Наших родственников, пропавших без вести, нет в живых.
Голос говорившего дрожал, словно человек, рассказывая, плакал.
Ой-ой! Ужас, ужас! Спаси нас, боже!.. ахали, причитали бабушка и тетя, как будто средь бела дня при чистом небе на юрту упала молния. Дядя Мукураш спросил:
Где была стычка, как это произошло?
Совсем недалеко отсюда, под Мойнараком, печально ответил рассказчик. Заехали они чинно и мирно в аал Ноган-Хуулгана, спешились, зашли в юрту, поздоровались по всем правилам. Хозяйка налила всем чаю, хозяин спросил, куда и откуда держат они путь, они отвечали, что едут в аймачный центр Монголии, в Улан-Ком. Вот так сидели, неторопливо пили чай, разговаривали. Как вдруг в эту же юрту вошли несколько мужчин, молча напали на каждого из сидевших гостей по двое на одного. Скрутили назад руки.
Пах, халак-халак! Беда, беда! крикнула бабушка.
Что они, одурели, что ли? вырвалось у дяди.
Хозяева начали упрекать приезжих: «Вы все ездите в Улан-Ком. Что вам надо там? Только кровь проливаете, наши священные хуре оскверняете, урянхайцы (презрительная кличка тувинцев) безбожные! Свободно жить захотели!»
Выволокли монголы всех из юрты, а потом всех пятерых нашли в логу, недалеко от аала, по-чингисхански замученными: вытянутые руки были привязаны к палкам.
Ах, проклятые! негодуя, выкрикнул дядя. Хуже зверей, сказал приезжий.
Вот они вам и святые богомольцы!
Ах, черт бы вас всех подрал! И что это они так мирно подставили руки этим врагам? Ведь можно же было хоть кого-то из напавших на тот свет вместе с собой увести!
А ты откуда обо всех этих зверствах узнал?
Один монгол-очевидец рассказал обо всем, ответил приезжий.
Ах, подлецы! в гневном отчаянии выкрикнул дядя и даже вскочил, но тут же сел, не в силах держаться на ногах.
Кто погиб в этом логу? спросила тетка, все еще не веря своим ушам.
Агбан, Делик, Адавастай, Чамзырын, Ичин-Хорлуу перечислял по пальцам приезжий.
О-о! Твои родные два брата среди них! обернувшись к приезжему, простонала бабушка. Ужас, ужас!..
Тетя, разделяя скорбь, подала свою длинную трубку гостю.
Я больше не в силах был притворяться и, выскочив из-под рваных шкур нашей постели, сел, как изваяние, окаменев от любопытства и страха.
Не слышал ли кто, что говорили наши храбрецы перед смертью? спросил дядя Мукураш.
Говорят, что они упрекали своих мучителей: «Что вы заступаетесь за маньчжурских холуев, которые вас тоже мучили и шагали по головам вашим! А мы-то вас считали своими братьями, добрыми соседями! Мы к вам приехали без всякой черной мысли, как к друзьям. Когда бы у нас было хоть одно темное пятнышко в думах против вас, то мы давно бы вас выгнали с нашей земли, как ветер гонит перекати-поле. Одумайтесь, что вы творите!»
Но когда они поняли, что привела к погибели их излишняя доверчивость, то бросились со связанными руками на мучителей. Только борьба была неравной, хотя и бились они ногами, отчаянно бились. Но разве могли они одолеть сильного врага?.. Говорят, что три или четыре их мучителя все же получили немалые раны и увечья.
Как только приезжий окончил свой рассказ, бабушка снова начала упреки:
Удивительно, дети, как беззаботно и доверчиво живете вы! Скажите, зачем это понадобилось скакать в аал совсем чужого человека, Ноган-Хуулгана, да еще в такое тревожное время? Ни один разумный мужчина не должен пригубить напитка, даже если чашу поднесет писаная красавица, пусть сначала хозяин отведает! Этого обычай требует: с одной стороны, в знак дружбы, а с другой в знак верности.
Подожди, мать, браниться!.. Если читать волку длинную молитву, он скажет: «Надолго затянулся этот разговор, даже хромая овца далеко убрела!» И следом за овцой убежит. Вот ведь в какое времечко живем! Слушать и обдумывать нравоучения некогда, надо действовать. Мертвому нужно захоронение, а плохому коню бич! Так чего ради мы сидим сложа руки! Не съездить ли нам «помолиться» к святейшему Ноган-Хуулгану? Что желал взять взял, но что хотел отдать, пусть отдаст. Я правильно говорю? спросил дядя Мукураш приезжего.
