе, это искусство, а он только раз в неделю. Обычно я ещё вижу её там и тут на переменах. А в этот раз я высматривал-высматривал, но ни разу её не увидел. Даже краем глаза. Может, она заболела. О господи! Лишь бы это не было чем-то серьёзным!
А вдруг это что-то серьёзное? спросил я Энга.
Что-то серьёзное тут это ты, ответил он. Люси превратила твои мозги в гороховое пюре.
А что не так с гороховым пюре? удивился я. Я люблю его. Особенно с жареной картошкой.
Полезно ли оно для мозга, вот вопрос, это всё, что сказал Энг. Как будто его слова что-то доказали. Он пошёл искать свою физкультурную форму, которую оставил в каком-то из кабинетов. Ему-то хорошо. Он девчонкам нравится. Они вечно улыбались ему, говорили, что он прикольный, даже старшеклассницы. Ничего такого по поводу себя я не слышал.
Без Энга я чувствовал себя совсем потерянным, поэтому отправился поболтаться у женской раздевалки иногда я так делаю. Прежде чем вы успеете подумать: нет, я не какой-нибудь там извращенец-вуайерист. Просто там у меня больше шансов встретиться с Люси, чем где-либо ещё. Она вечно торчит там со своей бесячей подругой Холли, глумится и не разделяет мою любовь, вот это вот всё. На прошлой неделе я видел её там дважды.
К сожалению, и она меня видела и назвала Любопытным Томом, а потом убежала, хихикая, со своими подружками. Кто вообще этот Том? Полагаю, ни в чём не повинный юноша, мечтавший перехватить хоть один взгляд своей возлюбленной и заклеймённый за это извращенцем. Любовь зла.
Никакого намёка на Люси у раздевалки не оказалось. Откровенно говоря, меня достало быть мишенью для взглядов «пошёл-отсюда-придурок» со стороны девчонок, так что я сдался и решил помочь Энгу в поиске формы. Но далеко уйти не удалось: стоило только развернуться, как я врезался в шестифутовую (и в высоту, и в ширину) стену в лице Йети.
Над чем ржёшь, Райт? огрызнулся он.
Ненавижу, когда меня называют по фамилии.
Хочется сразу ответить: «Нет, ошибаешься».
Нет, ошибаешься, ответил я. Я не смеялся. И это было правдой. Я скорее печалился.
А вот и нет. Ты ржал. Я видел, повторил Йети и прижал меня к шкафчикам.
Металлический грохот оглушил меня, когда голова моя и плечи ударились о дверцы, а группа девчонок выбежала, взвизгивая и ахая, пытаясь выяснить, что же тут происходит. И знаете что? Среди них была и милая Люси, и смотрела она прямиком на меня в тот момент, когда мои ботинки оторвались от земли. Кошмар. Это совсем не круто. Никому не понравится парень, которого отрывает от земли какой-то громила и у которого синеют губы из-за перекрытого толстыми пальцами доступа к кислороду.
«Циатонические пятна! уже звучал внутри моей головы голос врача скорой помощи. Тащите носилки!» (Я часто смотрю больничные сериалы с мамой.)
Йети оглянулся на девочек, улыбнулся через вуаль волос, свисавших на его гадкую физиономию, и ещё раз треснул меня о шкафчики. Просто бравады ради. Голова моя заболела. И, хуже того, на этот раз с меня слетели очки, и когда я дёрнулся их поднять, то едва не задохнулся от объятий Йети.
Ещё раз увижу, как ты ржёшь надо мной, и ты труп, сказал он и наконец освободил меня.
А потом наступил на мои очки. На мои новые очки. Раздался треск. Девчонки напряжённо выдохнули.
Ой, ой, ой, пробубнил Йети и развернулся, чтобы уйти.
