Значит, дом остался бы совсем пустым, если бы Лиз захотела с вами поехать? услышал Освальд вопрос второй женщины.
Да, ответила Элиза. И, как видишь
Держи-ка язык за зубами, яростно сказала другая женщина. Ты сестра Лили, а ее муж Томмой брат. Если ты не заткнешь свой глупый рот, у них будут неприятности. Дом ведь застрахован, не так ли?
Не понимаю, пробормотала Элиза.
Ты никогда ничего не понимаешь. Просто не говори ни слова, пока не спросят, а тогда тверди одно: что пришла проведать сестру и увидела пожар.
Но почему
Вторая женщина вцепилась в Элизу и потащила прочь, что-то тихо шепча.
Все это время бушевал огонь, но теперь множество людей таскали воду из колодца, и дом и сарай не загорелись.
Когда мы вынесли всю мебель, несколько человек принялись работать в сарае, и, конечно, Освальд и Дикки, хоть и устали, тоже были там. Они помогли вытащить все тюки шерсти, но, когда дело дошло до мешков с семенами репы и прочей ерунды, решили, что с них хватит. Они отправились туда, где лежали продукты, вынесенные из кладовой, взяли кувшин молока, хлеб и сыр и отнесли все это женщине, которая лежала в сухой ложбинке на удобной постели, любезно приготовленной для нее. Больная выпила молока и попросила нас тоже поесть. Мы с радостью согласились, закусив хлебом и сыром (голландским).
Как только с едой было покончено, раздался вопль пожарной машины, которая катила через поле.
Мне нравятся пожарные машины. Они такие быстрые и энергичные, похожие на драконов, готовых сражаться с всепоглощающей стихией огня. Но машина ничего не смогла поделать, несмотря на красивые костюмы пожарных, потому что вода была только в колодце, да и там ее осталось немного.
Оказалось, что человек по имени Ханисет уехал на своем старом драндулете, чтобы поднять по тревоге пожарных. Он положил ключ там же, где и всегда, только у Элизы не хватило ума его поискать. Ханисет оставил ей письмо, накарябанное красным карандашом на обороте счета за косилку. Там было написано: «Стага гарят уехал за пажаркой».
Освальд до сих пор хранит это письмо как память о былых счастливых днях.
Когда Ханисет увидел вереницу людей, передающих друг другу ведра, чтобы выплеснуть воду на просмоленную стену, он сказал:
На кой вы это делаете, а? Ветер уже час как дует в другую сторону.
Так и было. Пламя рвалось в другую сторону, и горели еще два стога. Но просмоленные стены стали прохладными и очень влажными, и люди, плескавшие воду, ужасно удивились, обнаружив, что стоят в большой луже.
Теперь, когда дому и сараю не грозила опасность, Освальд перевел дух и с отчаянием вспомнил, кто запустил над мирным болотом опустошительный огненный шар.
К тому времени уже смеркалось, но даже великолепие скирд, горящих на фоне темнеющего неба, было для Освальда как соль на рану, и вскоре он убедился, что Дикки чувствует то же самое.
Меня тошнит от всего этого, пробормотал Освальд. Давай домой.
Говорят, при таком ветре все одиннадцать стогов обречены на гибель, сказал Дикки.
Мы тоже обречены, отозвался Освальд.
А мы-то на что обречены? спросил не такой вдумчивый Дикки.
На тюремное заключение, ответил его дальновидный брат, отворачиваясь и направляясь к велосипедам.
Мы не знаем наверняка, что виноват наш шар, возразил Дикки, следуя за ним.
Об этом легко догадаться, с горечью сказал Освальд.
Но люди не узнают, кто виноват, если мы будем держать язык за зубами.
Мы не умеем держать язык за зубами. А если мы промолчим, обвинят кого-нибудь другого. Ты не слышал, что та женщина говорила о страховых выплатах.
Мы могли бы подождать и посмотреть, не попадет ли кто-нибудь в беду. Если попадет, тогда и признаемся, предложил Дикки.
