Зато теперь я все понял. Оказывается, это хитрая штука, нивелир. Достаточно тронуть рукою винт или нечаянно задеть ногой треногуи труба станет смотреть или выше рейкив небо, или нижев траву. Значит, что? Значит, надо устанавливать нивелир так, чтобы его труба была строго перпендикулярна земному радиусу, проходящему через точку стоянки, и не только установить, но и зафиксировать винтами, чтоб куда ни повернул трубуона все равно осталась перпендикулярна этому самому радиусу. Дальшелегче. Смотришь через нивелир на рейку, как в подзорную трубу, и настраиваешь на резкость. Как настроилзаписывай деление, но не всякое опять же деление, а только то, которое попадает в центр креста, нарисованного на внутреннем стекле трубы. А зачем записывать цифру деления? Затем, чтобы узнать, на сколько выше или ниже точка, на которой стоит сейчас рейка, чем предыдущая точка. Так мы и узнаем, кривая площадка или ровная. А зачем это нужно, ясно даже дураку: на площадке дома строить будут трехэтажные, с лоджиями, а может, и небоскребы.
Когда уже начало темнеть и облака на горизонте осветились изнутри оранжевым, я крикнул Левке:
Шабаш! и взмахнул обеими руками.
Левка, медленно волоча по земле рейку, приблизился, мы с отвращением разобрали нивелир и, взвалив инструменты на плечо, поплелись в отделение. Восемь точеквсе, что нам удалось свершить.
Есть уже не хочется, тихо сказал я. Просветление какое-то внутри
Левка долго не отвечал. Потом он тяжело вздохнул и сказал:
Вот увидишь, он сидит в темноте один и ждет нашего возвращения
Кто? спросил я, хотя отлично понимал кто.
Крис. Видал, с какими виноватыми глазами он приехал? Фильм «Коммунист» помнишь? Личный пример
Долго шли мы, не обмениваясь ни словом. Темнота догоняла нас сзади, и усталость спадала. Думалось о хорошем. И чем больше темнело вокруг, тем светлее становилось на сердце.
А знаешь, сказал вдруг я, давай ничего ему не скажем. Завтра выйдем все втроем на работу, как раньшеи не было ничего. И не вспоминать никогда, ладно?
Ага! радостно согласился Левка. В конце концов ничего не случилось
Мы зашагали быстрее, и тренога перестала резать плечо, и стало не так одиноко.
Когда мы вошли в дом, Криса уже не было. Он отправился в клуб, даже не убрав со стола.
20
Ночью не спалось, хоть и устал я, как собака. Ворочался с боку на боквсе боялся проспать завтра утром. Для нас это было бы катастрофой. Сделаем сорок пять точек за деньтвердо решили мы с Левкой. И пусть для этого нам придется встать в четыре часа утра.
А Криса мы решили просто игнорировать. В конце концов, у нас тоже была своя гордость. Уходя, он разрыл весь Левкин чемодан, выбрал галстук получше и носки. Все это, конечно, чепуха, но разве не обидно?
Посмотрим, какое у него будет лицо, когда мы закончим нивелировку и положим подсчеты на стол. Мы не будем ни на чем настаивать, мы просто вручим ему журнал и уедем с Петровичем. А там пусть поступает, как сочтет нужным.
Наконец я не выдержал. Сел на полу, огляделсяКриса еще не было. Левка, укутавшись, спали я тихо, стараясь не шлепать ногами, вышел во двор.
Звездное небо было так прозрачно, так пропитано светом, что я, не спустившись еще по лесенке, замер от восхищения. Мне не было видно луны: она стояла где-то над головой, за крышей, темная глыба дома загораживала ее, но весь воздух вокруг словно звенел от ее могучего, непобедимого присутствия. Тени молча лежали на земле, растянувшись странно, как люди, упавшие ниц и прикрывшие большими черными ладонями лицо. Все предметы белого цвета гордо фосфоресцировали, а высокое небо мерцало каким-то бледно-синим сиянием.
Я тихонько спустился по скрипучим ступенькам и пошел босиком к калитке по холодной земле. Вдруг негромкий смех толкнул меня и остановил на полдороге. Я растерянно оглянулсякто-то невидимый смеялся надо мной, тихо смеялся надо мной из лунной тени, и я не мог понять, откуда доносится этот смех. Но смех повторился. И правда, что может быть смешнее худого человека в белой майке и длинных-предлинных трусах, крадущегося ночью по двору! Я не видел их, но уже знал с уверенностью, что это были Крис и Ленка.
Я почувствовал; что краснею. Если бы кровь могла светиться, то лицо мое, шея и плечи выступили бы из темноты ярко-розовым пятном.
Ну зачем ты остригся, Генка? ласково сказал голос Ленки, и я отпрянул в сторону, как заяц-русак.
Они сидели в двух шагах от меня, за калиткой. Стоило просунуть руку сквозь планки оградыи можно было бы коснуться спины Криса. Его рука с закатанным до локтя рукавом рубашки лежала на спинке скамейки, и сверху мне было видно, как пальцы другой руки методично и неторопливо перебирают пуговицы на ее платье.
Ну зачем ты остригся? настойчиво повторила Ленка, лежа у него на коленях и глядя снизу вверх огромными глазами. Кудрявый был бы такой хорошенький
Рука Криса шевельнулась, и что-то с легким стуком упало на скамейку и потом вниз.
