Твои гласа вешно
Сводят меня ш ума
Покатываясь от смеха, Лела поправляла его.
Шлюха! пробормотал Петрос, стиснув зубы.
Взбежав по лестнице, он быстро проскользнул в свою квартиру. Он опасался встречи с Сотирисом, который наверняка спросил бы его, где он был. Вся его семья сидела за обеденным столом. Никто не поинтересовался, откуда он так поздно вернулся. Ему хотелось прижаться к маме, хотя от нее и пахло дымом и опилками. Он споткнулся о стул, и все с досадой посмотрели на него.
Ш-ш-ш сердито зашипел папа.
Только тогда Петрос понял, что они, приникнув к радиоприемнику, слушают Лондон. Он тоже подошел поближе, но передача уже кончалась, и ему удалось уловить только последнюю фразу: «Наши дорогие братья и сестры, мы знаем, что вы голодаете; мы здесь обеспечены продовольствием, но думаем о вас ежечасно».
Вот вам! погрозил дедушка обеими руками радиоприемнику. Сначала наедятся до отвала подачками господ англичан, а потом и о нас вспомнят Благодарим вас покорно за доброту. И дедушка низко поклонился приемнику, точно стоял на сцене рядом с Великой Антигоной и благодарил за внимание публику.
Вот увидите, скоро устроят бесплатные обеды в школах и всюду, заявил Петрос таким авторитетным тоном, что все глаза обратились к нему.
Неправда! Откуда ты знаешь? весь загорелся дедушка.
Так я слыхал, проговорил более сдержанно Петрос.
Дай бог, вздохнула мама, сплетя пальцы; ее красные руки от обморожений были покрыты болячками.
В этот вечер Петрос долго не мог уснуть. Ему хотелось рассказать Антигоне обо всем: об Ахиллесе и Дросуле, о статуях, лозунгах на стенах домов, о странном городе и мертвых детях. Он слышал ее ровное дыхание, но знал, что она еще не спит. Ведь Антигона никогда сразу не засыпала. Подняв повыше подушку, она с закрытыми глазами предавалась мечтам. Однажды он спросил ее, о чем она думает, и услышал в ответ: «О лужайке с цветущими маками». Тогда Петрос, найдя это очень глупым, усмехнулся про себя, но теперь радовался, что сестра любит помечтать и поэтому не засыпает раньше него. С нижнего этажа доносились звуки рояля, смех Лелы и голос Жабы:
Твои гласа вешно
Сводят меня ш ума
Как она только может! пробормотала Антигона.
Что может? спросил Петрос.
Любить немца! А такая красавица У нее белокурые волосы и гладкая, гладкая кожа.
Черные волосы куда красивей, зевая, заметил Петрос, побеждаемый усталостью и сном.
Ба, у нашего Петроса есть, оказывается, свой вкус! валилась смехом Антигона.
Петрос повернулся на другой бок и не успел ответить сестре, как его сморил сон, хотя ему и хотелось понежиться еще немного под теплым одеялом, наслаждаясь сознанием, что у него есть дом, кровать, подушка и сестра со звонким, как колокольчик, смехом, мечтающая о лужайке с красными маками.
Глава 7ПРОГУЛКА МЕРТВОЙ БАБУШКИ
Рано утром умерла бабушка Сотириса. Умерла от голода.
А ты видел, чтобы люди теперь помирали от чего-нибудь другого? спросил Петроса Сотирис.
Его бабушке был восемьдесят один год. Уже давно она ничего не могла есть, кроме белого хлеба, размоченного в теплом, сильно подсахаренном молоке. Петрос не раз наблюдал, как она сидела, держа в трясущейся руке большую фаянсовую кружку, полную молока. Но это было давно, наверно, тысячу лет назад. Еще тогда до вступления немцев в Афины. А где же теперь взять для бабушки белого хлеба и молока? Она пила чай из горных трав, а иногда маме Сотириса удавалось купить для нее на черном рынке немного сухого молока.
Я стал совсем похож на старика и скоро начну линять, как обезьяна, продолжал Сотирис даже с некоторой гордостью.
И тогда Петрос впервые обратил внимание, что лицо его друга почти такое же морщинистое, как у дедушки. Да, на лбу у него выделялись четыре глубокие-глубокие морщины.
Все старики помрут этой зимой, прибавил Сотирис, а следом за ними и дети Капут!
Капут, капут! Петрос уже слышал это слово от мальчика на площади Омониа Значит, дедушка сознательно ворует хлеб: он не желает, чтобы ему пришел капут, как всем остальным в доме.
