Куда идти? коверкая слова, спросил немец.
Я возвращаюсь в Париж, ответил Мишель, мне надо к вокзалу.
Откуда ты ехать? Зачем ходить к мадам Девинь?
Мишель прикусил язык. Значит, немец все время шел за ним. А раз так, лавочница была права: за ней следили.
Я покупал брякнул он наугад, я покупал
Он поспешно достал из кармана карандаш.
Я покупал карандаш!
Немец беззвучно рассмеялся, но ничего не ответил. Только взял Мишеля за руку.
Пойдем, сказал он, все так же смеясь, пойдем mit mir со мной!
Мишель отскочил назад, пытаясь оценить расстояние, отделявшее его от угла улицы. Пожалуй, метров пять будет, не больше, а уж там Он хотел было метнуться в сторону, но немец схватил его и больно стукнул по голове.
Mit mir Со мной Понял?
Мишель, не помня себя от ярости, пошел за ним. Он был так зол, что даже не испытывал страха. «Угодил прямо в руки немцам, болван несчастный! Болван, повторял он про себя, стиснув зубы, болван! А что скажет Даниель, когда узнает? Он будет ждать меня, ждать и решит, что я струсил А что, если они станут меня обыскивать и найдут план? Да нет, на это им ума не хватит!» Он сунул руку в карман и судорожно стиснул в кулаке плюшевого медвежонка.
Немец шел рядом, чеканя шаг, не поворачивая головы. В окнах показывались встревоженные лица и почти сразу исчезали. Молодая женщина с ребенком на руках молча проводила Мишеля взглядом. Они пересекли площадь, прошли пустынную улицу и наконец остановились перед серым зданием, на котором черными буквами было выведено: «Kommandatur» («Комендатура»). Солдат открыл дверь и втолкнул Мишеля в тесную, жарко натопленную комнату с грязными стенами. За столом, загроможденным множеством папок, восседал офицер, высокий, жирный, с бледным лицом и лысым черепом, покрытым капельками пота; он курил сигару. Другой немец, стоя спиной к камину, что-то записывал в блокнот.
Солдат подтолкнул Мишеля к столу, щелкнул каблуками и неторопливо доложил о происшествии. Офицер поднял голову и уставился на Мишеля бесцветными глазами.
Подойди ближе! приказал он.
Мишель не сдвинулся с места.
Näher treten! Ближе подойди! закричал офицер, вынув изо рта сигару, а солдат пинком в спину подтолкнул мальчика вперед.
Мишель весь напрягся и, вскинув голову, вытянулся перед столом, силясь побороть дрожь
Как имя? Адрес?
Селье Мишель, Париж, улица Четырех Ветров, дом 24.
Кто отец?
Мой отец в немецком плену! с гордостью ответил Мишель.
Ach, ja, ja Дай, что у тебя в рука?
Мишель положил карандаш на стол.
Это все? спросил офицер.
Он сделал знак солдату; тот подошел к Мишелю, велел ему поднять руки и начал рыться в его карманах. Кошелек, носовой платок, медвежонок
Снятькак это? свитер! заорал лысый офицер.
Мишель снял свитер. Грубые, потные руки щупали его тело, срывали с него рубашку; он чувствовал их влажное прикосновение. Но сам он думал только о плане. Схватив медвежонка за лапку, офицер внимательно оглядел пустую глазницу Прошла минута, две Мишель, весь дрожа, ждал. Вдруг немец брезгливо отшвырнул медвежонка в другой конец комнаты. Он мягко упал на пол рядом с камином, у ног нациста с блокнотом. «Ура, подумал Мишель, этот кретин ничего не заметил!» Его стал одолевать нервный смех; сдержать его было не легко.
Nichts! Ничего! выпрямившись, отрапортовал солдат.
Офицер пожал плечами. Снова закурив сигару, он начал рассеянно катать по столу синий карандаш.
Ты купить его у мадам Девинь? спросил он наконец, показывая на карандаш.
Да, ответил Мишель, я уже сказал.
И мадам Девинь ничего тебе не дать? И ты тоже ничего ей не носить?
Нет, ничего.
Прищурив бесцветные глаза, немец изобразил на своем лице добродушие.
Очень некарашо врать, очень плоха. Ты не мог приехать в Париж, чтобы покупать один карандаш Что скажет папа в Германии, когда узнает, что сын говорил неправда?
