Надеюсь, он не пошел за ним, отвернувшись от окна, сказала Эвелина. Странно, что больше не видно этого типа.
Алену лучше бы остаться, простонала мадемуазель Мари, он совсем нас не стеснял, вы же сами видели, а он так измучен!
Его ждут товарищи, коротко ответила Эвелина, и к тому же он прав: за нашим домом следят немцы. Раньше или позже они убедятся, что мосье Жан никак не связан с Сопротивлением, и, кто знает, может, они снова нагрянут сюда за Аленом. Кстати, как нам быть с машинкой? Ведь на ней печатали донесение. Если немцы обнаружат одну из этих бумажек и потом произведут в доме обыск, они могут опознать шрифт. Мы обязаны подумать обо всем Куда же мы ее денем?
Посоветовались с консьержкой, и та сказала, что отнесет машинку к своей кузине, живущей неподалеку. А Жану она потом все объяснит если он вернется.
Эвелина поднялась в свою квартиру. Она думала о Соланж. Что будет с бедняжкой, когда она узнает, что брат ушел, не попрощавшись с ней? «Как мне сказать ей об этом!»вздохнула женщина.
Соланж поправилась, но была еще так слаба, что, встав в первый раз с постели, с трудом сделала по комнате несколько шагов.
Доктор Менар назначил ей уколы и делал их, аккуратно являясь для этого через день. Сколько работы врачу! Эвелина встревожилась. Как ей все это оплатить? Она робко заговорила с доктором о плате, но он прервал ее на полуслове.
Никаких денег! отрезал он. Вы же вот не берете платы за свои хлопоты, за бдение у постели больной! Давайте будем считать, что мы с вами вдвоем ухаживаем за девочкой. И больше об этом ни слова!
В ночь под Новый год снова прилетели английские самолеты и бомбили завод в Курбевуа́. Соланж не вставала с постели. Эвелина осталась с ней, а детей отослали в подвал под охраной супругов Моско. Девочка слышала разрывы бомб, видела, как дрожали оконные стекла, и в страхе судорожно цеплялась за руку Эвелины. И тут, в адском шуме бомбежки, Эвелина Селье вдруг отчетливо поняла, что ей надо делать: она должна оставить у себя Соланж до самого конца войны. Другого выхода нет.
ПЛЮШЕВЫЙ МЕДВЕЖОНОК
Только в середине января пришла, наконец, весть от Жана. Однажды утром к консьержке постучался невысокий бородатый мужчина, с худым, измученным лицом. Он сказал, что только что вышел из тюрьмы «Фрэн»: две недели он сидел в одной камере с Жаном. Молодой человек просил передать соседям, что немцы, убедившись в своей ошибке, обещали отпустить его на свободу. Но дни шли, а Жана все не выпускали. Нельзя ли прислать ему в тюрьму немного белья и продуктов?
Жильцы сразу засуетились. Мадам Кэлин починила все носки и рубашки Жана, и каждый из обитателей дома нашел в своем шкафу вещи, которые могли пригодиться арестанту. Скоро посылка была готова. Сестры Минэ, после ухода Алена долго грустившие, что теперь им не о ком заботиться, охотно взялись отнести посылку в тюрьму. Но самое слово «Фрэн» заставило Эвелину кое-что вспомнить. Ведь, кажется, доктор Менар ей говорил, что имеет свободный доступ в тюрьму? Когда доктор пришел, чтобы сделать укол Соланж, она спросила его об этом.
Конечно, ответил доктор, я непременно навещу вашего соседа. Могу сделать и нечто более существенное. Между нами говоря, я знаком с немцем, у которого хранятся дела заключенных: негодяй чрезвычайно падок на деньгиэто мне хорошо известно. Надо дать ему три тысячи франковтогда он вытащит из общей груды дело вашего друга, и все будет в порядке. Поверьте мне: надо действовать, а не то ваш Жан останется в тюрьме до самого конца войны, если его не угонят в Германию!
Но раз они убедились, что
Что им за дело! Пусть Жан не боец Сопротивления, все же он мужчина, человек, который в один прекрасный день может взбунтоваться против оккупантов, а так он у них в руках
Хорошо, быстро проговорила Эвелина, будет сделано.
Теперь надо было собрать три тысячи франков. Пятьсот дал доктор, тысячусупруги Моско, восемьсот внесли из своих сбережений сестры Минэ, а Эвелина, как ни старалась, не смогла набрать больше двухсот. Остальные деньги доложили папаша Лампьон и консьержка.
Спустя два дня Жан был на свободе. Он вернулся домой под вечергрязный, исхудавший, небритыйи сразу заявил, что не станет ни с кем разговаривать, пока не приведет себя в порядок. А приводил он себя в порядок очень долго; зато, когда он вышел из квартиры, вид у него был еще франтоватей прежнеготолько бледность его выдавала. Поднявшись в квартиру Селье, где собрались для встречи с ним все жильцы, он раскланялся с каждым, заботливо поправляя галстук.
Ну как? закричали соседи. Рассказывайте!
Что уж тут рассказывать! Я там разыгрывал этакого дурачка, ну, понимаете, совершенного болвана. А им это даже понравилось: они глядели на меня благосклонно. «ВыАлен Кутюр?»спросили они. «Ален Кутюр? изумился я. Нет, что вы! Мое имя Жан-Феликс Паризо!»«Но вы ведь знакомы с Аленом Кутюром?»«Конечно, он мой сосед, мы часто встречаемся на лестнице А знаете, у меня есть кузина, которую зовут Алина Вуатюр. Может, это вас и попутало?» Ну, тут взяли меня за бока: я, мол, участник Сопротивления, я сражаюсь против немецкой армии! Тут я скорчил дурацкую рожу: я сражаюсь против немецкой армии? Как можно такое говорить? Да и времени у меня нет! С меня вполне хватит моей аптеки! А что до Сопротивленияконечно, я слыхал, что есть такая штука, но больше я ничего не знаю. Они перемигивались, подсмеиваясь надо мной, потом сказали, что выпустят меня на свободу. Но вместо этого они просто-напросто отправили меня в тюрьму «Фрэн». Нет, вы не представляете себе, что там творится! Мосье Жан чуть не захлебнулся от ярости. Подумать только: какой-то долговязый немец начал срывать с меня галстук! «Selbstbinder!»вопил он, а сам чуть не задушил меня. Потом он стал бить меня по щекам. Тут появился другой тип и тоже заорал: «Галстук! Галстук сними!» Я взорвался: «Вы что, не могли объяснить толком, что вам надо? Зачем издеваться над человеком?» И я снял галстук. Нет, представляете?
А что потом? спросила консьержка. Как было в камере?
Что ж, в камере, пожалуй, было бы терпимо, если бы я не подыхал с голоду. Со мной сидело еще двое заключенных: один такой маленький, с бородой, который к вам приходил, а второйбретонец, его вчера отправили в Германию. Знали бы вы, что только не изобретают заключенные! Они прячут в соломенных тюфяках и ножи и бумагу с карандашами. А по вечерам перестукиваются с арестантами из соседних камер Самое тяжкоеэто вечера. Света нет. Мы лежим в темноте, стараясь развлечь друг друга беседой, но скоро все умолкают. Засыпаюти точка На второе же утро из камеры увели людейвтолкнули в грузовик и повезли на расстрел. И тогда мы все запели «Марсельезу»
И их расстреляли? всплеснув руками, воскликнула мадемуазель Мари.
Не знаю Наверно, раз никто из них не вернулся Каждые два дня кого-то вот так увозили, и мы всякий раз провожали их «Марсельезой». А потом выпустили бородача, и я попросил его вас известить. Премного благодарен вам за посылку, вежливо добавил Жан.
Эвелина задумалась.
Когда вас допрашивали? спросила она. Какой это был день?
Погодите Меня арестовали двадцать четвертого декабря и два дня держали в гестапо на улице Соссэ́ Значит, допрос был двадцать шестого. Почему вы спрашиваете?
Двадцать шестое декабря повторила Эвелина. В этот день исчез шпик Все ясно Немцы убедились, что вы не Ален, и перестали наблюдать за домом. Значит, когда Ален уходил, никто уже не мог его выследить.
Какое счастье! воскликнули сестры Минэ.
Жану рассказали про содействие доктора Менара, ни одним словом не упомянув о собранных деньгах.
Значит, это ему я обязан свободой? спросил Жан. Славный он человек, непременно схожу к нему, поблагодарю. Но вот что я хочу вам сказать: больше я не намерен смирно сидеть в своем углу! Уж очень я зол на них, подлецов, которые каждое утро отправляют на смерть сотни людей! Нет, недаром я пел «Марсельезу», недаром Да и как они смели оскорблять меня, бить, срывать с меня галстук?! Нет, больше я не буду тихоней: я хочу сражаться, помогать Алену
Сейчас вам прежде всего надо поправиться, с улыбкой сказала ему Эвелина, вечером будете ужинать с нами!
Нет, с нами, с нами! закричал отец Жоржа.
Жан ужинал у Селье, а на другой день завтракал у Моско и обедал у сестер Минэ. Все дружно за ним ухаживали, и мадам Кэлин сияла. Таким домом можно гордиться! Все ее жильцы против немцев: всес первого до последнего этажа! Когда вернется ее сынок и заведет речь о своих боевых подвигах, она тоже сможет кое о чем порассказать.
Оставалось одно черное пятноГурры. Не они ли донесли на Алена? Это дело надо было расследовать! Мишель с Жоржем пытались незаметно расспросить Стефана. Но тот только отшучивался. Виновны были Гурры или нетони держали язык за зубами.
Это они, конечно, они! твердил Жоржу Мишель. Кто другой мог бы это сделать? По мне, так надо бы сказать им правду в лицо и выставить их из дома!
Жорж пожимал плечами: это невозможно, надо дождаться победы! Но уж тогда подлецы получат по заслугам, да!
Мальчики снова, как прежде, ходили в школу, и Мишель старался учиться как можно лучше. Он уступил Жоржу должность командира «рыцарей», а сам, как все рядовые бойцы, распространял листовки, рассовывая их по почтовым ящикам. Но Союз рыцарей, зеленые листовкивсе это уже не захватывало его по-настоящему. Он все время думал только о Даниеле. С того самого дня, как Мишель расстался с ним в кафе «Добрая встреча», Даниель не подавал о себе вестей. Неужели он забыл свое обещание?
Как-то раз в феврале Мишель возвращался домой через Люксембургский сад, неторопливо ступая по талому снегу. Вдруг перед ним вырос Ален. Мишель с трудом его узнал. Ален был теперь не блондин, а брюнет и носил широкую фетровую шляпу и очки.
Я тебя искал, сказал юноша. Мне не хотелось идти на улицу Четырех Ветров, а потому я поджидал тебя здесь Меня послал к тебе Даниель
Мишель вспыхнул от радости.
Наконец-то! воскликнул он. Скорей говорите, что я должен сделать!
Надо было в тот же день отнести записку хозяйке красильни на улице Генего́. Спросить мадемуазель Агату и сказать: «Я к вам от Мартена». Мишель сунул листок за пазуху, и этот привычный жест вызвал бурную радость в его душе.
Это не все, сказал Ален, придешь сюда в будущий вторник в четыре часа, и я дам тебе еще одно поручение Прощай Значит, во вторник
Он зажег сигарету и ушел, шлепая по лужам. Мишель задумался. Он не мог отправиться на задание, не сказав матери всей правды. «А вдруг она не позволит мне пойти на улицу Генего? испугался он. Нет, была не была, скажу все, как есть: не могу же я обманывать маму!»
Эвелина Селье выслушала сына и, подавив вздох, тихо сказала:
Иди, сынок!
Без труда отыскав красильню, Мишель аккуратно исполнил все, что ему велели. Для этого ему пришлось пропустить занятия в школе, а через три дня он снова их пропустил, потому что на этот раз Ален послал его в более отдаленный районБельви́ль: там у станции метро «Пляс де Фэт» его ждала, читая газету, белокурая девушка, с которой он познакомился месяц назад.
Он побывал также в кварталах Терм и Порт-Майо, на улицах Вожира́р и Лафайе́т. Повсюду, на перекрестках, у входа в лавку, его дожидались люди, имени которых он не знал, но стоило ему сказать, что он от Мартена, как они устремляли на него пристальный взгляд. Постепенно он привыкал и, встречая по дороге немцев, уже не смотрел на них с прежним вызовомтеперь ему и вовсе нельзя попадаться: как-никак он боец Сопротивления!
В один из четвергов, после обеда, Мишель снова встретился с Аленом у Пантео́на.
Сегодня тебе выпала работка потрудней, сказал Ален. Относить ничего не надо, зато ты кое-что нам доставишь: план, вернее, черновик плана, который мы должны сегодня же уточнить! А ехать тебе придется далеков пригород Сен-Реми-Ле-Шеврез. Я охотно послал бы кого-нибудь другого, но нет никого под рукой, а дело срочное. Как думаешь, справишься?
Конечно, мосье Ален!
Ладно. Сядешь в электричку на Люксембургском вокзале, сойдешь в Сен-Ремиэто конечная станция. Отыщешь там галантерейную лавку госпожи Деви́ньлавка выкрашена в зеленый цвет. Там увидишь старушку. Когда убедишься, что это и есть мадам Девинь, скажешь ей пароль. Она передаст тебе план.
А дальше что?
Отвезешь план Даниелю, который будет ждать тебя в кафе «Добрая встреча» до шести часов
Даниель прошептал Мишель. Я увижу Даниеля?
Ага, обрадовался?.. Неудивительно! Даниель Он у нас знаешь какой!.. Да, друг, сегодня ты увидишь Даниеля! Деньги есть? Нет? Вот тебе сто франков Я не успел их разменять. А теперь бегив два часа отойдет поезд!
Было уже без двадцати два. Мишель едва успел предупредить мать и добежать до вокзала. Очутившись в поезде, он вздохнул с облегчением и весь отдался ощущению счастья. Он увидит Даниеля, тот будет его расспрашивать, и Мишель станет отвечать! Но как долго ждать встречи с Даниелем! И когда, наконец, стемнеет! Мишелю казалось, что и поезд тащится, как черепаха, и минуты тянутся нестерпимо медленно. Стоя в углу вагона, он глядел, как пролетают мимо дома и улицы, глядел, не замечая, ничего не видя.
Он сунул руку в карман и вдруг ощутил в нем что-то мягкое. «Медвежонок! Медвежонок Фанфана!»удивился он. Перед обедом Мишель повздорил с мальчиком: Фанфан стащил у него ластик и в отместку Мишель отнял у него мишку и спрятал в карман. И вот в спешке он увез медвежонка с собой! Как это глупо: он, посланец Даниеля, носит с собой детскую игрушку! Ему захотелось вышвырнуть ее в окно, но он подумал, что Фанфан будет горевать, и сердито сунул медвежонка в карман, под носовой платок.
Поезд подходил к станции Сен-Реми.
Мишель спрыгнул на перрон, быстро вышел из вокзала и стал искать зеленую лавку. Скоро он ее увиделв самом конце узкой и длинной улочки. Он шел, напевая. Было холодно, то и дело налетал резкий ветер, приносивший запах полей. Мишель вспомнил бабушкин сад и лес, обступавший участок. Летом он обязательно выстроит себе в лесу хижину! Но на этот раз он ни за что не позволит Норетте залезать на крышу А впрочем, что сейчас об этом думать? Мишель вошел в лавку.
У кассы сидела седая остроносенькая старушка в огромных роговых очках. Увидев Мишеля, она сняла очки и приветливо спросила, что ему нужно. Когда мальчик произнес обычный пароль, старушка нахмурилась.
Хорошо, сказала она, боязливо оглядываясь в сторону витрины, хорошо, я сейчас
Она выскользнула в низенькую боковую дверь и сразу же вернулась, держа в руках сложенный вчетверо листок папиросной бумаги.
Бумажка совсем маленькая, прошептала она, но я нарочно ее так свернула, из осторожности. Мне кажется, что за мной следят. Предупреди Мартенахорошо?.. Ну, и куда же ты денешь план?
Гм, сказал Мишель, не знаю даже Бумажка такая маленькая, что я боюсь ее потерять. Может, в кошелек положить?
Вот-вот Чтобы немцы сразу же на нее наткнулись? При обыске всегда первым делом отбирают кошелек! Помни: если тебя схватят, мне тоже не поздоровится, а я этого совсем не хочу! И без того я вся дрожу: вокруг все время слоняются немцы. Ну так как?
Придумал! воскликнул Мишель.
Юркнув за кассу, чтобы его не могли увидеть снаружи, он вынул из кармана медвежонка. Повертел его в руках.
Есть у вас ножницы? спросил он.
Кончиком ножниц Мишель расширил дырочку в том месте, где у медвежонка прежде был глаз. Затем он вытащил клочок шерсти, засунул внутрь бумажку и снова заткнул отверстие, примяв шерсть пальцем.
Молодец! одобрила старушка. Только не потеряй своего мишку, хорошенько спрячь его в карман А ты, должно быть, славный мальчик, продолжала она со вздохом. Зачем на тебя взвалили такую опасную работу? Погоди, дружок, у меня тут есть кое-что для тебя.
Она порылась в каких-то коробках, потом в ящике и протянула Мишелю синий карандаш.
Спасибо! радостно воскликнул мальчик. Вот спасибо! Я буду раскрашивать им реки на школьных картах!
Он был так доволен своим карандашом, что, возвращаясь на станцию, заплутал и неожиданно очутился на грязной улочке, вымощенной неровными каменными плитами. Досадуя на самого себя, Мишель тут же повернул назад, и у него екнуло сердце: в конце улочки, преградив ему путь, стоял немец в зеленом мундире. «Если я побегу, сообразил Мишель, подумает, что я испугался. Вперед! Может, он уберется?» Но немец не тронулся с места и, когда Мишель поравнялся с ним, положил руку на его плечо. Мальчик вздрогнул.