Тётя Света жила с дядей Мишей, но детей у них не было. Однажды я слышала, как тётя Света рассказывала бабушке за чашкой чая, что она сделала что-то такое, отчего у неё не может быть детей. На вопрос бабушки: «Зачем же вы это сделали, Светлана?» тётя Света ответила, что была дурой и что очень жалеет. И потом она рассказала, что потеряла много крови и чуть не умерла. И что дядя Миша, её муж, долго пил. А потом они даже лечились, но дети никак не получались. И тогда бабушка сказала: «Вам должно быть очень одиноко, душа моя», и тётя Света заплакала. Я иногда подслушивала взрослые разговоры, и, когда бабушка заставала меня за этим занятием, она строго говорила:
Мария Борисовна! Подслушивать чужие разговорыэто всё равно что читать чужие письма. Или это всё равно что влезть в чужой карман. Воспитанные люди никогда себе этого не позволяют.
Когда бабушка на меня сердилась, она называла меня по имени-отчеству, а когда очень сердилась, добавляла фамилию. Тогда это звучало совсем страшно:
Мария Борисовна Берман! Как вам не стыдно! Почему вы скрыли, что здесь опять были ваши друзья и съели всю колбасу и весь хлеб? И почему одна банка, в которой находилось вишнёвое варенье, оказалась пустой? Я просила вас предупреждать меня об этих визитах! Но что страшнее всего: почему моя новая шляпа лежит не там, где я её положила?
И тогда мне пришлось рассказать бабушке, что мы с девчонками пришли немного поиграть в дочки-матери и по сюжету у нас был обед. А вот чтобы кто-то был мамой, нужно было надеть бабушкину шляпу. А иначе как мама будет отличаться от всех нас, если мы одноклассницы? Бабушка торжественно водворяла свою шляпу на место, а мне назидательно говорила:
И всё же я попросила бы вас, душа моя, сообщать мне об этих визитах заранее. А сейчас я пошла в магазин за новой колбасой и новым хлебом. Иначе на завтрак мне нечем будет вас с папой кормить.
Глава четвёртаяДень рождения
Итак, одиночества я боялась даже больше, чем Анну Генриховну. Или так же. Только Анна Генриховна была вполне осязаема, а настоящее одиночество я всегда видела в глазах у папы, когда он смотрел на мамину фотографию. Бабушка как-то мне сказала, глядя на папу, когда он смотрел на мамин портрет, висящий на стене:
Смотри, душа моя, как он несчастен как одинок
Бабушка никогда не плакала, даже в день моего рождения: день моего рождения был днём маминой смерти. Поэтому мы вовсе не праздновали этот день. А чтобы я не чувствовала себя изгоем, мы не праздновали ничей день рождения: ни папин, ни бабушкин. Каждый год, просыпаясь в этот день, я находила на тумбочке, стоявшей возле моей кровати, вазочку с нарциссами. Я родилась в марте, и эти цветы уже продавали на базаре, а это были любимые мамины цветы.
До школы я считала, что так и нужно жить, не празднуя дни рождения, хотя с удовольствием ходила на дни рождения своих дворовых подруг. Но когда я пришла в первый класс, поняла, что эта традиция нашей семьи была скорее исключением, чем правилом.
Дети приносили в школу конфеты, все кричали: «С днём рождения!», и я стала ждать свой день рождения, чтобы отпраздновать его в школе.
Я ужасно боялась огорчить папу и бабушку, поэтому не могла так запросто подойти и сказать им: «Послушайте, дорогие мои папа и бабушка! Мне нужны конфеты, чтобы отпраздновать свой день рождения». Много раз проговаривая про себя эту фразу, я так и не решилась подойти ни к папе, ни к бабушке и, когда наступил долгожданный день, поплелась в школу в расстроенных чувствах.
В моём первом «А» классе все знали, что у меня день рождения. На стенде висела моя фотография, а над ней красовалась надпись: «Поздравляем!».
Надпись предназначалась для всех, а фотографии менялись в зависимости от именинников.
Я вошла в класс, и все дети дружно выстроились. Елена Михайловна, учитель нашего первого «А» класса, взмахнула рукой, и все ребята дружно три раза прокричали: «Поздравляем!»
Я стояла красная как рак и чуть не плакала.
Ну, Машенька, что же ты молчишь? Ответь ребятам! И угощай, пока звонок не прозвенел.
Мне нечем угощать, Елена Михайловна.
Ты забыла конфеты дома? протянула мне соломинку Елена Михайловна.