Поклянись, что ты сделаешь для меня одно дело, вывел его из задумчивости Сотирис.
Клянусь, не подумав, сказал тут же Петрос и сразу пожалел об этом, ведь Сотирис мог опять позвать его с собой красть кабель.
Последнее время немцы буквально бесились из-за того, что «неизвестные лица» срезали кабель и продавали его на черном рынке. Об этом писали в газетах и объявлениях, вывешенных на стенах домов и электрических столбах. «Шайка злоумышленников похищает кабель Виновные будут строго наказаны» Петрос не знал, что происходит в других кварталах, но в их квартале «шайку» представлял Сотирис. Он раздобыл неизвестно откуда огромные ножницы, предназначенные для стрижки овец, и вечерами в темноте ползал по земле на животе икрац-крац! срезал кабель.
А куда же смотрит часовой? спросил его однажды перепуганный насмерть Петрос.
А я жду, пока он отойдет по нужде, расхохотался Сотирис и добавил, что это саботаж, а кроме того, он продает кабель на черном рынке, чтобы его родные не умерли с голода.
Все это он говорил совершенно спокойно, точно речь шла о школьных проделках, например, о том, как он в классе, улучив момент, когда господин Лукатос поворачивался спиной к ребятам, запускал испачканную мелом губку прямо в лицо Нюре.
И ты стал спекулянтом, разозлился на него Петрос.
Он не помнил, что ему ответил Сотирис. Но после того вечера на площади Омониа Петрос понял, что его друг ворует кабель, так как не хочет, чтобы ему пришел капут, и к тому же ворует у немцев
Я уже поклялся! Что я должен для тебя сделать? спросил встревоженный Петрос.
Ты пойдешь хоронить мою бабушку?
Пойду.
Петросу показалось странным, что с него взяли в этом клятву. Он же друг и сосед Сотириса. На похороны пойдут многие из их дома и даже дедушка, который еще в прошлую зиму играл со старушкой в карты.
Но Сотирис звал его не на похороны. Погребения не будет. Ведь, судя по его словам, чтобы бабушку похоронить как положено, по церковному обряду на кладбище, надо оформить бумаги и сдать ее хлебную карточку. Если же избежать этой процедуры, то Сотирис и его мама будут получать ежедневно хлеб и на бабушку. Что делать с покойницей, Сотирис объяснил Петросу и даже похвастал, что все это он сам придумал.
Когда Петрос в тот же день поздно вечером, как договорились заранее, пришел к своему приятелю, бабушка сидела на стуле у окна. Но это была не настоящая бабушка, а набитое тряпками чучело в бабушкином платье. Голова у него слегка склонялась к плечу, и с улицы казалось, будто человек шьет или вяжет. Старушка уже много лет не выходила из дому, и поэтому легко было скрыть, что она умерла. Впрочем, родным Петрос мог, конечно, рассказать правду. Они не донесут
Настоящая бабушка лежала на кровати, будто спала. Но ее, конечно, нельзя было долго держать в комнате.
Ее надо куда-то переправить, сказал Сотирис.
Для этого ему и понадобилась помощь Петроса. Они вдвоем доволокут ее до кладбища и там оставят. Петрос ничуть не испугался при виде покойницы, а лишь почувствовал боль в желудке, как раньше на контрольной по греческому языку и теперь от голода. Подхватив старушку под мышки, мальчики поставили ее на ноги; она была легкой, как пушинка. Мама Сотириса не плакала, смотрела на них сухими глазами, словно окаменевшая. Потом она повязала платок на голову бабушке и надвинула его низко на лоб.
Если кто-нибудь из соседей спросит, куда вы идете, скажите, что ведете ее к врачу, проговорила она каким-то чужим голосом.
«С нами со всеми что-то стряслось, подумал Петрос, будто немцы нас околдовали, как волшебникпринца, у которого вдруг окаменело сердце».
«Тетушка Васи́ло ахнула, и сердце ее окаменело, когда она увидела, как турки убивают у нее на глазах мужа и детей»
«Но слезы не освежили его воспаленных глаз, иссякнув в пучине горя»
Так было написано в любимых книгах Петроса. Он не открывал их с начала оккупации. В памяти его удержались отдельные фразы, но ему не хотелось перечитывать истории об Алексисе и Текле или о Константине и его друге Михаиле. Его не интересовало уже, вступит ли император Василий с триумфом в Константинополь и ослепят ли победители пленников, согнав их на площадь. Тогда ужасы были ему знакомы только по книгам, и все же от них кровь стыла в жилах. Теперь его ничуть не пугала предстоящая прогулка по городу с мертвой бабушкой.