Освальд понимал, что в таком варианте что-то есть, но его сердце было полно отчаяния и раскаяния.
Когда мы дошагали до велосипедов, нам повстречался какой-то человек.
Все сгорело, небось? спросил, ткнув большим пальцем в сторону пылающего двора фермы.
Не все, ответил Дикки. Мы спасли мебель, шерсть и прочее
Человек уставился на нас и мрачно буркнул:
Очень любезно с вашей стороны, но все было застраховано.
Послушайте, серьезно сказал Освальд, лучше никому об этом не говорите.
Что-что? переспросил мужчина.
Если вы расскажете, могут подумать, что вы сами все подожгли!
Тот человек вытаращил глаза, потом нахмурился, потом рассмеялся, и, сказав что-то об устах младенца и истине, пошел своей дорогой.
Мы тоже продолжили путь, и наши души были погружены во мрак, который сгущался все больше по мере того, как мы приближались к дому.
В тот вечер, когда малыши легли спать, мы устроили совет. Дора и Элис, похоже, проплакали весь день. Они почувствовали себя немного лучше, услышав, что никто не сгорел заживо. Элис сказала, что все время думала о больших семьях, сгоревших дотла. Но насчет того, рассказать или нет об огненном шаре, мы не смогли сойтись во мнении.
Элис и Освальд считали, что мы должны сознаться. Но Дикки говорил:
Подождем.
Дора сказала, что нужно написать о случившемся отцу.
Какая разница, уверены мы или нет, что ферму поджег наш шар, заметила Элис. Думаю, виноват он И в любом случае мы должны признаться.
Я тоже так считаю, согласился Освальд, но хотелось бы знать, какой за это полагается тюремный срок.
Мы легли спать, так ничего и не решив.
Освальд проснулся спозаранку, встал и посмотрел в окно: от обреченного двора все еще поднималось большое облако дыма. Тогда он разбудил Элис и сказал:
Вдруг полиция заперла бедного фермера в отвратительной камере? А виноваты-то мы.
Я думаю точно так же, призналась Элис.
Оденься, велел Освальд.
Когда Элис оделась и вышла на дорогу, там уже твердой походкой расхаживал Освальд, бледный, но решительный.
Знаешь, давай пойдем и во всем признаемся, предложил он. Скажем, что мы с тобой смастерили шар. Остальные, если захотят, смогут остаться в стороне.
Если нас действительно посадят в тюрьму, они не останутся в стороне, ответила Элис. Но с нашей стороны будет благородно постараться не впутывать младших. Давай так и сделаем.
И тут мы поняли, что не знаем, кому сдаваться.
Сообщить в полицию? Нет, это слишком роковой поступок, сказала Элис. Тогда пути назад уже не будет. Кроме того, полицейский здесь всего одинДжеймсон, а он ужасно глупый.
Уверяю, вы понятия не имеете, каково это: иметь на своей совести такое преступление, как поджог, потратить столько душевных сил, чтобы решить сознаться, а потом не знать, кому же именно признаваться.
Мы провели ужасный день. И все это время стога пылали. Все жители деревни приезжали на телегах и велосипедах посмотреть на пожаркак на ярмарку или в балаган. При других обстоятельствах мы поступили бы точно так же, но сейчас у нас не было на это сил.
Вечером Освальд отправился прогуляться в одиночестве и понял, что ноги несут его к скромному жилищу старого моряка, который однажды помог нам в приключении с контрабандой.
Автор стремится говорить правду, поэтому признает: возможно, Освальд надеялся, что старый моряк, так хорошо разбирающийся в контрабандистах и разбойниках с большой дороги, сумеет придумать, как спасти нас от тюрьмы, не отправив туда вместо нас невинного человека.
Когда Освальд нашел моряка, тот курил закопченную трубку у двери своего коттеджа. Моряк, как обычно, подмигнул Освальду.