Да, забыла, чуть слышно сказала я.
Ничего страшного, садись. Начинаем урок, дети
Этот день был худшим днём в моей жизни. На перемене ребята окружили меня и стали дразнить: «Машка-бедняжка, Машка-забывашка», а я стояла и беззвучно рыдала. Слёзы текли по моим щекам, скатывались на белый воротничок. Те же, что попадали в рот, я глотала. И только Сашка Макаров стоял в стороне, с жалостью глядя на меня, на этот безумный хоровод, и молчал. Сашка тоже не принёс конфеты на свой день рождения. И в тот момент я была благодарна Сашке за то, что он не встал вместе со всеми и не кричал мне обидные слова. Тогда я ещё не знала, что у Сашки пьющие родители и что конфеты он ел только в школе, когда кто-то праздновал свой день рождения.
Елена Михайловна вошла в класс, когда моё сердце готово было разорваться от горя. В руках у неё был кулёк с конфетами.
Машенька, торжественно произнесла она, что же ты стоишь как вкопанная? Твой папа принёс конфеты, которые ты забыла дома. Иди угощай ребят.
На ватных ногах я подошла к Елене Михайловне и взглянула в её глаза. Когда она купила эти конфеты? Или не купила? Или на самом деле их принёс папа? Много вопросов, слишком много
Глотая слёзы, я взяла кулёк и стала угощать притихший класс.
И тогда Елена Михайловна сказала:
А теперь все быстро извинились перед Машей. Немедленно. И чтобы я больше никогда не наблюдала такое бесчинство. Высоветские дети, а советские дети всегда помогают друг другу.
Все стали подходить ко мне и извиняться, а я всё продолжала плакать. От жалости к себе, от стыда, от боли, от благодарностисама не понимала, почему я стояла и плакала.
От всего пережитого у меня поднялась температура, и Елена Михайловна позвонила бабушке.
Я проболела всю неделю. У меня была горячка, так сказал врач «скорой помощи». Пребывала в каком-то беспамятстве, но, когда приходила в себя, видела папу, который сидел у моей постели и плакал.
Не оставляй меня, Тыковка! Пожалуйста, только не оставляй
Потом ко мне пришла моя мама. Она была в красивом белом платье, с распущенными волосами, и в руке у неё были нарциссы. Я всем сердцем потянулась к мамочке, но она сказала мне: «Не время, Тыковка моя! Побудь ещё с папой и бабушкой. Им так нужна твоя поддержка!» Я протянула к ней руки и сказала: «Не уходи, мамочка! Ты нужна нам!» Мама улыбнулась мне той самой моей любимой улыбкой, прямо как на портрете, и сказала: «Я с тобой, душа моя! Всегда-всегда!..» А потом она как будто бы растаяла. И я поняла, что очень хочу пить. Я открыла глаза, увидела склонившуюся надо мной бабушку и произнесла еле слышно: «Пить»
Глава пятаяЧто такое хвалёный еврейский ум?
Раз в неделю мы с папой и бабушкой ходили в кино или в театр. В нашем небольшом городке были вполне приличные театр и кинотеатр «Дружба». Бабушка была ответственной за культуру в нашей семье. Её никто не назначалона сама взяла на себя эту святую обязанность: «культурно развивать ребёнка», то есть меня. Мы ходили на все театральные премьеры, но они были не так часты в нашем небольшом городке. А вот фильмы в кинотеатр завозили раз в неделю, и бабушка брала билеты на дневной сеанс. Она приходила за час до открытия касс, чтобы получить билеты на первый ряд. Папа спорил с ней, утверждая, что билеты лучше брать на пятый ряд. Папа был инженером и грамотно доказывал бабушке, что «технически удобно, когда смотришь на экран не вверх, а прямо». Бабушка сдвигала на нос очки, смотрела поверх очков на папу и всегда говорила одно и то же:
Борис Семёнович, если вы такой умный, покупайте билеты сами. И давайте при Марии Борисовне мы не будем решать эти вопросы.
Папа молча одевался, шёл в кино, садился в первый ряд и задирал голову. Когда мы выходили из кинотеатра, папа усиленно вертел шеей, тёр её, всем своим видом показывая, как она затекла. Бабушка же всегда делала вид, что не замечает папиных манипуляций с шеей.
Я очень любила фильмы про любовь, но иногда приходилось смотреть и про войну или милицию, которая ловила преступников. Все киноленты были целомудренные и бескровные. Но если кто-то стрелял или целовался, бабушка закрывала мне глаза своей тёплой ладонью.
