Лишь один за другим падали от голода на улице люди. Неужели такая же участь постигла Янниса, который давно не появлялся? При последней встрече он так плохо выглядел, что на его исхудавшей шее еще больше выступал кадык, который, казалось, вот-вот упадет на землю и подскочит, точно мячик.
Поняв, что он заблудился в незнакомых улочках, Петрос свернул к шоссе, откуда знал дорогу домой. И тут ему почудилось, что он видит сон.
По широкому шоссе двигалось странное шествие. Мужчины и женщины шли молча, точно заколдованные. Впереди ехали на колясочках инвалиды, их везли медицинские сестры в белых накидках. Потом следовали калеки с костылями, а за ними огромная толпа с белыми плакатами, на которых огромными черными буквами было написано: «Мы голодаем». Не слышалось ни звука, кроме стука костылей по асфальту. Потом разнеслось «клик-крак», точно заряжали автоматы. Повернув голову, Петрос увидел идущих навстречу толпе карабинеров. Люди продолжали шагать как ни в чем не бывало. Петрос хотел убежать, но ноги его приросли к земле, словно и его околдовали. Коляски с инвалидами все приближались; ветер раздувал, как флаги, белые накидки медицинских сестер.
Один раз за всю свою жизнь, еще перед войной, двадцать пятого марта, Петрос ходил вместе со школой на демонстрацию. «Это обязательно для всех, объявил им господин Лукатос. Кто не явится, получит плохую отметку». Петрос пошел бы и без того, так как ему очень хотелось пощеголять в голубой форме фалангиста. Директор напомнил ребятам, что, проходя перед правительственной трибуной, они должны прокричать: «Да здравствует наш великий предводитель! Да здравствует Элла́да!» Сотирис и еще несколько мальчишек, самые отчаянные озорники в классе, вместо того чтобы кричать: «Да здравствует наш великий предводитель! Да здравствует Эллада!», вопили: «Да здравствует наш великий мучитель! Да здравствует помада!» Их выкрики тонули в общем шуме, но Петрос, шагавший рядом с Сотирисом, пришел в негодование:
Если вы не перестанете, я расскажу все господину Лукатосу!
Хотя Сотирис знал, что Петрос никого не выдаст, но нажаловался на него товарищам, и Петроса прозвали шпиком. Целый месяц не принимали его ребята играть в футбол, и, не будь он таким хорошим вратарем, они с ним никогда, наверно, не помирились бы. Его ничуть не оскорбили насмешки над великим предводителем, но он не мог допустить издевательств над родиной. «Превыше всего любовь к родине», учил его дядя Ангелос. О том же говорилось и в книгах.
Но молча проходивший по шоссе народ не пел национального гимна, на плакатах не было написано: «Да здравствует Эллада! Да здравствует греческий народ!», а только «Мы голодаем». Петрос не мог припомнить ни одного исторического деятеля, ни одного героя, который кричал бы: «Я голодаю!» Даже при осаде Миссоло́нги турками умирающие от голода греки кричали: «Свобода!»
Поравнявшись с Петросом, молчаливое шествие внезапно остановилось перед карабинерами. Клик-крак!.. Теперь они начнут стрелять. Петрос ожидал, что люди отступят и медицинские сестры повернут назад коляски с инвалидами. Но вот одна медсестра выкатила вперед коляску с калекой без обеих ног. Сейчас выстрелят, выстрелят!.. Петрос зажмурил глаза. Не слышно было ни звука. Когда он открыл наконец глаза, то увидел, что карабинеры опустили автоматы. И снова покатились коляски, заковыляли инвалиды на костылях, а за ними двинулся весь народ. Они прорвали заслон итальянцев и двинулись дальше. Вдруг кто-то потянул Петроса за рукав:
Ты что тут стоишь как столб? Шагай со всеми.
Высокий мужчина крепко сжал его руку. Где-то видел его Петрос раньше. В большой мужской руке с сильными пальцами и вздувшимися жилами терялась худенькая рука мальчика. Когда у мужчины на секунду чуть приподнялся рукав, на запястье показалась большая отметина, точно след от прививки оспы. Сумасшедший в пижаме! Михалис! Подняв голову, Петрос посмотрел на него, и Михалис улыбнулся ему как старому знакомому. Через некоторое время народ стал расходиться, но Петрос еще немного проводил сумасшедшего в пижаме.
В этот раз не стреляли, в задумчивости проговорил Михалис, но в другой раз
Кто не стрелял? спросил Петрос.
