«Ч-чёрт!» раздался позади мужской споткнувшийся голос, за ним женский: «Осторожно!»
Я обернулась на русскую речь. Мужчина и женщина. Обавысокие, светловолосые, загорелые, не похожие на израильтян. Женщина немного старше, очень красивая. Мы спеклись взглядами. Точно знакомая. Но кто, откуда? Лопасти памяти принялись ворочать склеротические пласты.
Ольга! Фотограф! Мы работали на одном проекте лет десять назад. Я писала о семимильных шагах книжной индустрии, которыми она шагает к краю цифровой пропасти, а Ольга обеспечивала наглядный материал. Очень хороший фотограф. Точно, она!
В Ольгиных глазах шагали коллеги, соседи и знакомые с транспарантами: «Нет, не она!» Шествие длилось секунды. В зрачках время течёт со скоростью мысли, а не со скоростью толпы малознакомых людей.
Ольгин спутник выгуливал ожидающий взгляд между нами на поводке полуулыбки.
Господи! Татьяна! узнала Ольга, когда я уже собиралась сдаваться. Вот она, профессиональная память! Лицо помню, а что с этим лицом делалану никак!
Она засмеялась и обняла меня, подвинув ближе блондина.
Познакомьтесь! Это Татьяна. Мы вместе работали, в Москве ещё. Это мой муж, Миша.
Очень приятно! муж протянул загорелую руку.
Ты как здесь? По святым местам? улыбалась Ольга.
В гостях у родственников.
У тебя здесь родственники?
Да, на Роша Шона собираемся каждый год.
Молодцы какие! А у меня никого тут не было, когда переехала сюда с бывшим мужем. Ой, как я рада тебя видеть!
Она порылась в сумочке, протянула визитку.
Приходи сегодня вечером к нам. Сможешь? Часов в семь.
Смогу. Спасибо.
Ты где живёшь?
Я назвала адрес.
Ну это рядом. Минут пятнадцать на такси. Там есть на иврите. Таксисту покажешь, привезёт.
Мы еще раз обнялись и поцеловались.
Ждём! прижалась Ольга к плечу блондина.
Мы помахали друг другу, и супруги свернули на соседнюю улицу, такую же раскалённую. Он держал ее под руку. Ее светлые волосы покачивались в такт шагам. Она, на каблуках, несмотря на жару, такая же красивая, как была, без греющего женского злорадства: «а коленочки-то уже бесформенные» или «а сиськи-то явно сделанные», просто красивая. Ну, если только пара лишних килограмм. И все же, что-то сломалось в ее красоте, словно потерялся маленький пазл, без которого уже не было картины
Таксист, похожий на московского кавказца, но без пытки русским языком, прочёл адрес на иврите и завращал глазами по часовой стрелке. На цифре «три», напротив меня, он остановился. Надо было что-то говорить, но что и на чём?
Вотс an? А ю окей? спас меня американский кинематограф.
Таксист повторил адрес вслух, интонацией расставив вопросительные знаки после каждого слова.
Город? Район? Улица?
Йес, йес!
Дэнжерос!!! выпрямил он вопросительные знаки в восклицательные.
Ноу, ноу, итсокей! беспечно уверила я.
Он втянул голову в плечи, ощетинив брови и волосы в носу, и обвёл глазами край большой опасной горы, что следовало понимать как: «Я предупредил. Моё дело крутить баранку».
О-кей
«Поток белых машин втекал в рыхлый пляж. Слоёный пирог заката вываливал в море малиновую начинку. Сиреневые волны гладили на песке истоптанные вечерние тени, готовясь к ночи». Я мысленно воткнула эту фразу в статью о впечатлениях об исторической родине.
Раша? уточнил розовый от заката таксист.
Раша, Раша. Моску.
Окей, повторил он.
Бьютифул! кивнула я на закат в лобовом стекле.
Он глянул настороженно, словно я похвалила его жену или дом.
Машина свернула в сумрак. Тесно сдвинутые серые камни хранили ночь, словно древнюю тайну. Солнце не отважилось сунуть луч между домами, и улицы освещались добровольными фонарями.
Приэхалыи! с трудом выговорил «кавказец», повесив на руль волосатые руки.
Мы поупражнялись в умении понимать английские числительные, и белая машина утонула в сумраке, словно пельмень в бульоне. Я осталась одна в щели между домами, считающейся улицей. Была бы я чуть толще, застряла бы в этой улице навсегда, заросшая пыльным плющом и помеченная тощими кошками, отвоевавшими на святой земле право на независимость в обмен на худобуполезным качеством, чтобы попасть в гости.