Все правильно, только немного запоздал ты, Мукураш. Как только мы нашли погибших и привезли в наш аал, наутро уже ни одного монгольского аала на тувинском берегу Успа-Нура не оказалось: за ночь все на ту сторону успели откочевать. Мы, конечно, послали людей узнать, куда они подевались. Они их догнали, только в схватку открыто вступить не решились: что могли они сделать, немногие против многих? Побеспокоили лишь табун Ноган-Хуулгана, лошадей шестьдесят угнали и все.
Вот видите! Подлец преступление совершил, разжег пожар, а мирные монголы вынуждены из-за него откочевывать с тувинской земли.
Мне не терпелось рассказать обо всем услышанном Арандолу, и я принялся тормошить спящего приятеля.
Ой, тур! Вставай скорее! Гляди, наши петли с пойманными сусликами коршун потащил! Я орал прямо в самое ухо Арандолу, а тот бормотал что-то невнятное, еле открыв один полупроснувшийся глаз.
Где? Что ты болтаешь А сам снова потянул на плечи сброшенную шубу.
Солнце заглянуло в дымоход, зайчики попали на лицо и глаза Арандола, он крепче зажмурился, хотел закрыться с головой, но я сдернул с него шубу и закричал:
Иди скорее! Я тебе такое расскажу! Совсем необыкновенные новости! Ужас один какие! и выскочил из юрты.
Только после этого Арандол наконец-то поднялся и вышел следом.
Что случилось? Рассказывай, из-за чего шум поднял.
Тюрбеты пять тувинцев замучили. Слыхал?
Врешь!..
Э-э, да я думал, что ты тоже не спал, а притворялся спящим! Э-эх, Арандол, мы с тобой от такого нашего мертвого сна очень многое пропускаем, ходим пустыми бочками! Слушай
Пока мы разговаривали, подскакали четыре всадника, спешились и быстро вошли в юрту Мукураша. Через мгновенье вышли уже впятером, вскочили на лошадей и ускакали. За спинами у них были ружья.
Бабушка вышла следом, молча покачала головой, глядя туда, где скрылись всадники, а после долго молилась. Наконец она сказала нам:
Дети, овечек гоните вверх на гору. А в обед обязательно пригоните к юртам. Теперь и двуногие могут ополовинить стадо или вовсе угнать, не хуже волков Вот житье настало
Тусклый серый цвет ранней весны в степи, наконец, сменился праздничным зеленым. Кончилось время черного чаепития, коровы снова начали доиться, теперь во всех юртах досыта едят простоквашу, творог, молоко. Лица ребятишек порозовели, а вокруг губ не сходили белые разводы от засохшего молока. Скотина тоже стала заметно красивее: клочкастая тусклая шерсть вылиняла, висела, колеблемая ветром, на кустах колючего караганника, а животные покрылись короткой блестящей шерстью, стали резвые, игривые, бока их округлились. Овцы с нетерпеньем ждали, когда же хозяева снимут и с них зимние шубы. Наступила пора стрижки овец.
Но, несмотря на тепло и обилие пищи, не было радости и легкости на душе у людей, как обычно в эту пору. Черная туча тревог все еще реяла над нами.
Однажды, когда дядя Шевер, заняв пустую юрту уехавшей на стрижку овец родственницы, приступил к каким-то таинственным занятиям, я тоже пролез в эту юрту и уселся в уголке, следя за тем, что делает дядя. Дядя чистил ружья, проверял порох в патронах, тряс их около самого уха, вытирал и аккуратно складывал в мешочек. Рядом с ним лежала его верная кремневка, до блеска отполированная временем. Сейчас было самое время добычи маральих пантов. Если бы дядя делал это в прежние годы, каждый бы, взглянув на него, подумал, что все помыслы дяди Шевера сейчас далеко в горах. Теперь же трудно угадать, где его мысли, на какой горе, о каком звере подумывает он Я вертелся вокруг дяди, точно охотничья собака, увидевшая, что хозяин взял ружье. «Милый, хороший дядечка, на охоту собираешься? Это хорошо, хорошо, если так, это здорово! Далеко ли путь твой ляжет? Есть ли у тебя на примете добрый помощник?.. Надо же кому-то позаботиться о тебе, когда ты усталый возвратишься, костер разжечь, чай сварить. И зверя надо кому-то гнать на тебя Не оставляй меня, дорогой дядя! Сердце разорвется, если ты не разрешишь сопровождать тебя», хотелось мне крикнуть, как бывало. Но заговорил я совсем не так, как в прошлые годы, когда видел сборы дяди:
Дядя Шевер, скажи мне: что же на самом-то деле происходит вокруг? Кто в вас стрелял в Улан-Коме? Одни говорят: китайцы, а другие спорят: русские. А еще мы слышали, что это были ученики хуре будущие ламы! А пятерых наших людей убили монголы. Что же тут можно понять, кто с кем воюет, а, дядя?
