АЛЬКИ ЗЕИПетрос идет по городуПОВЕСТЬ
«Петрос идет по городу»новая повесть греческой писательницы Альки Зеи, живущей сейчас в политической эмиграции: вышла в 1971 году. Ее первая повесть для детей «Наш брат Никос», изданная уже дважды на русском языке, имела большой успех и переводилась на многие языки. Эта повесть рассказывала о Греции 30-х годов, когда в стране пришла к власти фашистская диктатура во главе с генералом Метаксасом.
Повесть «Петрос идет по городу», хотя в ней действуют другие герои, как бы продолжает тему первой повести, тему борьбы с фашизмом. Действие повести начинается с нападения фашистской Италии на Грецию в октябре 1940 года и кончается освобождением Афин от гитлеровских оккупантов в октябре 1944 года.
Главный герой повести, девятилетний Петрос, за четыре года проходит тяжелую школу жизни, узнавая на собственном опыте, что такое война, оккупация, фашизм и голод. Он вносит посильную лепту в антифашистскую борьбу, помогая писать лозунги на афинских улицах, становясь связным, участвуя в демонстрациях
Эта повесть, как и первая, покоряет читателя необычайно живыми, пластичными образами и глубоким знанием детской психологии.
ЧАСТЬ IОХИ!
Глава 1СМЕРТЬ КУЗНЕЧИКА
В пять часов утра кузнечик еще шевелился в картонной коробке. Вечером Пе́трос поставил ее на табуретку рядом со своей кроватью, потому что кузнечик был сам не свой. Приблизительно то же творилось с ним в первый день вселения в дом, после того как его удалось спасти от кошки; Петрос трогал его палочкой, но тот едва шевелил лапками. Мальчик посадил его в коробку, кормил зелеными листочками. Наконец бедняга ожил и принялся весело стрекотать. Сегодня Петрос собирался переселить его в чулан, в щель большой балки. Все шло прекрасно до вчерашнего вечера, как вдруг кузнечик заболел, и пришлось взять его из прихожей в детскую. Убедившись, что он стрекочет как ни в чем не бывало, мальчик заснул, а когда проснулся в восемь утрани звука. Сидя в постели, Петрос поставил коробку на одеяло и стал разглядывать мертвого кузнечика, который лежал не на спине, лапками кверху, как все дохлые козявки, а повернувшись на бок, на раскрытом крыле. Хорошо, что это случилось в воскресенье, иначе Петрос торопился бы в школу и ему некогда было бы даже похоронить его.
В доме все еще спали. Только дедушка кашлял и ворочался на своем диване в столовой. Антиго́на, сестра Петроса, просила пораньше ее разбудить: она хотела пойти утром прогуляться с подругой, если не испортится погода. На улице была теплынь, грело солнце, хотя и приближался конец октября. В пижаме, босиком, с коробкой в руках подошел Петрос к ее кровати. Смерть кузнечика его очень расстроила, но он не мог удержаться от улыбки при виде спящей сестры. Ее голова, вся в белых тряпочках, высовывалась из-под одеяла: Антигона каждый вечер накручивала волосы на тесемочкиоднажды Петрос насчитал их шестьдесят восемьи как бы поздно ни просиживала за уроками, все же о прическе не забывала. Стоило ли убивать столько времени, чтобы на другой день голова стала кудрявой, как кочан цветной капусты, и потом завязывать два аккуратных бантика по бокам? В ящике письменного стола Антигона хранила массу ленточек, по две каждого цвета, к которым не разрешалось никому прикасаться, словно это были провода под током высокого напряжения. Она страшно гордилась своей прической, потому что кругом говорили, что она вылитая Ди́на Ду́рбин, на которой помешались все девчонки, не пропускавшие ни одного фильма с участием этой американской актрисы и собиравшие ее фотографии. Антигона и вправду была на нее очень похожа, и Петрос жаждал узнать, спит ли Дина Дурбин тоже с шестьюдесятью восемью тесемочками в волосах.
Антигона проснулась в хорошем настроении, что случалось далеко не всегда, назвала его «милым Петросом» и пообещала сводить на четырехчасовой сеанс в «Атти́ду», ближайший кинематограф, где шла картина «Бенгальские копьеносцы». Присев на край ее кровати, Петрос смотрел, как она раскручивает волосы.
Умер кузнечик, печально сообщил он.
Антигона перестала заниматься своей прическойона потянула за последнюю тесемку с такой силой, что вырвала целую прядь волос, и взяла у него из рук коробку.