На двери нужного дома бронзовый лев с кольцом во рту смотрелся в отполированные каменные ступени. Разогнавшись изнутри, он застрял мордой на улицу. Его спасали, упираясь в ступени и дёргая за кольцо, но лишь отполировали их. Я тоже шаркнула по ступенькам и взялась за кольцо. Лев оскалил темный клык, от чего в стене сразу нашелся пупок звонка. Раздался лай собак, тихий и деликатный, по сравнению с лаем из-за московских дверей, когда кажешься себе приглашённым лакомством для хозяйского любимца.
Солидно лязгнувший замок впустил меня к двум лохматым псам и красивой Ольге в платье крупными цветами.
Ну-ка тихо! пнула она пса и чмокнула меня. Привееет! Проходи, не бойся, от них кроме шума ничего! Место, Дэни!
Вильнувшие хвосты собак, распустившиеся цветы Ольгиного платья и её яркие глаза, приглушённый свет, пряный аромат парфюма и специй, бесцеремонно занявший нос целиком, и сам дом, возбуждённый незнакомым гостем, все говорило о цели моего приглашенияпохвастаться.
Ну, как доехала? Быстро? светлая прядь Ольгиных волос обняла ее за шею.
Да, но таксист так странно на адрес среагировал. Сказал, что опасно.
Ольга пожала плечами, поправила волосы.
Не знаю. Мы привыкли. Яффадревний арабский город. Живут в основном арабы. Здесь сносили все дома, пока израильтяне не встали на защиту. Кладку старых арабских замков не могли разрушить несколько дней. Осталась свалка. Из них сделали волнорезы в море. Этот дом из сохранившихся. Ему почти сто лет.
А как вы тут с арабами живете?
Да нормально, дружно. Они только спереть могут мелочь какую-нибудь, это у них в крови и громко палят из всех пушек в Рамадан, а такнормальные соседи, не хуже московских. Зато море в полутора минутах ходьбы всего, можно купаться ночью голыми. Раньше мне казалось это верхом разврата, сейчас нет Мы ходим часто с мужем. Одной опасно
Мы сели на диваны, впитавшие в себя пряные запахи, словно морские губки.
Миша! Сделаешь нам кофе? крикнула Ольга в сторону лестницы, задрав голову и выпустив одну грудь в вырез платья, надетого на голое тело.
Розовый ореол соска выкатился закатным солнцем над крупными цветами.
А он дома? с трудом отвела я взгляд.
Да, ковыряется там со светом на втором этаже. Ты не обращай внимания, он не любит бабские посиделки. Мы вообще живем без вторжения в личное пространство друг друга. Наконец, я нашла, что мне нужно. Сексда, помощьда. Но никто ни к кому не лезет.
Сделай сама, Олюш! У меня процесс тут! ответил сверху гулкий Мишин голос.
Ты выйдешь к нам? Ольга застыла с поднятой головой и розовым соском в вырезе платья.
Попозже, может!
У него руки золотые! похвасталась хозяйка, вернув грудь в платье. Этот дом был в таком разобранном виде! Ты не представляешь! Арабское семейство выкрутило и содрало все, что можно было выкрутить и содрать! Я как-то в Москве после хохлов в квартиру заехала, в ужас пришлаони обои со стен сняли, лампочки выкрутили, розетки, крышку с унитаза унесли! Но нашим арабам они в подметки не годятся! Эти проводку выломали из стен! Поэтому у нас верхний свет не работает, приходится освещаться светильниками. Миша провода кинул временно, делает все сам. Дверь тоже он поставил. Входной двери не было, представляешь!
Вот эту, со львом?
Ну да. Она наверху стояла, ее выломать не смогли. Миша разбирал два дня арабские шкворни наборные, забитые наглухо. А он, с поговорочками, «что один гомо сапиенс построил, то другой завсегда разрушить может», спокойно разобрал и вниз перенёс. Эта дверь в сезон дождей выдерживает град, параллельный земле со скоростью сто километров в час!
Ольга закинула ногу на ногу, качнув туфель на «танкетке» загорелой щиколоткой. Золотая пряжка туфли подкинула «зайчика» к кованой люстре под тёмным сводом потолка.
А эта люстра? Новая? проследила я за зайцем.
Эта, кстати, здешняя! Не знаю, почему-то ее оставили. Но она все равно не работает. Ладно, ты будь как дома, я кофе сварю, поднялась хозяйка.