Я взглянул на сломанную оправу. На Люси. И тут я сорвался. Я словно забыл, что во мне и пяти футов роста нет, что я вешу всего ничего, и бросился на Йети, и обхватил его, и даже сумел опрокинуть на пол. Энг позже объяснил, что мне помог эффект не ожиданности, а в обычных условиях я ни за что не опрокинул бы Йети, потому что сил у меня недостаточно. Спасибо, Энг.
Что ж, представьте себе сцену: длинноволосый Йети катается по полу, безумно размахивая руками и ногами, а сорокакилограммовый слабак сидит на нём верхом. Та ещё картинка, судя по толпе, которая собралась вокруг нас с криками: «Бей! Бей!»
Нет! Нет!
Через считаные секунды Йети всё-таки вскочил на ноги и опять с силой прижал меня к стене. Он уже приготовился утопить свой кулак в моём лице, когда из-за угла вышел мистер Хиггинс, учитель биологии.
К директору! Быстро! рявкнул он на нас и промаршировал прочь.
Дальше произошло что-то совершенно сюрреалистическое. Вместо того чтобы наорать на Йети и оставить его после занятий на месяц, директор спустил всё на тормозах. По крайней мере, в отношении Йети! Он даже не прикрикнул на него. Он сказал, что не ждал такого от нас. От нас! И в итоге он наказал Йети всего лишь одним отлучением от обеденного перерыва. Один жалкий пропущенный ланч, тогда как мне снова назначили задержаться после школы. Справедливо, ага?
Но и это не самое странное и пугающее. Когда директор провожал нас из своего кабинета, он спросил Йети, как дела у его мамы. Вот так-то. Директору нравятся йетинские мамочки! Очешуительно. Я не мог дождаться, чтобы поделиться с Энгом.
Тогда я ещё вспомнил, что мне предстоит другая задержка после уроков в четверг, и от веселья не осталось и следа. Мама будет в ярости. И у меня сломаны очки. Не представляю, как я ей обо всём расскажу. Особенно учитывая, насколько странно она сама вела себя в последнее время, пропуская работу и то и дело бросаясь в слёзы. Всякий раз, когда я интересовался у неё, что происходит, мама лишь твердила о своей аллергии. Кажется, она считает меня полным тупицей, который не видит разницы между плачем и чиханием. Поведай я ей об этом случае с Йети, это могло бы окончательно сломать её. Она напоминала мне этих безумцев из телесериалов, которые сначала беспричинно рыдают, а потом кого-нибудь приканчивают. Такого мне точно не хотелось.
Особенно если «кем-нибудь» стану я сам.
5. Безючий бежок
Вы ни за что не поверите в то, что произошло следом. На уроке искусства ко мне подошла Богиня собственной персоной! Я даже сперва подумал, что мне померещилось: очков-то теперь нет. Её никто не волочил сюда, не толкал, она не кричала или ещё что в этом роде, так что я логично заключил: она здесь, чтобы посмеяться над всей нелепостью противостояния Йети с Хлюпиком. Нельзя же упустить возможность поглумиться! По тому я и не особо беспокоился из-за ощущения, будто мой рот полон песка.
В тот момент мы делали коллажи, так что на столе лежала куча всякого хлама, и Энгу пришла в голову гениальная идея приободрить меня с помощью эксперимента. Какого? Засунуть полную ложку чего-нибудь нам обоим в рот. Я выбрал песок, а он блёстки. Да-да, само собой, мы проверили предварительно, что песок и блёстки не токсичны. Мы ж не полудурки! Задачей нашего исследования было выяснить, как долго мы сможем удерживать эти субстанции в полости рта, пока та не заполнится слюной и нам не придётся всё выплюнуть. Кто первый не сдержится проиграл.
Мы только-только начали, когда Богиня решила подойти ко мне со своей фирменной еженедельной усмешкой. Но знаете что? Усмешки-то не было! Она просто улыбнулась, протянула мне руку и произнесла: «Вот. Ты обронил это».
Разве это не самая романтическая вещь, которую вам доводилось слышать? Я был так рад, что она вообще со мной заговорила, что даже не заметил, как она села на парту. Скосив на неё глаза, я попытался сказать что-то, но, поскольку во рту был песок, это было не так-то легко.