Мой отец забормотал Мишель, красный как рак. Он осекся и уже более твердым голосом продолжал:Я не только из-за карандаша. Я для того еще приезжал, чтобы купить мяса: на базаре ведь совсем ничего нет! Мама послала меня, потому что сегодня четверг и мне не надо идти в школу. Она дала мне сто франков, можете посмотреть в моем кошельке!
Очень некарашо, повторил офицер, словно ничего и не слышал.
Он выпустил кольцо дыма и добавил, четко произнося каждое слово:
Ты знаешь, что делают с лгунами? Их стреляют! Офицер вскинул воображаемое ружье на плечо и прицелился. Ты не хотел, чтобы тебя стреляли? Нет? Очень будет плакать мама!
Мишель не ответил. Он глядел на губы офицера, красные, мокрые, стиснувшие сигару. «Не испугаешь меня, подлый фриц! подумал он. Болтай себе, болтай Эх, жалко, сигара твоя не мышьяком набита!»
Немец погладил свой лысый череп.
Не хочешь говорить правда? спросил он. Тогда надо стрелять!
Он продолжал добродушно улыбаться. Мишель вытаращил глаза. Неужели это правда? Неужели его сейчас убьют? «Но мне же нельзя умереть! с отчаянием думал он. Если я умру, Даниель не получит плана, а ведь я обещал Алену, обещал» Слезы душили его. Ему хотелось попросить лысого немца о пощаде и в то же время измолотить кулаками это бледное жирное лицо с бесцветными глазками, насмешливо следившими за ним. «Сволочь, прошептал он, сволочь!» Но солдат, не дав ему опомниться, потащил мальчика за собой. Мишель в последний раз оглядел комнату, стол, медвежонка, все так же валявшегося у камина. «Нет уж, решил он, мишку я им не оставлю, чтобы они потом, после моей смерти, нашли план?» Он быстро пригнулся и, вырвавшись из рук солдата, кинулся к медвежонку и поднял его с пола.
Ах, сказал офицер, ты забрал свой мишка? Хорошо, вас будут стрелять вместе!.. Марш!..
Мишель на этот раз позволил увести себя без сопротивления. Радуясь, что обманул немцев, он почти не думал о том, что его ждет. Но его вывели из дома, и он вспомнил, что сейчас его убьют. Солдат привел его в садик, заросший сухой травой и окруженный низкой оградой. Здесь стояли четверо немцев с ружьями в руках. Солдат что-то им прокричал, как-то странно взглянул на Мишеля и толкнул его к ограде. Короткий приказ. Четыре дула смотрят в лицо Мишелю. Мальчик выпрямился. «Мне не страшно Мне не страшно»повторял он, стараясь приободриться. Но черные ружейные дула грозно маячили перед ним. Раз два три четыре Наверно, это очень больно Он вспомнил случай, когда, оступившись на лестнице, упал и раскроил лоб. «Я не плакал тогда, сказал он себе. Вот только мама мама»повторил Мишель. Он с трудом удержал слезы. «Но плана они не получат!»прошептал он губами. Он закрыл глаза и изо всех сил прижал к себе медвежонка.
Прошла минута. Минута, которая показалась ему вечностью. Немцы не стреляли. Мишель медленно открыл глаза. Чего они ждут? И почему они не связали ему руки, как описано во всех книжках? От напряжения он старался стоять совершенно прямо, у него кружилась голова. «Ну, чего же они стоят? яростно подумал он. Пусть стреляют, черт побери! С меня хватит!»
В ту же секунду ружейные дула опустились; четверо немцев громко загоготали, а солдат, который привел Мишеля, подошел к мальчику и указал пальцем на крыльцо.
Ach! крикнул солдат. Маленький француз Уходить! Быстро!
Мишель медленно отошел от стены. В глазах у него потемнело, и он, как слепой, ощупью поднялся по ступенькам наверх. Ноги под ним подкашивались; его шатало из стороны в сторону. Но когда он прошел весь длинный коридор здания и, миновав парадное, очутился на улице, когда он наконец понял, что свободен, он вдруг задрожал всем телом и разрыдался как ребенок, всхлипывая и заливаясь слезами. «Мама, зашептал он, мамочка» Он вдруг ощутил отчаянное желание поскорее увидеть мать, забраться к ней на колени и спрятать голову на ее груди. Но его ждет Даниель Он вытер слезы, взглянул на плюшевого медвежонка и побежал к вокзалу.
Парижский поезд, почти совсем пустой, уже отходил от платформы. Мишель вскочил в один из вагонов и сел на скамейку в углу. Какая мягкая скамейка! Как славно идет поезд! Какие милые люди в нем едут! Все вокруг казалось ему прекрасным. Он увидел из окна садик, где маленькая девочка прыгала через веревочку. И ему захотелось с ней подружиться и поиграть.