Как странно, он лежит на раскрытом крыле, сочувственно прошептала она.
Если бы отец услышал ее слова, то, наверно, сказал бы: «Ребячество!» Антигоне было четырнадцать лет, и он считал, что такой большой девочке стыдно огорчаться из-за пустяков, например, из-за какой-то дохлой букашки.
Хочешь, я дам тебе футляр от моего браслета, чтобы ты похоронил его? предложила она.
Хотя сестра была полна добрых намерений, Петрос отказался. Он решил и мертвого кузнечика положить в трещину балки.
За завтраком он ел через силу и, когда мама спросила, нужно ли ему готовить уроки, пробормотал что-то невнятное. Ему не терпелось встать из-за стола и помчаться в чулан. Как только он открыл туда дверь, к нему побежал То́дорос, если так можно сказать про него. Ведь Тодоросом звали большую черепаху, которая раньше была крошечной и помещалась в спичечном коробке. Петрос выменял ее у своего школьного товарища Тодороса на целый мешочек биток и три пистона в придачу. Черепаха передвигалась очень медленно и лениво, точь-в-точь как ее бывший хозяин, в честь которого она и была названа. Когда спичечный коробок стал ей мал, Петрос пересадил ее в коробку из-под конфет, которую засовывал в карман, если шел попасти черепаху в травке. Когда же она стала совсем большой, он поселил ее в чулане, приносил туда корм и изредка выпускал на задний дворик подышать свежим воздухом.
Тодорос, сегодня на рассвете скончался кузнечик, с прискорбием сообщил он черепахе.
Петрос положил кузнечика в трещину балки, замазал щель пластилином и перочинным ножиком вырезал на дереве: «27 октября 1940 года».
«27 октября 1940 года», написал на желтой карточке и отец, сидя за обеденным столом в столовой. Когда он заполнит цифрами много сотен таких карточек, то снимет квартиру побольше, и у Петроса и Антигоны будет по отдельной комнате. «Подождите, вот я напишу массу карточек»говорил обычно отец, если дети просили его что-нибудь купить им. Но Петрос с самого раннего детства, когда он едва доставал до обеденного стола, привык видеть на нем гору чистых карточек. Антигона рассказывала, что однажды, много лет назад, ей здорово досталось, так как она нарисовала среди папиных цифр кошку. Вернувшись со службы, папа тотчас садился заполнять карточки. Он работал и по воскресеньям. В субботние вечера мама вздыхала, что ей хочется сходить в кино, но отец твердил, что они не сведут концы с концами, если он не будет брать на дом работу. Тогда мама принималась бранить господина Кондоя́нниса, папиного хозяина; этот тощий, как щепка, человек, настоящий скряга, держал посредническую контору «Сливочное, оливковое масло». Уже много лет не прибавлял он папе ни гроша к жалованью. Раз в год, в день маминых именин, он присылал в подарок дорогой торт. Петрос дал себе клятву, что в этом году станет первым учеником в классе и после окончания школы будет работать и учиться, а по праздникам водить маму в кино. Об этом он думал по субботам, но вот наступало воскресенье, теплое, солнечное, и он уже сомневался, удастся ли ему выйти в отличники.
«27 октября 1940 года», вывел он на чистом листе бумаги, который давно ждал, чтобы на нем нарисовали карту Австралии. Словно назло, урок географии устраивали по понедельникам, чтобы все воскресенья ему, бедняге, корпеть над картами. Каждый раз решал он разделаться с заданием рано утром, но всегда что-нибудь ему мешало. Если бы сегодня не умер кузнечик, карта была бы уже готова.
Когда он принялся наконец переводить карту на папиросную бумагу, Антигона позвала его в кино. Перед уходом они поссорились. Петрос собрался идти в теннисных тапочках; сестра пригрозила, что не возьмет его с собой, если он не наденет полуботинки и синий пиджак с золотыми пуговицами, а потом заставила его смочить и пригладить волосы. Если бы Петрос не рвался давно посмотреть эту картину, он предпочел бы провести время дома с Тодоросом, лишь бы не выряжаться в узкий уродливый пиджак, купленный еще в прошлом году, ведь он не знал теперь, куда девать руки, нелепо торчавшие из коротких рукавов. По дороге Антигона, которой удалось настоять на своем, спросила его необыкновенно ласково:
Петрос, миленький, ты ничего не имеешь против, чтобы с нами в кино пошел Дими́трис?
Какой такой Димитрис?
Двоюродный брат моей школьной подруги. Он учится в американском колледже.