Я хочу спросить вашего совета, но дело секретное, сказал Освальд. Я знаю, вы умеете хранить тайны.
Старик согласился молчать, и Освальд с большим облегчением выложил ему все.
Моряк слушал очень внимательно, и, когда Освальд закончил, сказал:
На этот раз ты ни при чем, приятель. Видел я, как взлетал ваш воздушный шарда еще какой красивущий.
Все мы видели, как он взлетел! с отчаянием воскликнул Освальд. Вопрос в том, где он упал?
В Бурмарше, сынок, последовал неожиданный и несказанно замечательный ответ. Племянница мужа моей сестры показала мне сегодня утром шар, на котором красными чернилами были написаны ваши имена. Шар упал на их грушевое дерево и запутался в ветвях.
Освальд, задержавшись лишь для того, чтобы пожать руку своего спасителя, помчался домой как на крыльях, чтобы поведать обо всем остальным.
Не думаю, что мы когда-нибудь в жизни чему-нибудь так бурно радовались. Это ужасно угнетаетсчитать себя отъявленным поджигателем.
Как только мы слегка пришли в себя, мы начали бояться, что Тому Симкинсу, фермеру из «Короны Овендера», не поздоровится. Но он вышел из этой истории, как и мы, без единого пятнышка на своем честном имени, потому что и он, и его сестра, и его работник Ханисет поклялись, что в ночь перед пожаром фермер разрешил бродяге переночевать у них на сеновале, где потом нашли трубку и спички. Итак, Том получил страховку, но бродяга сбежал.
Когда мы рассказали обо всем отцу, он сказал, что на месте директора страховой компании поступил бы совсем по-другому.
Больше мы никогда не мастерили огненных шаров. Хотя в тот раз виноваты оказались не мы, но ведь могло бы случиться иначе, а теперь нам слишком хорошо известны треволнения жизни преступников.
Закладованный дом
Приключение, о котором я собираюсь поведать, случилось очень давно, и в случившемся никто не был виноват. Та его часть, которая больше всего походила на настоящее преступление, была делом рук Эйч-Оу, в то время еще недостаточно взрослого, чтобы вести себя осмотрительно (и в этом тоже нет его вины). Но мы уж позаботились о том, чтобы между открытием его деяний и тем, чтобы он стал достаточно взрослым и осмотрительным, прошло коротких полчаса.
Мы жили тогда в доме старой няни нашего отца, пока Дора занималась малоприятным делом: болела дома, чтобы не заразить остальных. Будь она с нами, скорее всего, ничего бы не случилось, потому что у нее почти безошибочный нюх на то, что такое хорошо и что такое плохо. Автор имеет в виду, что она никогда не делает того, что не понравится взрослым. Старая няня отца была к нам очень добра и не слишком ворчала, разве что по поводу промокших ног и опозданий к обеду, а еще несвежих рубашек. Но такова уж натура даже самых милых взрослыхбеспокоиться о мелочах, и мы не должны слишком строго судить их за это, потому что человек не может противиться своей натуре.
Дом няни стоял там, где Лондон перестает быть Лондоном, но еще не окончательно решает им не быть. Там есть поля, дорожки и живые изгороди, но ряды уродливых маленьких домиков ползут все дальше, как желтые гусеницы, пожирая зеленые поля. Тут и там разбросаны кирпичные заводы, капустные поля и грядки с ревенем. И в тех местах гораздо интереснее, чем в настоящем городе, потому что больше простора, чтобы чем-нибудь заниматься, и меньше людей, которые скажут: «Зря ты это затеял!» когда ты этим займешься.
Примечания
1
«Файвз» игра, в которой надо перебрасываться маленьким кожаным мячом на специальном корте.
2
Мария Эджвортирландская писательница XIX века, автор нравоучительных рассказов для детей.
3
«Вперед, на запад!» приключенческий роман Чарльза Кингсли.
4
«Тяжелые деньги» роман Чарльза Рида о невыносимых условиях жизни в сумасшедших домах.