Вдруг он похолодел от неожиданной мысли: а что, если лысый послал за ним вдогонку шпика, чтобы узнать, куда он пойдет? Он стал боязливо приглядываться к пассажирам. Толстый господин; молодой человек в сером плаще; одна дама в голубом костюме, другаяв черном. Толстый господин как будто настойчиво за ним следит Да, да, точно: он не сводит с него глаз Мишель удрученно отвел взгляд. Он вообразил, что спасся, а вот теперь все началось сначала.
Утомленный всем пережитым, он поначалу не мог сообразить, что ему теперь делать. Одно желание было у него: сидеть на этом мягком диванчике, не уходить из поезда. Но Даниель Даниель Он должен прийти на свидание с Даниелем до шести часов, а для этого надо сначала улизнуть от толстого господина. Мишель заставил себя обдумать положение и постепенно, ценой огромного напряжения воли, разработал план бегства.
Поезд уже подходил к Люксембургскому вокзалу. Мишель вышел из вокзала, пересек площадь Медичи, ни разу не позволив себе обернуться, и, только ступив на тротуар, осторожно оглянулся. Толстого господина не было и в помине, но за ним шел по пятам молодой человек в сером плаще. Тот ли, этотне все ли равно, надо действовать. Мальчик чувствовал такую усталость, что больше всего ему хотелось пойти к себе домой. Честное слово, у него не было больше сил!
И все же он собрался с духом и торопливо зашагал к своей школе, на улицу Вожирар. Там он позвонил в парадное и объяснил привратнику, что вчера позабыл в парте задачник, а теперь он ему понадобился для домашних уроков. Он поднялся в свой класс и там, не шелохнувшись, просидел минут десять, не отрывая глаз от часов. Он решил, что подождет до пяти. Когда пробило пять, Мишель спустился вниз, торопливо пересек школьный двор и выскользнул в дверь с черного хода, которая выходила на другую улицу. На этот раз он вроде отделался от человека в сером! Сердце бешено колотилось, но больше всего ему сейчас хотелось, по примеру Жана, спеть «Марсельезу». И все же, добравшись до метро, он снова растерялся. Сколько здесь людей! Сейчас он очутится в этой гуще, и сотни глаз будут за ним следить! Нет, уж лучше пройти весь путь пешком! И он помчался к Сене, с пылающей головой, весь дрожа, не решаясь ни на кого взглянуть. Вот мост Карусель Вот авеню Опера́ Вот Римская улица Половина шестого сорок минут без пятнадцати шесть Только бы не опоздать! На углу улицы Бурсо его вдруг охватила слабость, все вокруг закружилось. Однако Мишель неуклонно продолжал свой путь и, шатаясь и еле волоча ноги, наконец добрался до кафе. Он был так бледен, что, увидев его, Даниель встревожился.
Ну и вид у тебя? Что случилось? Я уж думал, ты не придешь!
Я я пробормотал Мишель.
Он чувствовал, что сейчас разрыдается, если только разожмет рот, и лишь поднял на Даниеля взгляд, в который вложил все, что не мог выразить словами. Даниель пододвинул ему рюмку, стоявшую на столе и наполненную до половины.
Пей, сказал он.
Это был грог. Жгучий напиток сразу подкрепил силы мальчика: сердце успокоилось и дыхание стало ровным.
Я чуть было не попался, начал он, когда вышел из лавки
Даниель, наклонив голову, слушал его рассказ, как всегда не выказывая никаких чувств. Когда Мишель смолк, он коротко сказал:
Так, еще одна явка провалилась Надеюсь, госпожа Девинь поняла, что ей надо уходить. А тебе знаешь я что скажу, уже ласковее продолжал он, вряд ли немцы послали вдогонку за тобой шпика. Видно, они поверили твоему рассказу. Ну как, полегчало?.. Дай-ка мне план!
Мишель вытащил из кармана медвежонка и, просунув палец в пустую глазницу, вынул оттуда смятую бумажку. Даниель заботливо расправил ее и спрятал в бумажник. Потом устремил свой гордый и ясный взгляд на Мишеля.
Молодчина! сказал он.
И Мишель понял, что страшные минуты, которые он пережил, угрозы немцев, дула ружей, наведенные на него, его одиночество и страхвсе это пустяки, раз он услышал похвалу Даниеля.