Дядя посмотрел на меня долгим испытующим взглядом, словно хотел убедиться, я ли это так смело веду беседу. Как два скакуна в узком ущелье, сошлись его черные брови, но путь им преградила глубокая складка. Задумался. А потом вдруг слегка улыбнулся, его брови превратились мгновенно в веселых черных бабочек, разбросивших свои крылья, он опять начал заниматься своим делом.
Вот вы, оказывается, какие любознательные молодцы! А кто вам сказал, что мы воюем? Разве идет война где-нибудь? Я не слыхал.
Вот так здорово! Еще спрашивает! Всюду, в Западном и в Южном Танну-Оле, и русские, и китайцы, и монголы все стреляли друг в друга. Да что ты думаешь, мы совсем маленькие, что ли? Разговоры слышим, уши есть! Говорят, будто еще не то будет, тувинцы с тувинцами скоро воевать начнут, как русские с русскими воюют! Это что за чудо такое?
Хм! удивился дядя. Значит, вы так и есть мальчишки несмышленые, раз все еще ни в чем не разобрались! Разве с вами можно разговаривать как с мужчинами?
Когда в стране война начинается, мальчик, хотя пусть он в люльке лежит, на спину ее взвалит да на войну пойдет!.. Что не поймет, не сумеет у старших спросит, они научат. В сказках так славно рассказывается, что мужчины не таятся, а и меньших ратному делу обучают. Ведь говорят же: «Если отец упадет сын на его место станет». Если бы дядя мой погиб в бою, его место должен занять Арандол!
Настоящий мужчина кое-что понимать должен. Мысли свои в такое неспокойное время держать там, под котелком, Шевер постучал мне по лбу, слова по ветру не с каждым встречным развевать! Даже схитрить иногда неплохо, простачком прикинуться, словно ты ничего-то ничегошеньки и не понимаешь. Вы же во взрослых мужчин превратиться захотели, а сами своими языками на сухой траве пал пускаете! Болтовней панику подняли, в глушь, людей откочевать заставили! Вы точно необученная собака: чуть учует дичь или просто шум какой-то, давай вовсю брехать, требовать у хозяина, чтоб он ее с поводка спустил. А куда бежать, за кем, в какую сторону сама не знает. А зверь не дурак, дожидаться не станет. А настоящая охотничья собака, если учует кого, к земле прильнет, дышать перестанет, даже уши прижмет к голове, чтоб ее совсем не видно было, и только глазами у хозяина разрешенья просит. Хозяин вперед ползет бесшумно и она крадется. А если хозяин покажет куда рукой, туда она и помчится послушно, пусть даже чует дичь в другой стороне она потом обежит и нагонит. Но вначале не ослушается хозяина. Залает она лишь тогда, когда настигнет зверя, а издали брехать зря не станет. Вот так-то, дружок. Стараясь отвлечь мое внимание, дядя заговаривал мне зубы.
Ну, дядя, так ведь потому собак со щенка и учить начинают! Иначе поздно будет. Отвечай мне, прошу тебя! требовал я.
Как видно, Шевер и сам решил всерьез поговорить со мной, да долго проверял мои мысли. Скоро он, продолжая работать, принялся тихо, но вполне серьезно пояснять:
Ладно, коли так, слушай: прошлого весной вы пахали и сеяли хлеб для китайских чиновников и их солдат: год был урожайный и хлеба выросли богатые, несмотря на плохой посев. Когда наступила пора уборки, опять так же силой согнали тувинское население. Гнали китайцы людей с побоями и оскорбленьями, но, видно, на этот раз переполнилась чаша терпения у наших тувинцев, да тут еще русские подошли, ну и мы вместе с ними разбили в Оттуг-Таше отряд китайцев. Остатки разбитого отряда собрались в Даг-Ужуне, рассчитывая там спокойно отсидеться, забивая тувинский скот, съесть собранный хлеб. Тут-то из ближних тувинских аалов посъехались храбрецы, я тоже примкнул к ним. Мы внезапно напали на даг-ужунский отряд китайцев, предупредив служивших в их стане тувинцев, чтоб они незаметно, ночью покинули аалы. Незаметно сняли караульных, обезвредили орудия Ну, остатки разбитого отряда сдались нам тут же.
Вот это здорово, дядечка! обрадованно выкрикнул я. Как они издевались над нами во время сева! Так и надо им! Дядя Сырбык, наверное, тоже там с вами был?