Тебе помочь?
Нет, нет! У нас и кухни нет, закуток три метра. В таких домах не бывает кухни в русском понимании. Зато гостиная как спортзал, расставила руки Ольга, шелохнув грудью крупные цветы платья.
Я обвела взглядом «спортзал» по траектории мяча. Ковры на полу из светлого камня, ленивые диваны, древние балки, сводчатый потолок, кованые решетки на высоких окнах, витая лестница наверх, рабочий стол с огромным монитором, неожиданные светильники, свет которых прокрадывается в арки, слегка пригнувшись, словно разыскивая того, кто прячется в фотопортретах на белых стенах.
Из аскетичной деревянной рамы смотрит добропорядочное лицо мужчины. Показное самоограничение в насильно уложенных волосах и срощенность бровей с избирателем. Политик. Рядом с ним женщина с жесткими складками возле поддутых губ, приоткрытых в искусственной, располагающей улыбке. Следомпожилой араб в догматических религиозных морщинах, тюрбане и выражением лица: «Выламывать проводку из стен? Аллах упаси! Только если ему будет угодно!» Другие портреты так же говорили о людях больше, чем они сами хотели сказать о себе. Так снимает только хороший фотограф.
Не скучаешь? заглянула Ольга в аромате кофе.
Нет. Работы твои смотрю. Ты мастер!
Да, улыбнулась она. А сколько этот мастер пробивался! Одна! Никто не помогал! С мужем развелись, дочь школьница, денег нет. Бегала по редакциям, на ломаном английском, потом на таком же иврите чего-то объясняла, показывала работы, убеждала. Страшно вспоминать! Однажды, практически от безысходности, сняла сама себя голую в зеркало. Показала снимок. И с этого началось. Вдруг меня заметили Минутку, я сейчас! Кофе по-арабски это целая история!
Ольга скрылась в арке, а я представила её, обнаженную, стоящую перед безысходным зеркалом в спальне. Она смотрит, как тени ложатся на изгибы ее тела, на обводы грудей с розовыми сосками, на мягкий живот с лункой пупка, на уголок паха, зажатый между стройных ног берет фотоаппарат и снимает себя. И эта фотография разделяет ее жизнь на «до» и «после». «Кусок красной материи, пущенный на паруса, больше не заменит ей алого неба счастья. Счастья обретения себя» выперла литературная опухоль-заметка о талантливой художнице.
Старинный глиняный кофейник, словно откопанный археологами и новейшая бутылка коньяка появились вместе с хозяйкой, говорившей по телефону.
Сегодня? Хорошо! Да, да, конечно! Жду вас! Ольга приветливо улыбалась, будто в телефоне могли ее видеть. Клиенты подъедут. Мы поработаем. Это недолго, минут сорок, час. Договаривались на завтра, но они попросили перенести. Ребята геи. Один гид, другой стюард. У них любовь, объяснила она.
Слушай, а можно посмотреть, как ты работаешь с ними?
Ольга отрицательно покачала головой.
Нет, ну не пялиться, конечно! Спрятаться где-нибудь. Незаметно
Студия пустая, задумчиво проговорила Ольга, там негде прятаться. А хотя в ее глазах засветились два хулиганских светлячка, есть ширма. Можно перенести ее в студию. Пойдем-ка!
Она потянула меня в тёмную арку.
Осторожно, здесь ступенька! предупредила Ольга, крепче сжав мою руку.
Студия представляла собой пустую белую комнату, напичканную светильниками и соединенную проходом с другой комнатой, в которой жил бардак. С полок свешивались парики, ткани, одежда, рыцарские доспехи, шляпы и шляпки, искусственные, вечно упругие цветы и прочий цветной хлам. Старинную, тёмного кружева ширму, сложенную детской книжкой в углу, мы вдвоем отволокли в студию, где она показалась светской дамой, случайно зашедшей в операционную.
Сюда! Ближе к стене! командовала Ольга. А даже и хорошо! оценила она, наклонив голову. Создает настроение. Тогда вот ещё что!
Она ушла в «бардачную» и вернулась с рулоном белой органзы и алюминиевым обручем, какие бывали на уроках физкультуры.
Это зачем?
Есть идея! азартно подмигнула она. Только давай такони звонятты сюда! Тебя не должны видеть! Договорились?
Конечно! Тебя заводит, что я буду смотреть? прямолинейно спросила я.
Она засмеялась, откинув голову и обнажив грудь до соска.