А что я могу иметь против? Мне же не надо тащить его на закорках, равнодушно ответил Петрос, поняв наконец, почему сестра так добра к нему.
Ее подружки, у которых были старшие братья, завидовали ей. «Ты, Антигона, счастливая, твердили они, у тебя младший братишка, и, если ты идешь прогуляться с каким-нибудь мальчиком, никто тебе не говорит: «Твой дружок мне не нравится».
В перерыве между сеансами Димитрис наболтал Антигоне кучу глупостей. Будто волосы у нее напоминают волны, которые ласкает и завивает ветероткуда ему знать про тесемочки! и губы ее подобны благоухающей розе.
Перестань скрипеть, прошипела Антигона Петросу, который, пытаясь удержаться от смеха, ерзал на стуле.
Посмотри, как она похожа на Дину Дурбин, шепнула своей соседке девушка, сидевшая в переднем ряду, и обе они, обернувшись, уставились на Антигону.
Димитрис услышал это и, поглядев на голову Антигоны, напоминавшую кочан цветной капусты, сказал:
Ты и вправду на нее похожа.
Если бы Петрос был старшим братом, он настоял бы, чтобы его сестра водилась с Яннисом, парнишкой, который жил в доме напротив и приходил иногда помогать Антигоне решать задачи по математике. На обратном пути Петрос, набравшись смелости, спросил:
Почему Яннис не пошел с нами в кино? Мне кажется, этот Димитрис болван.
Чепуху мелешь, оборвала его Антигона. Все мои подруги дружат с мальчиками из американского колледжа, а Яннис ходит в обыкновенную гимназию.
Петрос не стал возражать. Он помнил, что в прошлом году подружки Антигоны и она сама бредили мальчиками из немецкой школы. Но последнее время они и слышать о них не желали. Прошла на них мода, думал Петрос, и теперь эти дурочки только и делают, что говорят о мальчишках из американского колледжа. Ри́та, лучшая подруга Антигоны, заявила однажды, что они не хотят больше знаться с немчуройона имела в виду мальчиков из немецкой школы, и если те в своем уме, то должны перейти в другое учебное заведение, потому что немцы во главе со своим Гитлером решили завоевать всю Европу. Петрос учился в обыкновенной государственной школе, и ему было наплевать, пойдут ли с ним в кино, когда он вырастет, какие-нибудь там Риты или Антигоны. Другое раздражало его гораздо больше: сестра ходила в частную школу, так как все родные, кроме него, разумеется, считали, что куда пристойней будет сказать ее будущему жениху, если таковой найдется: она, мол, закончила частную женскую школу «Парфено́н», а не какую-то там государственную. Какая ерунда!
Перестань подбрасывать ногой коробку, ты мне действуешь на нервы! одернула его Антигона.
Он машинально наподдавал коробку из-под сигарет, которая попалась ему на глаза около выхода из кино и проделала вместе с ним путь до самого дома.
Честное слово, Петрос намеревался тотчас засесть за карту Австралии, но возле своего подъезда столкнулся с Соти́рисом, жившим в том же доме на третьем этаже. Сотирис позвал его к себе посмотреть мертвую цесарку, которую нашел утром на пустыре. Петрос ни разу в жизни не видел цесарки не то что живой, но даже и мертвой. Он не заметил, как пролетело время; мама позвала его ужинать, а карта Австралии все еще была не переведена на папиросную бумагу.
Когда Петрос станет взрослым и обзаведется женой и детьми, он не подумает сажать их есть за стол. Из его столовой деревянная лестница будет вести на антресолион видел такую в квартире у Риты, и он сам, его супруга и трое сыновей (пусть девчонок другие плодят!) будут есть, сидя на ступеньках лестницы, каждый на своей. Сто́ит всей семьей собраться вокруг стола, как неизвестно почему люди начинают нести страшную чепуху. И твердят одно и то же ежедневно, за обедом и ужином.
Опять у тебя, Петрос, неудовлетворительная отметка по греческому языку! распекал его отец.
Купите мне плиссированную юбку. Все мои подруги ходят в плиссированных, приставала к родителям Антигона.
Зачем так рано ужинать? Не можете подождать, пока я закончу пасьянс? Куда мне девать карты? ворчал дедушка.
Целыми днями раскладывал он пасьянс «Наполеон» из целой колоды карт, занимавших весь стол.
Больше тянуть невозможно, нам просто необходимо купить материал для чехла на диван. Когда приходят гости, я краснею, глядя на эту рванину, жаловалась мама.