ЖОРЖ
Мишель не стал рассказывать матери о том, что с ним приключилось. Он не забрался к ней на колени, как мечтал тогда, у подъезда комендатуры. Вернувшись домой и увидев, с какой тревогой дожидалась его мать, он впервые понял, что эти волнения ей непосильны и ему лучше скрыть от нее правду. События этого дня останутся тайной, которую будут знать только он сам да еще Даниель. Эта тайна свяжет их навсегда, и он, Мишель, будет ревниво хранить ее в своем сердце. Прощаясь с Мишелем, Даниель сказал, что предпочитает на какое-то время освободить его от поручений, раз немцы узнали его адрес. Осторожность требует, чтобы Мишель временно порвал связь с боевой группой. Мальчик подчинился этому решению, но с нетерпением считал дни и недели Настал март; на каштанах в Люксембургском саду уже распустились крохотные листочки, но никто больше не поджидал здесь Мишеляни Ален, ни белокурая девушка.
Соланж грустила еще больше Мишеля. Отчего брат ни разу ей не напишет? Эвелина сказала, что Ален скрывается в отдаленной деревушке, откуда нельзя писать. «Да, но он мог бы прислать мне хотя бы записку, твердила Соланж, маленькую записочку из двух слов: «Я здоров», и ничего больше. Я так бы обрадовалась!» Каждое утро у дверей консьержки Соланж подстерегала почтальона.
Ну как, мадам Кэлин, нет ничего для меня?
Мадам Кэлин только качала головой, и Соланж печально уходила в школу. С каждым днем она все больше худела и бледнела, хотя доктор Менар и продолжал делать ей через день уколы.
Весна принесла великую новость: русские начали широкое наступление на врагав Прибалтике шли жестокие бои. Немцев гнали отовсюду, и они отступали на дальние рубежи, одерживая, как твердило гитлеровское командование, «полный оборонительный успех». Со дня на день ждали, что на французском берегу высадятся англо-американские войска. Только где будет высадкана севере, на юге? Каждый вариант имел своих сторонников, а враги окружали французские порты цепью укреплений, хоть и уверяли в своих газетах, что высадки никакой не будет.
Сквозь раскрытые окна фешенебельных ресторанов было видно, как немцы, навалившись локтями на стол, слушают радио, а перед ними стоят тарелки с горами сосисок, которые им уже не хочется есть. Прохожие украдкой кивали в их сторону и подмигивали друг другу, со злорадным весельем следя за черными точками английских самолетов, летевших высоко над облакамипятеркамик югу. Бомбежки бывали все чаще; на рынках совсем не стало ни мяса, ни овощей, но французы не унывали, понимая, что конец войны теперь уже близок.
Каждый вечер в маленькой столовой Эвелины Селье собирались соседи. Папаша Лампьон, Жан, супруги Моско, сестры Минэ, консьержкавсе хотели слушать английское радио. В тот вечер, когда узнали об освобождении Одессы, папаша Лампьон раздобыл бутылку белого вина, а по случаю высадки американских войск в Италии, к югу от Рима, сестры Минэ испекли сливовый пирог, точно такой же, как тогда, в сочельник. Да, многое переменилось с тех пор. Глядя на Гурров, жильцы посмеивались исподтишка, а Гурры, озабоченные и перепуганные, твердили всем, что они сроду ничего не имели против англичан. Немецкий офицер, который еще недавно дневал и ночевал в их доме, отбыл на русский фронт, но никто другой не занял его места. Чувствуя, куда дует ветер, Гурры хотели незаметно переменить курс. Но они не предвидели, что им помешает Стефан. Старший сын Гурров четыре года подряд орал «Хайль Гитлер» и восторженно отмечал на карте победоносное шествие немецкой армии, такие вещи не проходят даром. Он стал фашистом и остался им со всей непримиримостью своих двенадцати лет. Он презирал родителей за их растерянность, ругал их про себя трусами и нещадно колотил своего младшего брата Луи, который не разделял его фанатизма.
В школе теперь вспыхивали беспрерывные ссоры. Ряды «рыцарей» множились. Длинный Бобен да еще с десяток других ребят примкнули к Союзу, и листовки за подписью «Леонид», восторженно повествующие о победах союзников, наводняли округу. Теперь никто уже не хотел держать язык за зубами, и ребята осыпали Стефана насмешками, то и дело справляясь, «как поживает Гитлер». Стефан, по обыкновению, холодно улыбался и отвечал, что он располагает верными сведениями и что «фюрер» (он выговаривал это слово с немецким акцентом) по-прежнему на высоте положения.