Фашисты.
Итальянцы?
И итальянцы и греки.
Греки? обомлел мальчик.
Да, и среди греков есть фашисты. Те, кто сотрудничает с оккупантами.
У Петроса внезапно закружилась голова, может быть, от вида огромного немецкого знамени, развевавшегося впереди на ветру. На нем темнела свастика. Петрос посмотрел на Михалиса, но лицо у того было застывшее, точно каменное; нос, глаза, ротвсе как будто расплылось.
Сядь, донесся откуда-то, словно издалека, голос сумасшедшего в пижаме.
Открыв глаза, Петрос увидел, что тот склонился над ним.
Есть хочешь? спросил Михалис.
Нет, нет, прошептал Петрос.
Но Михалис, будто не расслышав ответа, достал из кармана что-то темное, похожее на ломоть черного хлеба, и маленькими кусочками стал класть ему в рот. Мальчик почувствовал, что хлеб этот был сладким и одновременно чуть солоноватым.
Дедушка говорит, что все мы умрем от голода, · с ужасом пробормотал он.
Нет, нет, мы не умрем от голода, возразил сумасшедший в пижаме, и глаза его заблестели. Вот увидишь, клянусь тебе. Прежде всего мы покончим с голодом, а потом все прочее Мы будем бороться за свободу
«Если выступит вперед храбрец в белом одеянии, мы все последуем за ним И выступил вперед храбрец со сверкающими глазами, и народ последовал за ним» Значит, в книгах описываются не только фантастические истории И если бы сейчас вышел вперед Михалис с белым знаменем, на котором черными буквами стояло бы: «Мы голодаем», Петрос пошел бы за ним, если бы даже их со всех сторон окружали немцы, карабинеры и греческие фашисты.
Кто вы такой? робко спросил Петрос при расставании, ведь теперь он, конечно, не верил уже, что это сумасшедший, сбежавший из психиатрической больницы.
Лицо Михалиса стало очень серьезным.
Когда-нибудь узнаешь. Сейчас я просто Михалис. В такое трудное время чем меньше мы знаем друг о друге, тем лучше. И потом, как и раньше, он добавил:До скорой встречи.
Дома мама сказала Петросу, что его спрашивал Яннис.
А может, ему нужна была Антигона?
Нет, ты. Он зайдет еще раз.
«Видно, пришло время взорвать немецкий состав», подумал Петрос. Хватит уже комендатур и комендантов! Когда он станет взрослым, то будет рассказывать своим сыновьям, собравшимся за обеденным столом или, вернее, на лестнице, ведь он и его дети будут есть, сидя на ступеньках лестницы, это твердо решено:
«Я в вашем возрасте взрывал немецкие поезда, поджигал склады с боеприпасами, прокалывал шины грузовиков У меня был ручной пулемет (нет, он явно заврался) был пистолет. (Возможно, Яннис даст ему какой-нибудь старенький пистолет.) Все знали меня под кличкой Афанасис Дьякос. (Нет, лучше просто Дьякос, короче и внушительней.) Я никого не боялся, и, как только происходил очередной взрыв, все понимали, что это дело рук Дьякоса. Я первый бросался вперед»
Тут Петрос внезапно отвлекся от своих мечтаний. Через приоткрытую дверь он заметил в столовой дедушку с большим кухонным ножом в руке. Что он там делает? Петрос стал наблюдать за ним в щелку двери. Бросая по сторонам настороженные взгляды, дедушка выдвинул ящик буфета и, достав оттуда порции хлеба, завернутые в салфетки, быстро отрезал от каждой по маленькому кусочку и засунул их все в рот; потом, аккуратно завернув хлеб, убрал его в ящик. Вот, значит, почему у дедушки остается корочка даже на ужин! Когда его днем мутит от голода, он ворует у родных хлеб! У каждого по маленькому кусочку! Сейчас Петрос войдет в столовую и скажет ему: «Ты вор, я видел, как ты крал у нас хлеб». Но он чувствовал, что не может сдвинуться с места, ноги его словно свинцом налились. Теперь дедушка сел на диван. Тук! это Тодорос стукнулся панцирем о ножку стола. Дедушка, нагнувшись, перевернул черепаху на спину. Это было для нее самым большим наказанием. Дедушка сидел с ножом в руке и смотрел на Тодороса. Петрос ворвался в столовую.
За что ты его мучаешь? разъяренный, набросился он на старика.