Петрос мог поклясться, что они повторяют одно и то же каждый день, и у него тоже вертелась на языке самая невероятная чушь:
А я видел сегодня на улице лошадь в соломенной шляпе и с бусами
Чтобы стать капитаном, говорят, надо начинать с юнги. Можно мне пойти в юнги?
Ему не отвечали, потому что никто сроду не принимал всерьез его слов. Только в те дни, когда у них обедал дядя Ангелос, мамин брат, все в доме менялось. Он всегда рассказывал что-нибудь интересное. Но у сыновей Петроса вместо дяди Ангелоса будет тетя Антигона, которая говорит лишь о плиссированных юбках.
Дядя Ангелос пришел вечером после ужина и завел разговор о войне. Петрос думал о кузнечике, и сердце его сжималось от тоски. Что это взрослые прямо помешались на войне?..
Тебе пойдет военная форма, ты будешь в ней неотразима, подшучивал дядя Ангелос над Антигоной.
Посмотрели бы вы на Великую Антигону в прошлую войну! Она пела в костюме эвзона,сказал дедушка.
Дедушка долгие годы служил суфлером в труппе Великой Антигоны, поэтому его внучку и нарекли таким именем. О чем бы ни заходила речь, он всегда вспоминал Великую Антигону. Даже когда Антигона-младшая говорила ему:
Спокойной ночи, дедушка.
Ах, послушала бы ты, как желала спокойной ночи Великая Антигона в роли Офелии! «Покойной ночи, сударыни, покойной ночи, дорогие сударыни; покойной ночи, покойной ночи». Что за голос! Чистый металл!
Однажды дедушка получил приглашение на утренний воскресный спектакль и взял с собой в театр Петроса. Великая Антигона, которая, как и дедушка, давно уже вышла на пенсию, должна была исполнять сцены из старых спектаклей, прежде имевших успех. Петрос увидел на сцене размалеванную старуху, игравшую роль девочки. В соседнем кресле дедушка обливался слезами умиления, а Петрос скучал и рвался домой к Тодоросу.
Мама подала дяде Ангелосу кофе и напомнила детям, что им пора спать. Антигона попросила разбудить ее пораньше, чтобы она успела повторить урок по истории.
А ты, Петрос, все уроки приготовил? остановила его в дверях мама.
Мне надо пройтись немного кисточкой по карте, ответил он, но мама уже не слушала его, потому что дядя Ангелос заговорил о муке и сахаре.
Петрос сложил лист бумаги, на котором должен был сделать карту Австралии, лист остался чистым, лишь наверху красовалась датаи убрал его в ранец. Что он скажет завтра учителю, господину Лука́тосу, когда тот будет отбирать у учеников карты? Вот случилось бы что-нибудь необыкновенное, чтобы завтра не идти в школу! Нет, не надо, конечно, войны, о которой твердит дядя Ангелос, но хорошо бы подхватить, например, свинку. Весь класс переболел свинкой, и только он, как назло, не заразился. Петрос лег в кровать и закрылся с головой одеялом, чтобы ему не мешал свет, который будет гореть, пока Антигона не закрутит волосы на тесемочки.
Если бы кузнечик не умер, Петрос утром в воскресенье сделал бы эту несчастную карту Австралии
«27 октября 1940 года. Здесь покоится Великий кузнечик»вот что оказалось написано большими зелеными буквами на карте Австралии. И господин Лукатос ругает его за это.
Почему ты в трауре? спрашивает учитель.
Умер кузнечик, отвечает Петрос, рассматривая креп на своем рукаве.
Пусть все ученики наденут траур, отдает распоряжение господин Лукатос.
Но в классе пусто, ни души И на кафедре восседает теперь дядя Ангелос.
Ты что сидишь за партой? Ребята уже ушли на войну, говорит он Петросу.
Снаружи доносятся победные звуки марша.
Это идет Великая Антигона, раздается голос дедушки.
Петрос высовывается из окна. По улице шагает его сестра Антигона в фустанелле. Волосы ее накручены на синие тряпочки, концы которых развеваются, как флажки. Она бьет в барабан. За ней целое шествие. Петрос пробирается сквозь толпу. Люди кричат. Он бежит, бежит, спасаясь от их криков Пытается спрятаться в щель балки. Но кузнечик не стрекочет, а тоже орет, пронзительно, громко. Петрос съеживается, сидя в трещине, зажимает руками уши Люди толкают его, хотят, как видно, замазать щель пластилином. А кузнечик кричит, надрывается. Кто-то проводит рукой по лбу Петроса