Э, м-м-м, Лусы, получилось у меня. Гм. Шпашыба.
Я замолчал.
Она уставилась на меня.
Я почувствовал, что задыхаюсь.
Тогда-то я и проглотил небольшую часть слюнно-песочного коктейля (абсолютно тошнотворная штука, не рекомендую вам её). Я подавился, попробовал сплюнуть, запаниковал.
Что, если я задохнусь до смерти? Стоила ли любовь такой жертвы? Представьте надпись на моей могиле:
Здесь покоятся бренные останки Филипа Райта, который трагически погиб, наевшись песка, когда скрывался от женщины, которую любил
Я крепко сжимал зубы, но струйка слюны всё равно просочилась в уголке рта. И тут всё. Я не мог сдержаться. (Инстинкт самосохранения и желание вдохнуть определённо сильнее стремления выглядеть круто.) Я раскрыл рот, чтобы вдохнуть, но из-за этого подавился ещё раз, уже по-серьёзному, и язык мой сам собой выбросил на волю покрытую слюной песчаную котлету. Прямо на ногу Люси.
Котлета эта была ну очень похожа на небольшую какашку. Люси, потрясённая, разглядывала её.
Я постарался что-то произнести, но с остатками песка во рту это было всё равно сложно. Удалось выдавить одно слово: «Брашты».
Вот так всегда, ответила она. Я только хотела помочь.
Она поправила свои золотистые божественные локоны и надменной походкой удалилась.
Энг тем временем, умирая со смеху, выплёвывал блёстки на бумажное полотенце.
Классный ход! воскликнул он. Так ей язык ещё никто не показывал! Ждо-о-о-о-орава!
Бажалста, пробубнил я, у мена болный рот бешга, а Богына Лусы думат, я багажал ызык!
Баклажан? Ты и правда бросил ей песочный баклажан! не унимался Энг.
Што ды за друг!
И теперь уже мы оба ржали как кони.
Только в этот момент я обратил внимание, что Люси оставила на столе передо мной. Мои очки. Она забрала их после драки, принесла мне, а я даже не сказал спасибо. Она уже вернулась к Холли и другим подружкам, которые носились вокруг неё будто стайка слабоумных сурикатов: ворковали, осматривали, иногда исподтишка бросали взгляд на меня, а затем резко отворачивались. Лицо Люси покраснело и выглядело угрожающе, а уж Холли, Вождь Сурикатов, зыркала на меня убийственно-злобно. Надо признать, сурикаты очень верные создания. Это в них стоит ценить. Ох! Вот же я облажался-то. Единственный за всю жизнь шанс по-человечески поболтать с Богиней а я поедаю песок, будто вышедший из-под контроля трёхлетка.
Вам это покажется невероятным, но день дальше стал ещё хуже. Следующим шагом в преисподнюю стали два урока английского.
И, к ещё большей моей «радости», миссис Грей категорически отказалась повторить те стихи, о которых она рассказывала неделю назад. Мы двинулись дальше к вдумайтесь! деловым письмам. Вот объясните: мне двенадцать лет, и я даже на какую-нибудь экскурсию на соседнюю улицу не могу поехать без бумаги с маминой подписью. Если вдруг мне нужно деловое письмо, это определённо к ней. Спорить и возмущаться я не люблю, так что я исправно переписал с доски все советы, и это было для меня серьёзной задачей видеть что-то удавалось только половинкой очков. Мне приходилось закрывать один глаз, поскольку разбитая линза превращала мир в подобие калейдоскопа.
Но я не потерял надежды разобраться с этим стишком, поэтому внимательно оглядел кабинет в поисках каких-либо четверостиший о безответной любви или намёков на то, где они могут находиться. Безуспешно. Тут были только плакаты, растолковывающие, что такое метафора или как что-то там правильно пишется. И тогда я подумал: можно же спросить миссис Грей лично. Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе! Это метафора. Видите, я не зря трачу лучшие свои годы в школе.
