Всего там было три стихотворения. Первое от парня по имени Китс, и называлось оно «Ода к соловью». Мне название не понравилось. Слушайте, ну птица же и не должна отвечать взаимностью человеку, нет? Впрочем, начальная строчка оказалась довольно многообещающей:
От боли сердце замереть готово, и разум на пороге забытья
М-м-м, неплохо. Я бы только чуть поменял слова. Я поёрзал на унитазе.
От боли попа замереть готова, и бёдра на пороге забытья
Миссис Грей то и дело говорит нам искать параллели со своей жизнью в работах великих авторов. Думаю, мой подход её бы впечатлил.
Я прочитал стихотворение до конца, но оно с тем же успехом могло бы быть написанным на суахили: ни черта не понятно, о чём в нём речь. Поэтому я не стал разбираться со следующими семью четверостишиями, а раз их было всего восемь, то с Китсом на этом закончил. Следующий на очереди Гилберт Кто-то-там или Кто-то-там Гилберт. Точно не помню, потому что никаких упоминаний Люси в его опусе не обнаружилось, и я отбросил этого Гилберта в сторону. Шикарно с двумя разобрались, остался последний.
Перевернув страницу, я сразу понял: Люси. Вот она.
Написал некто по фамилии Вордсворт. «Подходящее имя для поэта», подумал было я, но быстро разочаровался. Вы бы видели этот текст! Он длился и длился, страница за страницей. Я-то полагал, что вся фишка поэзии в том, чтобы уместить идею на одной страничке! Чувствуя себя обманутым, я всё-таки решил прочитать это стихотворение.
Какие тайны знает страсть!
Ух! Этот кусочек действительно обращался ко мне, потому что я и правда скрыл и от Люси, и от Энга, что однажды в столовой так засмотрелся на Богиню, что мангово-гранатовый смузи попал мне не в то горло, и чуть там же не умер.
Остаток стихотворения ко мне уже не обращался или я просто не понял его послания. На сколько я смог разобраться, это была история о каком-то парне, который едет верхом мимо дома своей возлюбленной, окутанный лунным светом, и думает: «ОМГ! А что, если она, типа, померла?» Я уже решил было, что Вордсворт был малость недалёким: ну кто в здравом уме воображает, будто его девушка без видимой причины мертва? Но потом я наткнулся на вот эти строки:
Я на свиданье мчался к ней,
Со мной луна плыла.
Конечно, я не знаю тебя, Вордсворт, но вообще это чисто сталкерство. Если бы я пробрался к дому Люси лунной ночью и сновал бы у неё под окном, она бы, несомненно, вызвала полицию. И ещё одно. Вордсворту стоило бы поучиться строить предложения. Писал бы если задом наперёд я, убила бы меня учительница. И становилось только хуже: чем дальше я продвигался, тем меньше понимал. Мои ягодицы словно прилипли к сидушке и начали неметь, а ведь миссис Грей ещё меня расспросит об этом (о стихах, не о заднице), и Помогите!
В этот момент зазвонил телефон. Энг. Представляете? Стоит только позвать на помощь и она тут как тут!
Да ты медиум, что ли? воскликнул я.
Почему это? удивился он. Тогда б я куда больше знал обо всём.
Он жевал какие-то печеньки. Хруст выдавал его с головой. Еда любовь всей Энговой жизни. Я про это особо не говорил раньше, потому что вообще-то Энг беспокоится о своём весе и мне не хочется привлекать к теме лишнее внимание. Мне показалось, что мама стоит прямо за дверью, так что я понизил голос.
Нужна твоя помощь, прошептал я в трубку.
Ты чего шепчешь? спросил он.
Потому что я сижу в туалете.
Тьф-ф-фу! простонал Энг. Ты мешаешь мне есть.
Энг, взмолился я. Ты должен мне помочь.
Ты хочешь, чтобы я приехал и вызволил тебя из туалета?
Бесючие стихи, проговорил я, игнорируя его чавканье.
И мне что с этим делать? промямлил он сквозь печенье.
Объяснить их.
Я что, главный спец? Я ж не поэт.
Ты был здесь, ну, то есть в школе, в тот день!
И что? Я уже был здесь, когда появился на свет, но не помню об этом вообще ничего.
Спорить с подобной логикой бессмысленно, так что я и не стал спорить.
Ты же говорил, что этот стих о Люси был хорошим, я попробовал надавить на чувство вины.