И это тоже. Но мне самой интересно, как я буду работать, зная, что там кто-то наблюдает. Для меня это эксперимент!
Мы вернулись в «спортзал» к ленивым диванам и играющему в прятки свету. Ольга разлила кофе из археологического кофейника в золоченые чашки.
Собственно, арабского в этом кофе только то, что Миша сам обжаривает и отбирает зерна. Это очень по-арабски, рассказывала она. А дальшевсё как обычнохолодная вода, сахар и на огонь до кипения. Я делаю так же, но у него почему-то вкусней получается.
Она счастливо улыбнулась. Светлый завиток обнял ее за шею. Она отвела его красивым медленным жестом.
У него всё вкусно получается
Как вы познакомились?
Да знаешь, банально. На улице. Я тащила сумку с аппаратурой, он помог. И потом как-то сумел быть незаметным и нужным одновременно. Именно таким, каким мне надо. Никакого другого мужика я бы не потерпела рядом. Вообще, если бы не встретила его, думаю, не сошлась бы больше никогда и ни с кем.
Почему?
После двух разводов и после того, как третий муж сбежал, сказав напоследок «ты сильная, сама справишься», мужиков ненавидела, да плюс еще комплексы из детства
Комплексы? У тебя? удивилась я. Да на тебя всё, что есть мужского пола, смотрит со слюнями на глазах!
Смотреть-то смотрит. Гнилые только они все Ольга вздохнула. Курить тянетне куришь?
Я нюхаю. И слушаю, откуда взялись комплексы у такой красоты!
Ольга, грустно хмыкнув, щёлкнула зажигалкой.
Да тоже банально все. Все мы родом из детства, как известно. Когда-то девочка Оля пережила самую большую трагедию своей жизниразвод родителей. Мама узнала, что у папы появилась женщина, долго терпела, пытаясь сохранить семью, но папа ушёл. Мама впала в депрессию, пыталась покончить с собой. Девочка не могла ответить на вопрос «кто виноват», а мама легко ответилавиновата Оля. Оля требовала к себе слишком много внимания, болела, капризничала, надо было водить ее в художественную школу. На папу не хватало времени, и вот результат. Оля изо всех сил старалась не огорчать маму, хорошо училась, но мама все больше винила дочь в том, что жизнь сломана, и что счастья больше нет. Есть только девочка, так похожая на предателя. С ощущением вины Оля и выросла, не понимая, почему папа прекрасно себя чувствует с новой женщиной и новыми детьми, а мама страдает. Повзрослев, она решила, что всему виной отношение женщин к мужским изменам. Женщины прощают и терпят, поэтому мужчины изменяют. Оля поклялась, что никогда не простит и что в её семье измен не будет. Или не будет семьи! Но нельзя жить, не веря тому, кого любишь. Она верила. Каждую клятву в вечной любви принимала за чистую монету. Разве можно изменять, если сказаны слова: «ты моя единственная», «мы вместе навсегда», «я буду любить тебя вечно». Она ещё не знала, что в слова «всегда, никогда, вечно, единственная» мужчины и женщины вкладывают разный смысл. Нравится кофе? вдруг спросила Ольга.
Да
Наготовила вчера котёл картошки с мясом и грибами. Русские вкусы к еде непобедимы и неискоренимы. Хочешь?
Нет, спасибо. С удовольствием пью кофе и слушаю тебя Что было дальше с девочкой Олей?
Что было повторила Ольга. Вышла замуж, как все. Первый муж, однокурсник, оценил вечность в два года. После рождения дочери он потерял интерес к семье и, не стесняясь, завёл роман на стороне. Ольга пережила первое крушение своих надежд, измену не простила и осталась одна с ребенком. Потом встретила другого. Он был ученый, биолог, и полностью разделял ее взгляды на брак. Рассказывал, как у него дома жили рыбки, самец и самка. Когда самка заболела и умерла, самец выбросился из аквариума на стол. Даже рыбки верны, которых человек считает примитивными созданиями, говорил он. А мы-то, существа, наделенные высшим разумом и чувствами! Снова поверила. Вышла замуж. Примеров верности из животного мира хватило на пять лет. Лаборантка носила слишком короткие юбки и любила рассказывать о своих победах подругам. Оля прекратила второй брак, решив, что с нее хватит. Но время, как известно, лечит, а человек, особенно женщина не может жить без надежды. Появился мужчина. Талант, обаяние, красивые ухаживания. Говорил, что нагулялся, что хочет стабильности и тепла. Поверила снова в «единственную» и «навсегда». Вышла замуж.