Они вышли втроем на улицубабушка, Сотирис и Петрос. Мальчики без особого труда «вели» маленькую, худенькую старушку. Уже стемнело, и прохожие попадались редко. Петрос спросил себя: неужели он сохранял бы такое же спокойствие, если бы на месте бабушки Сотириса оказался его дедушка? При одной мысли об этом он содрогнулся. Нет, дедушку они не выбросят на кладбище, пусть даже потеряют его хлебную карточку Им навстречу шел кто-тодоносился стук трех пар башмаков по плитам тротуара: тук-тук-тук Петрос испугался.
Это маленькие царицы, шепнул ему Сотирис.
В темноте их не было видно, но весь квартал знал, что они носят новые туфли с деревянными подметками. На Нюриных туфельках красовались красные бантики. Сотирис же ничуть не испугался, а подойдя ближе к девочкам, запел:
Дождь идет,
Снег идет,
Моя бабушка печет
Внучке маленький калач:
Кушай, внучка, да не плачь!
Я утру́ платком слезу
И сапожнику снесу
Тот калач,
Пока горяч:
Сшей-ка мне, сапожничек,
Золотые туфельки
С красненькими бантиками
Ты тоже пой, ущипнул он Петроса свободной рукой.
И Петрос стал подтягивать ему вторым голосом, как их, самых голосистых в классе, учил петь дуэтом на уроках пения господин Лукатос.
Он сошьет мне туфельки,
Он сошьет мне туфельки,
повторили они несколько раз, словно испорченный патефон.
Шура, Мура и Нюра, страшно рассерженные, подойдя к мальчикам, гордо отвернулись от них, не желая здороваться. Потом девочки скрылись из виду, но деревянные подметки долго еще отбивали «тук-тук-тук» по тротуару.
Петрос и Сотирис продолжали петь, чтобы заглушить эти «тук-тук-тук».
Он сошьет мне туфельки
С красными бантиками
Они покраснели от напряжения, потому что устали тащить покойницу; жилы у них на шее вздулись от пения.
Наконец они дошли до задней стены кладбища.
Хотя уже совсем стемнело, они сначала посмотрели по сторонам, не идет ли кто-нибудь, а потом положили бабушку на землю.
На обратном пути они не обменялись ни словом, и возле маленькой площади разошлись в разные стороны. Петрос пошел на свидание к Яннису, чтобы писать лозунги на домах, а Сотирис отправился срезать кабель.
В тот вечер Одуванчик и Кимон написали больше двадцати раз слова «бесплатный обед».
В память о бабушке, сказал Яннис, которому Петрос поведал историю ее похорон.
Глава 8ПРОГУЛКА ЖИВОГО ДЕДУШКИ
Только семья Петроса знала, что бабушка Сотириса умерла.
Вы меня тоже выкинете на свалку, чтобы получить мою долю хлеба? сказал дедушка, узнав, как ее «похоронили». Но имейте в виду, я не скоро умру Антигона считала, что история с бабушкой Сотириса сильно напугала ее деда. Но она пошла ему и на пользу. Он уже не лежал целыми днями на диванчике, чтобы, по его словам, не расходовать лишних калорий, а стал даже выходить на улицу.
Пойду на маленькую площадь, прогуляюсь, подышу свежим воздухом, говорил он.
Мама беспокоилась, как бы дедушка не простудился, но он утверждал, что должен насыщаться свежим воздухом, раз не насыщается едой. И правда, прогулки пошли ему на пользу. Лицо у него немного округлилось.
Не кажется ли тебе, что у дедушки очень подозрительный вид, когда он собирается выйти из дома? спросила Петроса Антигона.
Несколько раз она посылала его на площадь посмотреть, что делает дедушка, но Петрос никогда не находил его там. Площадь была крошечной, всего две скамейки и фонарный столб.
Однажды Петрос и Антигона решили выследить дедушку и узнать наконец, куда он ходит. Как только он начал спускаться по лестнице, они на цыпочках вышли на площадку и стали сверху за ним наблюдать. Дедушка задержался немного в подъезде и лишь через некоторое время, хлопнув дверью, вышел на улицу. Тогда они сбежали с лестницы и приникли к щелке в двери.