Ты не перебивай, слушай, если интересно. У китайцев, сдавшихся нам в плен ночью, и днем поджилки дрожали. Конечно, они не успели забыть, как совсем недавно издевались над теми, у кого теперь в плену оказались! Пришлось отправить их к праотцам это было справедливо, я думаю. Народ обрадовался этому решению, особенно те, кому довелось с их плетьми поближе познакомиться на севе и уборке.
Из военных мы никого не помиловали, а работников и слуг не тронули. Эти бедняги даже обрадовались, что их начальников больше нет. Немногие из начальников, правда, сумели-таки сбежать под Улан-Ком, где у них были торговые фактории. Там их переловили наши овюрцы. Нам хотелось прикончить всех этих жадных собак, чтоб не дать вывезти наш хлеб, да и товары следовало не дать им увезти. Надо же было хоть часть отдать людям за труд и оскорбленья. Но они не хотели от жадности ничего оставлять добром.
Значит, в вас стреляли недобитые вами китайцы?
Нет, не они. Когда мы прибыли на факторию, там не было ни одного военного китайца, даже и купцов не было. Они ютились где-то около хемчикского нойона Буян-Батаргы, рассчитывая на его помощь, чтоб в Монголию пробраться, а там и в Китай к себе улизнуть.
Э-э, беда-беда! Они, наверное, забрали с собой всю пушнину, всех белок и соболей и золото тоже спрятали у Буян-Баторгы?
Вот то-то и оно! С одной стороны, тувинские нойоны вместе с Баторгы рассчитывали сами поживиться кое-чем. А еще и то смекали: а ну, как эти гоминьдановцы дойдут благополучно до маньчжурского хана у них опять власть в руках будет. Они и вспомнят о доброй помощи, оказанной им тувинскими чиновниками, ну и, глядишь опять оставят их у власти. Если же пропадут китайцы опять выгода: товарами с факторий сами воспользуются. И придумали составить такую охранную бумагу, в которой говорилось, чтоб никто не трогал этих факторий. Эту бумагу направили в Улан-Ком с отрядом белых казаков.
А наши знали, что китайцы уже удрали, и потому, не опасаясь, открыто приехали на фактории. Не ведали о черных замыслах тувинских чиновников. Не знали и того, что нойон велел казакам открыть огонь, если кто приблизится. Монгольские чиновники и ламы знали, что́ написано в бумаге, привезенной казаками. Они тоже готовы были напасть на факторию и пограбить, но тут мы могли встать на пути им. Сам Ноган-Хуулган тоже прекрасно знал и о бумаге той и о богатых товарах на фактории.
Значит, тувинские нойоны послали на смерть своих же тувинцев из-за товаров? опять громко воскликнул я.
Да тише ты! шикнул на меня Шевер. Если об этом обо всем будешь пускать слова на ветер, не жди доброго! Эти чиновники пока еще тут властвуют, будь они прокляты! Чего доброго, перехватают всех и учинят судилище, забыл?
Ладно, буду молчать, серьезно пообещал я. Хорошо, что мы с ребятами еще не успели ничего плохого натворить. Тебе давно бы надо было с нами потолковать. А то вы все нас за дурачков и малышей считаете. Если бы не бабушка, так некому бы нас в узде было держать!
Ты вот толкуешь, что русские с русскими воюют, а почему? Потому что простой русский народ своему белому царю сказал: «Ты плохой царь. Ты своих простых людей только рабами делал. А теперь мы больше не хотим тебе подчиняться, сами власть возьмем». Ну и создали власть из простых людей, а царя прогнали.
Вот здорово, а! крикнул я.
Тех, кто идет за новую власть, у русских и называют красными, а кто за старую белыми. Красные заставляют всех подчиниться новой власти, а богатые не хотят. И война из-за этого. Ясно?
Теперь я смотрел на своего дядю совсем иными глазами и думал: «Не-ет, мой дядя Шевер не простой человек. Ох, много в его голове правильных мыслей! Теперь я знаю, почему у него такое серьезное лицо, когда он остается один. Видно, большие думы за его лбом ходят»
Дядя Шевер, а ты какой?
Как это «какой»? удивился дядя.
Ну, белый или красный?
Ну и сказал же, умник! Ведь только что обо всем мы с тобой перетолковали, выяснили все. Настоящий мужчина должен сокровенные мысли крепко про себя держать. А ты тут же все запамятовал и хлещешь напрямик, что в голову взбредет. Ведь и у тебя, я надеюсь, не пустой деревянный хумун на плечах?