Тот растерялся, неожиданно увидев перед собой внука, и забормотал что-то смущенно, как школьник, которого директор поймал на какой-нибудь шалости.
Знаешь я хотел посмотреть сумеет ли он сам перевернуться
Черепахи сами никогда не переворачиваются, сказал Петрос с негодованием и взял на руки Тодороса.
Слова дедушки, произнесенные странным сдавленным голосом, задержали его в дверях:
Итальянцы едят кошек и черепах. Говорят, из черепах получается превосходный суп.
Убежав в свою комнату, Петрос сел в углу на пол, прижимая к груди Тодороса. Он попросит Янниса спрятать где-нибудь черепаху, как раньше Шторма. Шторм спасся от Жабы, а Тодоросу угрожает опасность, потому что по дому бродит дедушка, вооруженный большим кухонным ножом. Сотирис попрошайка, а дедушка вор и убийца! Дедушка почитатель Великой Антигоны, кормивший хлебными крошками из окна воробьев. Правда, прежде, еще до войны
Глава 5ЗЕЛЕНОЙ КРАСКОЙ
Теперь все переменились: мама, папа и он сам. Только Антигона осталась прежней: каждый день накручивает волосы на шестьдесят восемь тесемочек и пишет стихи в тетради с вишневой обложкой. А когда она беседовала с Ритой, они никогда не говорили о голодехотя Петрос прекрасно знал, что сестра, как и он, страдала от голода, а лишь о дяде Ангелосе и том поэте, Костасе Агариносе. По субботам обычно Рита оставалась у них ночевать. После того как запретили позже десяти вечера выходить на улицу, девочки уже не могли подолгу засиживаться друг у друга, хотя и жили совсем рядом. Петросу мама разрешала шататься по городу даже в сумерки, но Антигону не любила никуда отпускать по вечерам, и, если та где-нибудь задерживалась, мама, бросив все дела, поджидала ее, стоя у окна. А с тех пор, как Жаба, увидев Антигону на лестнице, сказал ей по-гречески: «Добрый день, красивые глазки», мама стала встречать ее у подъезда.
Антигона могла бы прекрасно ночевать у Риты, имевшей отдельную комнату, но мама и слышать об этом не хотела. Хотя в Афинах еще ни разу не трогали евреев, говорила она, никогда нельзя знать, что случится. Вот ворвутся неожиданно немцы в квартиру к Рите и примут Антигону за еврейку!.. Поэтому по субботам Рита приходила к ним и спала вместе с Антигоной в одной кровати. Петрос слышал, как они болтали до поздней ночи. Он не подслушивал, но невольно слышал их разговоры, так как они громко шептались, хохотали и рассказывали уйму всяких историй, что, впрочем, помогало Петросу, закрыв глаза, забыть о людях, умиравших на улице от голода.
В тот вечер девочки вспоминали, как Антигона оставила цветок на парте, которая вечером превращалась в письменный стол редакции журнала «Пега́с». За этим столом, как она выяснила, сидел Костас Агаринос. На следующий день она нашла там белую ракушку, внутри которой было выведено каллиграфическим почерком, точно напечатано в типографии: «Благодарю».
Ты влюбилась, сказала Рита. Я видела, как ты брала ракушку. У тебя дрожали руки.
Ни одна девушка сроду не получала ракушку вместо письма, проговорила Антигона с таким восторгом, точно ела за ужином пирог с сыром
Яннис, как и обещал, зашел еще раз после обеда.
Ты пойдешь писать со мной на стенах домов? спросил он с заговорщицким видом.
Писать на стенах домов! Петрос от неожиданности подпрыгнул на месте.
Да. Писать-то, собственно, буду я, а ты стоять на страже. Как увидишь, что кто-нибудь приближается к нам, запоешь песню, какую, мы договоримся с тобой заранее.
А что ты будешь писать на стенах? недоумевал Петрос.
«Мы голодаем и требуем бесплатных обедов!»ответил Яннис и погодя добавил:Вот увидишь, Петрос, мы не умрем от голода. Сначала это, а потом все прочее
Петросу показалось, что с ним говорит сумасшедший в пижаме. Или, может быть, Яннис был знаком с ним?
Понимаешь, одни пишут красной краской, другиесиней, некоторыезеленой, продолжал Яннис. Мы будем писать зеленой.
Тем лучше! Петросу очень нравился зеленый цвет. Они условились встретиться в шесть часов возле школы. Сперва зайдут к кому-то за краской и кистью, а потом примутся за дело. Яннис попросил маму отпускать Петроса из дома по вечерам до комендантского часа: они, мол, будут ходить к одному приятелю репетировать пьесу для кукольного театра. Мама, чувствовавшая доверие к Яннису, не возражала.