Не-а. Я сказал лишь, что он был о ком-то по имени Люси.
Энг. Ты точно говорил, что там про безответную любовь.
Да нет же. Я рассказал, что мы читали стихотворение о безответной любви, а потом ещё стихотворение о ком-то по имени Люси. Какое из них какое, не знаю. Было ещё третье, но о нём в моей памяти ни следа.
Задница болит, сказал я.
Правда? По-моему, такой стих я бы точно запомнил.
Мне показалось, что Энг знает о поэзии не больше меня.
Послушай. Приканчивай там своё печенье и сосредоточься. О чём было стихотворение про Люси?
Да кто его знает.
Напрягись! Это важно.
Окей, Энг громко сглотнул. Я думаю, миссис Грей объясняла, что Вордсворт писал стих о природе любви или чего-то в этом духе. И он ещё с ума сходил по Люси, но она может быть вымыслом, он тупо её придумал как символ или чего-то такое.
Символ!
Ты что, имеешь в виду, что её не существует? В тот момент я потерял всякую веру в Вордсворта. Ну кто будет придумывать себе девушку, чтобы она была символом чего-то! В трубке снова раздалось жевание, Энг будто не осознавал всю важность ситуации, и мне хотелось его задушить. Может, он просто ничего не понял! Чёрт возьми, Энг! вскрикнул я. Да помоги же мне!
Видимо, я и вправду громко выкрикнул эту фразу, потому что мама быстро поднялась по лестнице и принялась стучать в дверь. Я так испугался, что чуть не обмочился. Впрочем, проблемой бы это не было: я же сидел на унитазе но всё-таки лучше держать свой мочевой пузырь под контролем, верно?
Филип, у тебя всё в порядке? спросила она через дверь. Голос у неё был встревоженный.
Ну серьёзно, а что со мной может произойти в туалете?
Пусти меня, проскрипела она.
Напоминаю: мне двенадцать, даже почти уже тринадцать. Помощь с унитазом мне определённо не нужна.
Уйди! прошипел я.
Ну да, ну да, пошёл я нафиг, обиделся Энг.
Не ты, пояснил я. Она.
Она? взвизгнул мой друг. Ты что там, с девчонкой?
Заткнись, дурында! ответил я на его визг.
Не смей так со мной разговаривать! завопила мама. Выходи оттуда немедленно.
Прости, я не имел в виду тебя!
Но она уже не слышала, потому что бежала обратно на первый этаж.
Ну и вали! заорал я.
Опять. Меня достало, сказал Энг, но не повесил трубку.
Мама заплакала. Сильно, со всхлипами.
Я не для того тебя растила, чтоб ты со мной так разговаривал! стенала она. У меня такой стресс сейчас, мне нужна твоя помощь (всхлип) и любовь.
На этих словах она высморкалась. Звук был такой, словно кто-то убивал слона.
Прости, произнёс я. Ты же знаешь, что я люблю тебя.
Что?! изумился Энг.
Да не тебя, тупица, ответил я.
Кого это ты тупицей называешь?! проревела мама.
Единственным выходом из ситуации было опустить голову в унитаз и нажать на смыв, но тут кто-то позвонил в дверь.
Кто там? испуганно спросила мама.
Да как я знать-то могу? Ты разве не заметила, что я сижу в туалете?
Звонок повторился, и человек за дверью подёргал задвижку почтового ящика.
Эге-гей! Кэти, пусти меня, проворковала гостья. Я с подарочками!
Это была Сьюзи, лучшая мамина подруга. Аллилуйя. Мама высморкалась ещё раз и пошла открывать.
Я приложил телефон к уху и сказал Энгу: «Уф, теперь наконец о Вордсворте»
Но друг мой уже отключился.
7. Выпугиватель для волос
Как только я понял, что это Сьюзи, стало безопасно выйти. Она всегда поднимает маме настроение. Я пролетел по лестнице, а затем степенно зашёл в гостиную, старательно изображая человека, который не погружался только что в чтение стихов с голой задницей. Мама и Сьюзи замолчали, увидев меня.
Как дела у моего любимого комика? спросила Сьюзи.
Как зовут человека, у которого над головой вьётся чайка? с ходу отреагировал я.
Кит, ответила она. Придумай что-нибудь получше!
Окей, я принял вызов. А как зовут человека с бананами в обоих ушах?
Ты уроки выучил? прервала меня мама. Она всегда беспокоится об этом.