Папа шептал:
Варвара Степановна, нужно было брать билеты на детский сеанс.
На что бабушка возражала ему:
Борис Семёнович, девочка должна видеть реальную жизнь. Кто ей снимет розовые очки, когда нас с вами не станет?
Сидевшие рядом люди начинали шикать, и спор прекращался.
Итак, обедали мы всегда в пять часов вечера, когда папа приходил с работы. Мой папа, Борис Семёнович Берман, работал инженером на машиностроительном заводе.
Что такое инженер, я не очень понимала, но знала: папа был уважаемым человеком, несмотря на молодые годы, и папины сослуживцы говорили, что он очень талантливый инженер и даже изобретатель. Папа что-то изобрёл, и это что-то увеличило производительность чего-то в два раза. Папе за это увеличили зарплату, и он получил какую-то важную бумагу, в которой чёрным по белому было написано, что мой папа, Борис Семёнович Берман, великий изобретатель. Бабушка вытащила из комода старинную рамку и вставила в неё папину бумагу. Папа вбил в стену гвоздь, и диплом об изобретении занял почётное место на стене между портретом мамы и моей фотографией, где мне исполнился годик.
На это бабушка тут же возразила, сказав, что папе нужно быть скромнее и этому диплому совсем не обязательно висеть рядом с мамой. Потом таких дипломов становилось всё больше и больше, и каждый раз, когда папа вешал рамку с дипломом на стену, бабушка говорила:
Ваш народ всегда отличался умом, и тут же добавляла: И умением приспосабливаться.
Мне казалось, что бабушка недолюбливала папу, но я долго не понимала, за что именно.
Как-то раз я спросила бабушку, за что она не любит папу, и бабушка ответила мне со свойственной ей выдержкой и достоинством:
Когда вырастешь, ты всё поймёшь, душа моя. У твоей мамы были большое будущее и прекрасная партия, но она выбрала твоего отца.
Папа иногда играл в шахматы со своим сослуживцем и, пожалуй, единственным другомдядей Колей. Дядя Коля приходил с бутылочкой «водовки» и говорил после застолья: «А не сыграть ли нам партейку, Семёныч?» Папа покорно доставал шахматную доску и расставлял фигуры. Папа почти всегда проигрывал дяде Коле. Бабушку это ужасно раздражало.
Твой папа прекрасно играет в шахматы, и я не понимаю, почему он сдал партию.
И тогда я понимала, что это была плохая партия. А маме предлагали хорошую партию, но она почему-то решила проиграть и выбрала плохую партию с моим папой. Но я больше жизни любила папу и не понимала, почему он был плохой партией для мамы.
Однажды, после того как папа проиграл дяде Коле и когда дядя Коля ушёл домой, бабушка не выдержала и высказала папе всё, что она думала о папе, дяде Коле и их посиделках с бутылкой «водовки».
Уважаемый мой зять, Борис Семёнович. Я должна вам заметить, что я долго терпела и этого вашего сослуживца-алкоголика Николая, и то, что вы при ребёнке позволяете себе выпить, и даже то, что этот ваш Николай съедает наши недельные запасы продуктов. Но то, что вы проигрываете этому бездарному, простите, слесарю в шахматы, я не понимаю. Где ваш хвалёный еврейский ум, за который вас полюбила моя бедная девочка? Где ваша гордость, наконец? Откуда такая бесхребетность, скажите мне?
На что папа смиренно отвечал:
Уважаемая Варвара Степановна, при чём здесь мой еврейский ум? Да, я иногда специально проигрываю моему другу Николаю, потому что понимаю, как ему непросто живётся. Он воспитывался в детдоме, жена его бросила, уехала в неизвестном направлении и увезла единственного сына. У Николая золотые руки, но радости в жизни у него нет. И если я проиграю ему в шахматы, так что? Жалко мне, что ли? У меня есть Тыковка, любимая работа, вы, наконец. А у него нет ничего. И не смейте трогать моё еврейство. Я знаю
Молчать! приказала бабушка и показала глазами на меня, тихо сидевшую на диване и смотревшую мультики.
Папа замолчал, но именно тогда я начала подозревать, что причина неприязни бабушки Вари к моему отцу кроется как раз-таки в этом самом еврействе.
Несколько дней я переваривала услышанное, а потом решила спросить у папы, что такое это еврейство и с чем его едят.
Папа всегда укладывал меня спатьэто тоже было традицией нашей семьи. Когда мы легли, я уткнулась в папино плечо, вдыхая родной и такой любимый запах, и спросила:
Папочка, а что такое хвалёный еврейский ум?
Папа отодвинулся, внимательно посмотрел на меня и сказал:
Понимаешь, Тыковка, евреиэто такая национальность. Вот есть русские, украинцы, грузины, а мыевреи.
И я?
Ну да, наполовину. Твоя мама не была еврейкой, она была русской
Дворянкой?
Её дедушка с бабушкой были дворянами. Это родители твоей бабушки Вари. После революции их сослали в Сибирь. Бабушка Варя там вышла замуж и родила твою маму. Мужа бабушки, твоего деда Василия, убили на войне. Бабушка растила маму одна. Я служил в армии в Сибири и там встретил твою маму. Мы полюбили друг друга, но то, что мы разных национальностей, не понравилось ни одной из твоих бабушек. Моя мама хотела, чтобы я женился на еврейке, но я очень любил твою маму.
А бабушка сказала, что у мамы была прекрасная партия, но она выбрала тебя.
Да уж, твоя бабушка Варя тебе наговорила. Она хотела, чтобы мама вышла замуж за сына её подруги. Он был старше мамы и имел какую-то докторскую степень, и положение в обществе, и зарплату.
А разве женятся из-за зарплат?
Ну, иногдада. Но мама полюбила меня всем сердцем. И мы поженились, никому ничего не сказав.
Без белого платья?
Да, Тыковка. У нас не было денег на белое платье.
Разве так можно? Ну, оно было хоть розовым?
Оно было сиреневым. Мы купили его прямо накануне свадьбы. Какое было в магазине, такое и взяли.
А где сейчас это платье?
Мама его отдала своей подруге, тоже на свадьбу.
А бабушка что?
О, когда бабушка узнала, что мама вышла за меня замуж, она ужасно рассердилась. Но мы уже поженились!
А разженить она вас не могла?
Нет, конечно.
А потом что было?
А потом мы узнали, что у нас будешь ты.
А потом мама умерла?
Да, Тыковка.
Но она меня хоть увидела?
Увидела и даже поцеловала. Всё, милая, пора спать.
Папа вышел из комнаты, а я лежала и думала: всё-таки любовьстрашная сила! Когда я вырасту, выйду замуж только по любви, несмотря ни на что. И я стала представлять, каким он будет, мой будущий муж: умным, красивым, как капитан фон Трапп из моего любимого фильма «Звуки музыки».
«Я же тоже Мария!» мелькнула в моей голове мысль, и я заснула абсолютно счастливая. А ночью мне приснился чудесный сон: я лежала на руках у своей мамы, а она целовала меня в голову. Рядом стояла бабушка Варя и приговаривала: «Ну что за голова у этой еврейской девочки? Похожа на тыковку»
Глава шестаяЯ больше не Тыковка!
Да, Анна Генриховна, я выучила стихотворение. Рассказать? Пожалуйста.
Марина Цветаева, «Бабушке»
Продолговатый и твёрдый овал,
Чёрного платья раструбы
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы?
Руки, которые в залах дворца
Вальсы Шопена играли
По сторонам ледяного лица
Локоны в виде спирали.
Тёмный, прямой и взыскательный взгляд.
Взгляд, к обороне готовый.
Юные женщины так не глядят.
Юная бабушка, кто вы?
Сколько возможностей вы унесли
И невозможностейсколько?
В ненасытимую прорву земли,
Двадцатилетняя полька!
День был невинен, и ветер был свеж.
Тёмные звёзды погасли.
Бабушка! Этот жестокий мятеж
В сердце моёмне от вас ли?..
Как «что это»? Это Марина Цветаева, Анна Генриховна. Ну и что, что вы задавали Маяковского? А мне больше нравится Цветаева. Прекратите на меня орать. Вам не идёт. И что, что мне четырнадцать лет? Это мне рано такие стихи учить? А моя бабушка говорит, что поэзияэто литература для души. И она должна приносить радость. И сердце должно сжиматься. Да, Марина Цветаеварусская поэтесса. А при чём тут моя фамилия? Да, папа у меня еврейи что? А у Цветаевой мама была немкой, между прочим. Как это не может быть? Я не хамлю вам. Пусть будет двойка. Папу в школу? Папа не может, он в командировке. Бабушка тоже не может. Она болеет. Елизавета Львовна? А она при чём? Да, мачеха. Она занимается воспитанием моего брата. Я не хамлю. Хорошо, выйду.