Мне будет гораздо спокойней, Яннис, если я буду знать, что он с тобой и не шатается один по улицам, сказала она.
Мы займемся и кукольным театром, я не совсем соврал, шепнул он Петросу, когда они остались одни.
Но разочарованный Петрос насупился. Он мечтал вместе с Яннисом взорвать вражеский поезд, поджечь комендатуру, разрушить комендантское управление, а тот толкует о каких-то надписях и кукольном театре.
Ты же обещал, что мы подорвем поезд?
Сначала Яннис рассмеялся, так что кадык у него на шее запрыгал, потом стал внезапно очень серьезным.
Это только начало. Мы пойдем с тобой в один дом, где я тебя представлю под другим именем. Мое прозвище Ки́мон. Придумай и ты для себя какое-нибудь.
Петрос хотел назваться Дьякосом, но ему показалось нелепым, что Афанасис Дьякос будет писать лозунги на стенах домов. Он уже готов был сказать «Алексис», но Яннис опередил его:
Я окрещу тебя Одуванчиком.
Одуванчиком?!
Да, да, загорелся Яннис. Как-то раз ты приходил ко мне в гимназию, а меня не было на уроках. Мой одноклассник Андреас, большой шутник, на другой день сказах мне: «Тебя вчера спрашивал Одуванчик». Ведь ты сам смуглый, как он объяснил, носишь белую шерстяную шапку и поэтому похож на пирожное с белым кремом, которое теперь продают на улицах и называют «одуванчик».
От такого прозвища Петрос был совсем не в восторге. Словно предчувствуя это, он давно ссорился с мамой, не желая носить белую шапку, похожую на детский чепчик. Но наступили морозы, и у него болело ухо. Подумать толькоОдуванчик! Что он скажет своим сыновьям? «Меня звали Одуванчик. Знаете, что это? Такое темное пирожное, которое посыпали каким-то белым порошком и продавали во время оккупации на улице». Петрос хотел попросить Янниса, чтобы его назвали хотя бы Алексисом, но тут в комнату ворвалась вернувшаяся из школы Антигонав ее школе из-за холодов не прекратились занятия, и Яннису теперь уже было не до Петроса. Покраснев до ушей, он спросил Антигону тоненьким-тоненьким, каким-то чужим голосом:
Как дела в школе?
Хорошо, спасибо, с достоинством ответила Антигона.
А как поживает Рита?
Прекрасно. Она просила передать тебе привет.
Ты смеешься надо мной? робко пробормотал Яннис, не зная, радоваться ему или обижаться.
И не думаю, сказала, надувшись, Антигона. А вот ты, когда идешь с кем-нибудь по улице и встречаешь меня и Риту, делаешь вид, что не заметил нас.
И она выпалила залпом, что они с Ритой видели его вчера вечером в обществе высокого брюнета, который щеголял в толстом свитере, связанном три петли налицо, одна наизнанку. Они чуть не столкнулись нос к носу, но Яннис притворился, что не видит их, и тогда они тихонько пошли следом за юношами и долго выслеживали их, пока те не скрылись за темно-зеленой калиткой на улице Заи́мис, дом номер тридцать шесть. Когда Яннис с приятелем позвонили в калитку, на балкон вышла светлоглазая девушка с черными вьющимися волосами, помахав им рукой, сбежала по лестнице и впустила их во двор.
Но как же вам удалось так ловко нас выследить? воскликнул Яннис, с восхищением глядя на Антигону.
Очень просто, презрительно засмеялась она. Мы шли за вами, а вы были настолько увлечены беседой, что не смотрели по сторонам.
Хороши мы, задумчиво протянул Яннис и погодя прибавил:Хочешь, я вас познакомлю со своим приятелем?
Вот было бы здорово! обрадовалась Антигона, забыв о своем упрямом желании поддеть Янниса. Рита будет на седьмом небе. Она утверждает, что тот высоченный парень вылитый киноактер Та́йрон Па́уер.
Они чуть не перессорились, потому что Яннис заявил, что Тайрон Пауертупица бесталанная, одни брови, и больше ничего, а вот его приятель
На следующий день Петрос встретился с Яннисом, как они условились, в шесть вечера перед газетным киоском возле школы. Первым пришел Петрос, но тут же появился и Яннис.