Не, подожди, пока мама распакует подарки, остановила меня Сьюзи.
Подарки? удивился я, словно никогда прежде не слышал такого слова.
Подарки? будто соревнуясь со мной в глупости вопроса, повторила мама.
По-дар-ки, Сьюзи сказала это так, как если бы она была переводчиком на национальной конференции тупиц. Ну, знаете, такие приятные штуки, завёрнутые в бумагу, в честь особого случая. С этими словами она передала маме свёрток. Запоздалое поздравление с днём рождения! и запела: С днём рождения, наша Кэти, с днём рожденья тебя!
Но он был месяц назад, пробормотала мама.
Ну и что? Меня-то не было. Открывай!
Мама сняла обёртку с подарка в форме бутылки, и внутри оказалась именно бутылка. Её любимый напиток. Мама заулыбалась. Старая добрая Сьюзи! Мама обожает подарки. Затем она достала из пакета продолговатую прямоугольную коробку, которая вполне могла бы содержать джойстик для моей приставки. Я ухмыльнулся, мама сделала то же самое все следы жутких поросячьих глазок исчезли.
Сьюзи определённо постаралась в упаковывании, тщательно обматывая всё скотчем, так что маме пришлось использовать зубы. И вот она сидела перед нами, смеясь и вгрызаясь в подарки, счастливая, как бобёр, нашедший хорошенький пенёк, и впервые за целую неделю мне показалось, что всё стало как прежде. Нет, это не нормально для моей мамы вгрызаться в вещи, я имею в виду, что она наконец-то перестала хоть на минутку быть такой серьёзной, а то, что её беспокоило, просто исчезло.
Осторожнее! сказала Сьюзи. Я не собираюсь платить ещё и за лечение твоих зубов!
Мама снова засмеялась и смогла-таки разобраться с упаковкой. «Выпрямитель для волос!» объявила она.
Не самый впечатляющий подарок на свете, вы наверняка согласитесь. Признаюсь, я был малость разочарован, но всё-таки продолжил улыбаться, ну просто для виду. И тем не менее мама должна быть довольна. Она давным-давно говорила, что хочет такую штуку купить.
Но вы знаете, что она сделала? Она разразилась слезами, выбежала из комнаты, взлетела по лестнице и заперлась в ванной.
Мы со Сьюзи переглянулись. До нас доносились всхлипывания.
Почему бы тебе не прогуляться до Энга? предложила Сьюзи.
И хотя моя мама в этот момент рыдала, как ребёнок, закрывшись в ванной комнате, я подумал: круто! Обычно из-за домашек я не хожу к Энгу в гости по будням.
Я пулей умчался из дома.
8. Га-Люси-нации
По пути к Энгу я позвонил ему и предупредил, что зайду.
В будний вечер? удивился он. Твоя мама с ума сошла?
И как он догадался?
Сделал ей приятное на день рождения, соврал я. Мне не хотелось объяснять ему, что моя мама и правда немного не в себе и что она заперлась в туалете, потому что вдруг ни с того ни с сего у неё случился нервный срыв из-за какой-то фигни для волос. Так я могу заглянуть к тебе или нет?
Окей, подтвердил Энг. Только давай без стихов и признаний мне в любви. Хорошо?
Замётано!
Пока убирал телефон в карман, я заметил краем глаза на углу девчонку в синем худи, и она была очень похожа на Люси. Вот правда, это был первый раз, когда я реально пожалел, что очки сломались. С тем, чтобы не видеть доску в школе, я как-то могу справиться, но тут я не могу даже поймать в фокус любовь всей моей жизни! Странно только то, что живёт она отнюдь не рядом со мной, да и она такая зубрила, что точно не выйдет из дома лишний раз иначе как в выходной. Объяснение может быть одно: я галлюцинирую. Га-Люси-нирую, точнее. Видите, что любовь с вами делает? Вы съезжаете с катушек.
И всё же привидевшаяся Люси была лучше, чем ничего, и поэтому я не смог удержаться от мыслей из серии «ах, если бы только она была моей!». Я присел у стены дома Энга, чтобы на какое-то время предаться этим размышлениям, и даже толком не заметил, как сочинил стихотворение о Люси. Думаю, вы согласитесь, что поэтизирование, вдохновлённое галлюцинацией девушки, которая даже не любит меня, выдаёт моё богатое воображение. И хотя мне удалось сочинить стишок, в животе засело противное чувство. Потому что, по правде говоря, я написал именно то, что хотел. Я понял, что нужно как можно скорее записать всё, иначе мимолётное виденье развеется, и позвонил в дверь Энга.