Погляди, как он одет, подтолкнула локтем брата Антигона.
Дедушка был в старом рваном пиджаке и выцветших брюках с множеством заплат. А из квартиры он вышел в приличном костюме. Вот, значит, почему он задержался в подъезде, он переодевался!
Может, Великая Антигона пригласила его сыграть какую-нибудь роль? предположил Петрос.
Не будь таким дураком, набросилась на него Антигона.
Как только дедушка отошел от дома, они выскользнули на улицу и принялись наблюдать за ним издалека, так, чтобы, обернувшись, он их не заметил. Но дедушка и не думал оборачиваться. Он шел быстрым шагом, сворачивая на какие-то улицы и в переулки, пока не добрался до квартала, где стояли просторные двухэтажные особняки с мраморными лестницами и бронзовыми украшениями на дверях.
Он упал! Петрос испуганно схватил сестру за руку, увидев, что дедушка растянулся на ступеньках.
Антигона рванулась, чтобы подбежать к дедушке, но тут же застыла на месте. Пошевельнувшись, он приподнялся; поглядывая по сторонам, вытащил из-за пазухи пустую консервную банку и поставил ее рядом с собой. Петрос и Антигона, спрятавшись в арке ворот, могли теперь вблизи наблюдать за ним. Сидя на ступеньке, дедушка переменил несколько поз, а как только за его спиной скрипнула, открываясь, дверь дома, он закрыл глаза, уронил голову на грудьтут он стал удивительно похож на несчастных, падавших на улице от голода, и протянул каким-то утробным голосом:
Е-е-есть хочу
Из подъезда вышла нарядная дама и, увидев распростертого на ступеньках старика, испуганно попятилась назад, но потом позвала служанку, которая положила что-то дедушке в консервную банку. Когда нарядная дама скрылась за углом, дедушка жадно запихнул содержимое банки себе в рот и побрел дальше по улице. Петрос вопросительно поглядывал на сестру: что, мол, нам теперь делать?
Если бы на него посмотрела здесь Великая Антигона, она заключила бы с ним контракт на два года, с горечью проговорила Антигона-младшая.
Больше они не стали за ним следить и пошли домой. Но не успели они свернуть в переулок, как услышали опять потусторонний голос дедушки:
Е-е-есть хочу
ЧАСТЬ IIIБЕСПЛАТНЫЕ ОБЕДЫ
Глава 1ДАМОН И ФИНТИЙ
Все произошло так, как говорили Яннис и Ахиллес, а еще раньше сумасшедший в пижаме. Стены домов и ограды покрылись большими красными и зелеными буквамикое-где попадались и синие, и, когда все Афины стали похожи на огромный букварь, в школы привезли большие черные котлы.
В школе Петроса, бывшем гараже, снова начались занятия, и теперь, чтобы не лишиться бесплатного обеда, на уроки ходили почти все дети. Каждый полдень приезжала тележка, и с нее сгружали Да́мона и Фи́нтия. Так прозвали два дымящихся, черных, как сажа, котла. Когда в первый раз их ждали, никто из ребят не мог сосредоточиться на занятиях, и господин Лукатос начал читать вслух рассказы из какой-то книги:
«В давно минувшие времена в древних Сиракузах жили два неразлучных друга, Дамон и Финтий»
Едут! Едут! раздался вдруг тоненький голосок в углу класса.
Это закричала маленькая девочка; она смотрела в щель двери, не едут ли, конечно, не Дамон и Финтий, а котлы с обедом, за которыми с тех пор закрепились такие имена.
Ребята засмеялись, зашумели и повскакали с мест. Господин Лукатос не спеша, с достоинством подошел к двери и широко распахнул ее. Возле гаража стояла тележка с двумя котлами. Две хорошо одетые дамы и девушка в черном свитере и выгоревшей синей юбке спросили, где им найти учителя. Вокруг столпился народ, как всегда, когда что-нибудь происходит на улице. Люди молчали, не раздавалось ни звука. Лишь одна женщина, воздев к небу руки, воскликнула:
Наконец-то наши дети поедят досыта!
Дамы и девушка поговорили немного с господином Лукатосом. Какие-то люди сняли с тележки котлы и водрузили их посреди класса. Подойдя к доске, учитель обратился к ребятам с торжественным видом, словно держал речь на национальном празднике:
Возьмите свои котелки и встаньте в очередь. Начинается раздача бесплатного обеда.
Зазвенели бидончики, потом наступила тишина, и господин Лукатос отдал приказ, как на параде: