Джоди Линн АндерсонПташка Мэйкоролева воинов
Моим бабушкамДороти и Эне
ОСОБАЯ БЛАГОДАРНОСТЬ
Саре Бернспроводнику божественного вдохновения
Лизе Абрамсродственной душе
Джен Вайспочившему в трудах редактору
Молли Магуайрпростукивающей стены в «Саймон энд Шустер»
Джону Уэйшакувдохнувшему новую жизнь в рисунки
Бертрану Коме-Бартущедрой душе и поставщику отменного шоколада
Лекси Джеймс и Эрике Лофтмансветлым девочкам
Джо Гулдби, Симоне Бехштайн и Зулей Кабесаснезримо присутствовавшим
Крису Дэвидсонупризрачному поэту
И самое главное, моим родныммоим путеводным звездам
Пролог
В ту ночь, когда Пташка Мэй вернулась домой, с неба на Болотные Дебри смотрели холодные яркие звезды, а Болотные Дебри, теплые, как мохнатая варежка, смотрели из густой темноты на них. Сквозь деревья звездам было видно крошечную полянку с когда-то белой усадьбой. До звезд доносились лишь отголоски бурной радости, царившей в доме в ту ночьночь, когда Мэй Эллен Берд вернулась домой из загробного мира.
У Мэй сперва рябило в глазах от буйства ярких красок. Снова и снова она ласкала взглядом милые сердцу покосившиеся стены Седых Мхов. Гладила сверчков и саламандр, пряталась в тени деревьев и в укромных ложбинках; заглядывала в лягушачьи мотели, разместившиеся в трухлявых пнях; утопала по щиколотку в траве с зеленым запахом, ловила листья октябрьской расцветки и валялась с котом на подушках из сосновых игл. Все вокруг было живым и разноцветным, ничего поблекшего, увядшего и унылого. А еще рядом была мама.
Вернувшиеся домой скитальцы поняли, что румянец на маминых щеках стал за это время еще ярче, мамин запахслаще и роднее, голостеплее и звонче. Теперь Мэй спала в одной кровати с мамой, и миссис Берд во сне так крепко прижимала дочку к себе, что девочка давала себе зарок никогда-никогда больше не пропадать из дома.
А потом тихое счастье Мэй, мамы и кота нарушили журналисты. Они опустились на двор, как стая саранчи. Взволнованная, окрыленная и взбудораженная, Мэй выкладывала историю своих приключений перед телекамерами, перед врачами, перед одноклассниками. А в ответ неожиданно получала косые взгляды, хихиканье в ладошку и даже иногда смех в лицо.
Мэй обижалась и расстраивалась. Но сильнее всех ее обидела мама. Миссис Берд не хихикала, не дразнилась, не закатывала глаза. Она только поджала губы, нахмурилась с недоверчивым и обеспокоенным видом и спросила, почему Мэй не может сказать правду родной маме после всего, что ей пришлось пережить.
Поэтому Мэй вообще перестала рассказывать про Навсегда. Хотя мама еще не скоро отстала с расспросами.
Временами, дождавшись, пока миссис Берд уснет, Мэй выскальзывала из кровати и пробиралась к себе в комнату, ничуть не изменившуюся за время странствий. На стенахфотографии дальних мест, фигурки животных и странные приспособления, скрученные из проволочных вешалок; сказочные рисункис чудовищами, радугами и феями; портрет первой кошки Мэй, Фасольки, умершей, когда Мэй была еще маленькая, и странного существа с головой-тыквой и желтым чубчиком.
Там она рассеянно чесала Пессимиста за ухом, глядя на звезды за окном. Моргая в темноте, она представляла сумеречную Навсегда, хмурое небо, расчерченное мелькающими звездами, хребет Мерзкого нагорья, чернильную густоту Мертвого моря, пурпурное сияние вокруг Карнавала на Куличках. Так ли уж она была там нужна? Мэй, ссутулившейся на краешке кровати, уже слабо в это верилось.
И вот как-то днем, неожиданно для самой себя, Мэй тайком прокралась в лес. Пессимист увязался за ней. Они дошли до колючих зарослей, за которыми раньше скрывалось озеро, служившее выходом в мир мертвых. Но никакого озера там не оказалось. Только наполненная грязной жижей котловина.
Мэй переглянулась с Пессимистом и разом поникла, словно подрубленная.
Мияу? Мью? Миэй? заволновался кот.
Любой призрак, если он не туманом шит, отлично знает, что в Навсегда можно попасть только по воде. А в Болотных Дебрях, несмотря на название, под ногами не хлюпало от дождя и снега уже добрую сотню лет. Иногда небо над городком затягивало многообещающими серыми тучами, но их тут же сносило дальше, к везунчикам вроде Мутного Ручья, Бурьянного Оврага или Пахучей Балки.
Озеро пропало бесследно.
Дверь в потусторонний мир для Мэй закрылась. И сколько она ни ждала знакавесточки от Хозяйки Северной фермы, доказательства, что ее ждут, ничего не приходило.
Однако время лечит, и постепенно тоска и боль притупились. Помогали мамины улыбки, велосипедные прогулки с Пессимистом, морозные зимние утра, пчелы на ломте сочного летнего арбуза, спелая оранжевая луна по осени
И если умом Мэй что-то помнилачто-то давнее, сияющее, бескрайнее, ждущее спасения, сердце постепенно начинало забывать.
Телескоп пылился на чердаке, вот Мэй и не видела никаких знаков. А они поступали самые разныенеоновые, как в Лас-Вегасе; фосфорные, как на дорожных указателях; подмигивающие лампочками в темном небе И все хором обращались к Земле, повторяя на все лады один и тот же вопрос:
ГДЕ ОНА?
Вопрос прокатился эхом по всей Галактике, словно в игре «испорченный телефон». Но Мэй, которая сама угасала, будто далекая звезда, ничего не слышала.
На подоконнике в ее комнате сверчок пропел «скрип-скрип-скрип». В центре Болотных Дебрей паук, забравшийся в кучу щебня у старой почты, почувствовал странное напряжение в атмосфере. На опушке леса, подступившего к Седым Мхам, перешептывались тени деревьев: «Она придет? Придет?»
Где-то в далеком космосе ждал призрачный мир.
Времена года сменяли друг друга, словно в калейдоскопе, луна каждую ночь выбирала себе новое место на небосклоне, звезды водили хороводы.
Но Мэй ничего этого не видела.
Мэй Эллен Берд вообще перестала поднимать глаза к небу.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯОболочка от Мэй
Глава перваяМэй Берд привезла мне из Загробного мира только эту вшивую футболку
На втором этаже Седых Мхов, в пустой гардеробной южной спальни, будто на ветру, закачались вешалки.
На кровати у окна под старым одеялом угадывались очертания двух холмиковдевчачьего и кошачьего размеров. Холмики зашевелились, и из-под одеяла выглянули острые уши и темноволосая голова.
Мэй села, недоумевая, что ее разбудило, а потом выскользнула из кровати. Тонкая, словно водомерка, и длинная, словно шнурокк тринадцати годам Мэй сильно вытянулась. Газельи ноги и худые, изящные руки еще не разобрались, куда им себя девать. Длинные черные волосы, струясь по спине, упрямо блестели в холодном декабрьском воздухе, словно шелк, сотканный шелкопрядами под луной. Широко распахнутые карие глаза, в отличие от волос, не блестели совсем.
Пессимист высунулся из-под одеяла. Лысый, морщинистый, слегка бархатистый, с огромными, как у летучей мыши, ушами, голый кот напоминал помесь инопланетянина с тающим мороженым. Презрительно чихнув, он сунул голову обратно под одеяло. Несусветная рань. Мэй же посмотрела на гардеробную с любопытством, и в глазах ее мелькнул проблеск надежды. Мелькнули погас. Мэй принялась одеваться.
За прошедшие три года комната изменилась до неузнаваемости. На стенах вместо вперемежку налепленных сказочных рисунковплакаты поп-звезд и постеры любимых фильмов. На столе вместо изобретенных Мэй загадочных приспособленийкорзинки с косметикой, лаками для волос и компакт-дисками. Из всех рисунков осталось только два. На одном ее первая кошка, Фасолька. А на второмзагадочное создание с помятой тыквой вместо головы. Из своего укромного угла оно наблюдало за появлениями и исчезновениями Мэй с кривоватой призрачной усмешкой.
Мэй натянула джинсы поверх длинных легинсов, влезла в ярко-розовый свитер. Потом, вытащив из-под одеяла Пессимиста, прижала его к себе одной рукой и поскакала вниз по лестнице.
Никогда усадьба Седые Мхи не дышала таким теплом и не искрилась таким весельем, как под Рождество. По нижнему этажу плыл аромат большой сосны, которую Мэй с мамой купили и украсили накануне. Вдыхая густой запах свежего остролиста и хвои, Мэй неслышно ступала в носках по извилистому скрипучему коридору. До кухни оставалось всего ничегои тут Мэй услышала какое-то бормотание за спиной.
Развернувшись, она прокатилась на носках обратно по коридору и скользнула через арку в библиотеку. В пыльной библиотеке Седых Мхов от пола до самого потолка высились книжные стеллажи. Отсветы гирлянд плясали на истлевших корешках и на диване, где миссис Берд лежа смотрела телевизор.
На экране приезжий репортер брал интервью у обитательниц Седых Мхов. Перед ним сидела десятилетняя Мэйхудосочная, бледная, взъерошенная и растрепанная, словно только что вывалилась из автоматической сушилки. Прилизанный журналист улыбался фальшивой улыбкой в тридцать два зуба.
Заметив дочь, Эллен Берд подвинулась, освобождая место на диване:
Ты скажи, если не хочешь, попросим, чтобы убрали. Они делают рождественскую подборку из самых интересных репортажей за год.
Да нет, ничего. Мэй забралась на диван и свернулась клубочком рядом с мамойтеперь они напоминали двух гусениц-близняшек.
Пессимист втиснулся между ними, выискивая местечко поуютнее. Воскресное утро в Седых Мхахэто всегда попкорн и кино, чаще всего любимая Пессимистом «Белоснежка и семь гномов».
Мэй уже не первый раз видела себя на экранеи все равно не могла избавиться от бегущих по коже мурашек. Неужели эта десятилетняя пигалицаона сама?
Мы в гостях у девочки, которая не нуждается в отдельном представлении. Вы наверняка видели это восьмое чудо светаесли, конечно, не вчера родились. Ее имя обошло весь свет, оно не только в газетах и журналах, но и тут Он потряс охапкой маек с надписью: «Мэй Берд привезла мне из загробного мира только эту вшивую футболку»и брызгалок с этикеткой «Неиссякаемый источник».
Не мне вам говорить, что психиатры съехались сюда ради нее со всех концов света. Физики исследовали образцы ее ногтей, волос, даже крошки из ушей. И все равно мы ни на шаг не приблизились к разгадке невероятной тайны: Мэй Эллен Берд ушла в лес, а вышла оттуда лишь три месяца спустя. Как так? Журналист многозначительно прищурился.
За кадром раздалось ворчание, и Мэй с журналистом разом обернулисьПессимист начинал нервничать. Мэй шикнула на него, а журналист скорчил недовольную мину.
Ну что, Мэй, откладывая в сторону охапку сувениров, продолжил он, ты по-прежнему утверждаешь, что все это время провела в загробном мире, который, по твоим словам, находится он посмотрел в камеру и понизил голос до драматического шепота, на звезде под названием Навсегда?
Театрально изогнув бровь, он выжидающе воззрился на Мэй.
Мэй посмотрела на него, потом на Пессимиста за кадром:
Да.
Журналист хмыкнул:
И ты говоришь, что там, на звезде призраков, злодействует дух по имени Боб Дилан, которому противостоит мудрая Хозяйка Северной фермы, живущая на гигантской магнолии посреди заснеженной долины на северной окраине мира?
Бо Кливил, робко поправила Мэй.
И там, в этой Навсегда, тебе помогали журналист сверился с блокнотом, призрак с огромной тыквой вместо головы; девочка по имени Беатрис, умершая от тифа в начале двадцатого века; погибший пилот итальянских ВВС и по совместительству ужасный стихоплет по имени капитан Фабио и симпатичный мальчик Люциус, к которому ты воспылала чувствами. Четверо, не считая твоего лысого кота. Журналист с ухмылкой покосился на Пессимиста за кадром.
Ни к кому я не пылала, покраснев, выдавила Мэй.
И очутилась ты в этой стране, упав в озеро, которого больше нет. Журналист показал подбородком. В лесу позади твоего дома. Так?
Май неуверенно кивнула.
Ну так вот, Мэй, журналист заулыбался по-деловому, у тебя появились поклонники среди людей, которые верят в НЛО, йогу и йети. Сейчас я зачитаю некоторые слухи, а ты скажешь, правда или нет. В тебя вселился дух двухголового отпрыска йети?
Мэй в ужасе замотала головой.
Барбара Стрейзанд действительно была в прошлой жизни Клеопатрой?
Мэй закусила губу и пожала плечами.
Пару недель назад в «Вопроснике» заявили, что НАСА собирается запустить к твоей призрачной звезде космический зонд. Это правда?
Мэй покачала головой.
Ты утверждаешь, что, согласно записи в некой Книге Мертвых, тебе суждено спасти Навсегда от неминуемой гибели. Журналист смерил взглядом торчащие коленки и худые плечи Мэй, ссутулившейся на краешке стула, словно демонстрируя всю нелепость этого заявления. Почему же в таком случае призраки еще не вернулись за тобой? Забыли? вкрадчиво спросил он, подавшись вперед.
Десятилетняя Мэй на экране оглянулась на лес за спиной. Деревья качали ветвями, расправляя листья, будто махали печально в камеру. Мэй расстроенно дернула уголком губ, а карие глаза распахнулись еще шире.
Не знаю.
Может, все дело в том, что призраков не существует? подсказал журналист.
Мэй тихо протяжно вздохнула.
Тогда еще вопрос, продолжил журналист, пряча усмешку, и заговорщицки подмигнул в камеру. Ответь нам как эксперт по загробному миру: какова вероятность нашествия зомби на наши торговые центры? Он состроил испуганную физиономию, притворяясь, что дрожит.
Щелк. Телевизор выключился.
Зомби. Придет же в голову Миссис Берд, не договорив, села, поправляя каштановые кудри, примятые подушкой и сбившиеся в непонятный колтун.
Мэй поплотнее запахнулась в одеяло.
Не волнуйся, участливо проговорила миссис Берд. Эта дребедень в одно ухо влетает, в другое вылетает, стоит только канал переключить. А когда вырастешь, и подавно все забудется
Миссис Берд посмотрела на дочь долгим пристальным взглядом. Мэй знала, что в такие моменты мама отчаянно мечтает влезть ей в голову и потянуть за тонкие ниточки воспоминаний о таинственной отлучке, навсегда вплетенных в дочкины мысли. Но спросить прямо значило бы нарушить негласный уговор, существующий между ними уже не первый год: об исчезновении Мэй и фантастических рассказах про Навсегдани слова. Иначе не миновать смертельной обиды и обманутых ожиданий с обеих сторон.
Тебе снова Финни Элвей звонил, рассеянно перебирая пряди длинных волос Мэй, вспомнила миссис Берд. Он такой вежливый по телефону.
Мэй промолчала. Финни учился с ней в одном классе. Пожалуй, самый симпатичный и самый интересный из всех мальчишек средней школы в Кабаньей Лощине. Ореховые глаза и каштановая челка, от которой другие девчонки просто пищат. А еще он не ест козявкиогромный плюс! Но когда он звонил, Мэй обычно притворялась, что спит или у нее сел голос, или ныряла под ближайший диван, прячась от мамы.
Может, пойдешь погуляешь, детка? Такая погода чудесная! Миссис Берд кивнула на окно, через которое лился чистейший белый зимний свет.
Но Мэй только головой помотала. Ей хотелось остаться с мамой и не вылезать из-под теплого пледа.
Нынешняя Мэй сильно отличалась от той, десятилетней. Она перестала рассказывать коту сказки на ночь. Перестала втыкать листья в волосы и рассовывать кварцевые камешки по карманам, прекратила попытки взлететь на связках воздушных шариков, бросила одевать Пессимиста в золоченые доспехи. И хотя временами она ощущала внутри какую-то пустоту, ей казалось, что так оно, наверное, и бывает, когда взрослеешь. Выделятьсязначит быть одиноким, а быть одиноким всю жизнь не получится.
Хотя иногда, в самые неожиданные моментынапример, когда Мэй катила на велосипеде в школу, или сидела в машине рядом с мамой, глядя на пролетающий за окном лес, или покачивалась в кресле-качалке на крыльце, у нее вдруг щемило сердце, будто она упустила что-то очень большое и важное. И тогда Мэй шептала на ухо Пессимисту свой самый страшный секрет: как иногда хочется, чтобы они так и остались там, в Навсегда.
Испечь бы печеньиц из арахисового масла с шоколадными капельками, вставая и потягиваясь, мечтательно протянула миссис Берд, заговорщицки поигрывая бровями.
Мэй соскочила с дивана, и Пессимист кувырком полетел на пол. Правда, приземлился он на лапы и зевнул, словно всю жизнь только и делал, что летал кувырком с диванов.
Давай испечем, с готовностью откликнулась Мэй. Вот в такие минуты у нее пропадали всякие сомнения, что домой возвращаться стоило.
На кухне они включили радио и стали пританцовывать под рождественские песенки. Миссис Берд отмеряла ингредиенты для печенья, а Мэй замешивала тесто. Пальцы перепачкались. Притворившись, что зевает, она вытерла палец о румяную мамину щеку. Мама тоже окунула палец в тесто и, сделав вид, что споткнулась, мазнула Мэй по носу. Пессимист, усевшись перед стеклянной дверцей духовки, давал оплеухи своему отражению. Но когда музыку прервал выпуск новостей, Мэй притихла и опустила глаза. Она всегда переживала, слушая новости, за пострадавших людей или за деревья, которые вырубают под торговые центры. Но вот снова зазвучала веселая мелодия, и Мэй с мамой опять пустились в пляс, окутанные облаком сахарной пудры.