Его мама приветствовала меня, легонько похлопав по макушке и ущипнув за щеку, словно я был какой-то помесью лабрадора и малыша, едва научившегося ходить. Несомненно, я был очарователен в тот момент, раз произвёл такой эффект. Мама Энга улыбнулась и произнесла что-то по-испански.
Что она говорит? спросил я Энга, войдя в комнату, где тот сидел перед компьютером.
Donde hay amor, hay dolor, ответил он, не поворачиваясь.
По-английски, пожалуйста.
Это испанская пословица, объяснил мой друг. Где есть любовь, там есть и боль.
Ты ей сказал! вскрикнул я.
Сказал ей что? Я ничего такого и не знаю.
О Люси.
Ты сбрендил? удивился Энг. Мне незачем ей и рассказывать-то. У тебя всё на физиономии написано. Ты похож на большую несчастную собаку-ищейку.
Ищейку, да? Мне казалось, скорее на милого лабрадора.
На пуделя, парировал Энг.
Отстань! Никакой я не пудель.
И мы принялись издавать собачьи звуки, выть и гавкать, а ещё показывать всякие щенячьи трюки, пока я не вспомнил: я не пёс, а поэт, и необходимо срочно записать стихотворение, покуда оно ещё держится в памяти.
Сядь, сказал я.
Энг сел. Может, когда я вырасту, из меня получится неплохой собачий тренер.
Печатай. Эту просьбу он проигнорировал. Быстрее, пока я не забыл!
Я тебе не раб тут, возмутился Энг и неподвижно уставился в монитор. Он может быть реально упрямым, когда хочет.
У тебя в принтере есть бумага?
М-м-м? промычал он, рассматривая страницу какой-то девчонки в «Фейсбуке».
Э-э-энг! взмолился я. Это вопрос жизни и смерти!
Он отвёл голову от компьютера и повернул ко мне. (У него был крутящийся стул, если вдруг вы вообразили себе странноватого испанского пацана с головой, вращающейся на 360 градусов с помощью специального шарнира в шее.)
Чьих жизни и смерти? поинтересовался он.
Моих, пояснил я и, прежде чем Энг отвернулся обратно к монитору, добавил: Я сделал это. Я написал стихотворение для миссис Грей.
Для миссис Грей! Ты теперь в неё влюблён?
Нет, придурок. Оно о Люси, но для миссис Грей.
Ты собираешься отдать училке поэму, посвящённую Люси? Энг выглядел взволнованным. Не кажется ли тебе, что она тебя поймёт неправильно?
Ха-ха, смешно. Она думает, что я поэт, помнишь? Ну слушай, это займёт не больше минуты.
Энг простонал, но всё-таки склонился над клавиатурой.
Ну я же просил, никаких стихов, но окей, так и быть, пробубнил он.
Я откашлялся и гордо произнёс:
Если бы она была моей.
Выдержал театральную паузу.
Энг снова повернулся ко мне:
Это всё, что ли?
Это, ответил я презрительно, заглавие.
И затем я прочитал всё стихотворение от первой до последней строчки. Энг стучал по клавишам, даже ни разу не хмыкнув и не прихрюкнув: говорил же вам, что получилось круто! Когда мой друг закончил, он распечатал копию, и мы оба внимательно рассмотрели готовый текст:
Если бы она была моей,
Мои глаза б горели сильней.
И я бы пел-напевал
И гордо-прегордо шагал.
Если бы она была моей,
Мне стало бы теплей.
Я бы без конца танцевал
И нищим в метро подавал.
Если бы она была моей,
Я бы в сомненьях не жил,
Подошёл бы и всё объяснил,
Если бы она была моей.
Какое-то оно ну такое кривое, заключил Энг.
И вот так ты говоришь о моей душе, возмутился я.
И всё-таки, продолжил он. Разве стихи не должны быть странноватыми и не должны рассказывать буквально о том, чему они посвящены? И не следует ли использовать эти нелепые словечки вроде «томленье» и «ланиты»?
Я же сочиняю стихи, а не путешествую во времени.
Энг протянул мне лист.
Торопиться же не надо? Мне казалось, у тебя время до среды.
Готов поспорить, ты и не хочешь вникать в детали, парировал я.