Когда урок закончился и все сбежали, я задержался, чтобы поговорить с учительницей. Она вздохнула.
Филип Райт заинтересовался поэзией! воскликнула она, услышав мою просьбу. С чего вдруг-то? С чего бы это?
Тогда я залепетал что-то о том, как я люблю стихи. Её это определённо не убедило.
Иногда я даже сам пишу, соврал я. Когда никто не видит, добавил я, чтобы звучало правдоподобнее.
Филип! улыбнулась миссис Грей. Да ты тёмная лошадка!
Какая лошадка? А, пофиг. Просто дайте мне уже стих!
Что ж, в итоге произнесла учительница. Так уж случилось, что у меня осталось несколько копий. Могу одну тебе отдать. Если уж тебя это вдохновит.
Она достала из стола внушительную стопку бумаг. Несомненно, она смешала поэзию с какими-то эссе на пять миллионов слов, которые пишут шестиклассники, так что я уточнил: «Только стихи, пожалуйста».
Это они и есть, пояснила она, странно взглянув на меня.
Быть не может. Я жаждал узнать что-то новое о безответной любви, а отнюдь не читать вот это всё.
Мне будет любопытно узнать, что ты думаешь по поводу этих стихов, добавила миссис Грей. Они правда очень вдохновляющие. Приходи в следующую среду на большой перемене и приноси что-нибудь из своего. С удовольствием прочитаю!
Лицо её порозовело, и она с ухмылкой уставилась на меня, будто я какая-то головоломка. Интересно, может быть, она слегка не в себе?
Энг ждал меня под дверью класса.
Я пишу стихи, сказал он скулящим голосом, как бы имитировавшим мой, но на самом деле ничего подобного я-то не скулю никогда. Какой же ты тупица!
Влюблённый в поэзию поэт-тупица, подтвердил я. И что мне теперь делать? Она хочет прочесть мои стихи. В среду.
Лучше поскорее чего-нибудь накропать, подытожил Энг.
И выглядел он при этом таким самодовольным, что мне захотелось его треснуть.
6. И поэзия безючая
Отбыв своё наказание, я пошёл домой кружным путём. Надо было подумать. Очки я оставил в школе, и идея врать маме по их поводу бесила меня не меньше, чем идея выложить всё как есть. Проще проигнорировать это.
Но стоило мне открыть дверь, как она уже была тут как тут, ждала. Опять.
Мне надо в туалет, с порога заявил я, не придумав ничего лучше.
Это не подождёт? ответила она. Мне надо с тобой поговорить.
Прости, мам, ты знаешь, как это бывает. Мне надо в туалет.
И я взбежал по лестнице.
В ванной я был в безопасности. Вот только сидеть там негде, кроме как на унитазе. Забавно, обычно ты и не думаешь о подобных вещах. Я опустил крышку и сел.
Первое, что я в тот день узнал: крышки для унитазов очень жёсткие. Удобно на них не расположиться никак. Я вздохнул и достал стихи миссис Грей из рюкзака, но сосредоточиться не получалось. Как-то глупо было рассиживаться тут в школьной форме, словно я человек с карнавала, попавший на нудистский пляж. Нашлось единственно верное решение: стянуть штаны с трусами, поднять крышку и устроиться как положено, на сидушке. Намного естественнее. Я вновь взялся за листы. Определённо, так лучше! Вот так я и обнаружил себя погружённым в поэзию, тогда как штаны мои болтались вокруг лодыжек.
Все эти дела с безответной любовью жутко замороченные. И очень долгие. Семь страниц длиной, если быть точным. К сожалению, я и без очков могу читать прекрасно, и это было невыносимо. Всё, в чём я нуждался, так это в каких-нибудь «Простых советах для безответно влюблённых», желательно, чтобы советы были разбиты на короткие пункты. Но вместо этого я получил пространный и довольно бессвязный рассказ о давно умерших людях.