Пуговица, тихо засмеялась Ленка. Потом поищем, ладно?
И долгая-долгая наступила пауза. «Так», сказали себе, и у меня потемнело в глазах. Нет, мне не было больно и даже завидно не было: дальше пуговиц у меня просто не хватало фантазии, дальше пуговиц для меня начинался мрак, так что нечему было завидовать. Просто я чуть не потерял сознание от какой-то странной жути. А ведь это и вправду страшно: прирученная, притихшая, как домашняя кошка, красота
«Так», сказал я себе еще раз, закрыл глаза и медленно пошел домой.
Тут у тебя какие-то странные крепления, с усмешкой сказал у меня за спиной Крис. И не было у него в голосе никакого счастья. Ничего не звенело в немодна лишь была усталость и добродушная лень.
Я шел к веранде и думал: а может быть, так и надо? А может быть, и не нужно им нашего счастья, которое в каждом слове звенит? От счастья твой голос становится странным и тонким, лицо покрывается красными пятнами, в глазах стоит отчаянная, мучительная глупость. А то и вовсе сникаешь, глотая язык и вытягивая тонкую шею. Кому же ты нужен такой, счастливый?.. Может, и нужно-то им всего лишь, чтобы кто-то лениво и устало отвечал на их настойчивые вопросы
Но тогда это какая-то другая система жизни, созданная не для меня. И, по-моему, не для Левки Мы совсем не пираты, мы лишь строим из себя пиратов а пиратыдругие. Они хладнокровны и уверены в себе, они умеют отбивать чечетку и опрокидывать взглядом Они умеют насмехаться без жалости и предавать без стыда Им все дано, а любить им не надо, уж слишком непрактичная эта штука, любовь Ленка Ленка Ведь ты же красивая. Или красотаэто тоже просто так?
Луна все светлела, и небо было чистое и высокое, как мудрый лоб, и скверно же мне было, честное слово!
Скрипнули проклятые ступеньки.
Ребята! вскинулся Крис. Эй, кто там? Лева!
Да нет, спокойно отозвалась Ленка. Это Алик. Подошел сюда, постоял и обратно ушел
Генка тихо сказал ей что-то, и оба они засмеялись.
21
Странные отношения сложились у нас на бригантине. Мы вроде бы не ссорились с капитаном, но в то же время и не мирились. Молча, словно по уговору, поднялись мы с Левкой в четыре часа и, не говоря ни слова, пошли к выходу. Мы знали, что Крис проснулся, лежит на спине и смотрит нам вслед. Когда мы открыли дверь на кухню и принялись разливать по бутылкам молоко, Семка, уже позавтракавший, кивнул в сторону горницы:
А начальника с собой не берете? Или он вам доверяет?
Доверяет, гордо сказал Левка.
Это они в такую игру играют, раздался в горнице спокойный голос Криса. Кто скорее спать отучится.
Хорошо, с уважением сказал нам Семка. Научил вас все-таки Геннадий работать на совесть.
Ага, ответил я, и мы вышли на улицу.
Крис хотел превратить наш бунт в игруну что ж, это его дело. Но мы дадим-таки сорок пять точек. И журнал с подсчетами ляжет к нему на стол.
Вчерашний день не прошел для меня даром. Болела спина, саднило плечо, которое я прищемил треногой (Левка утверждал, что это случай вообще фантастический, так как легче прищемить плечо, скажем, цигейковым пальто), и всю ночь в глазах у меня стояла цифра 4786, которую я заучил, наверное, на всю свою жизнь. Но зато я приобрел опыт. Движения мои стали точней и свободней, я больше не путал винты, настраивал по уровню с двух-трех попыток, и вообще дело пошло на лад. К обеду мы кинули двадцать четыре точкии даже сами нисколько не удивились. Левка носился по участку, как хорошо тренированная лошадь. Несколько раз он порывался поставить рейку вверх ногами, но по его глупой физиономии все можно было угадать заранее. Когда с ним случался заскок, он пролетал мимо меня с каким-то дымным блеском в глазах, страстно дыша, становился на точкуи я наперед показывал ему издали кулак. Левка покорно кивал головой, с трудом ориентировался в пространствеи рейка становилась как полагается.
К шести часам (разумеется, без обеденного перерыва) мы почти замкнули кольцо, подойдя к скотным дворам, откуда начинал в свое время Крис. До финиша, следовательно, оставалось лишь три точки, установленные на территории свинофермы. Мы сели рядышком на траве и выпили теплое от беготни и тряски молоко.
О своем феноменальном рекорде мы, как по уговору, молчали. Было приятно разговаривать о незначительных вещах и помалкивать о главном.
Ох и несет же от этой свинофермы! лопотал Левка. Молоко струилось по его жадному подбородку. И как тут девчата работают! Нет, окончу школу и пойду в институт мяса и молока, займусь проблемой машинного синтеза пищи.
Мы перелезли через загородку и пошли по территории искать точку. Запах был действительно первосортным: баллов семь-восемь, и это в полумиле от эпицентра.
Ага! радостно сказал Левка. Наши точки с наветренной стороны!
И вдруг лицо его изменилось: веснушчатый нос стал острым и желтым, глаза округлились.
Смотри, смотри! показал он пальцем назад.
Я оглянулся и помертвел.
Это было как в страшном сне: тренога одиноко торчавшего в стороне нивелира вдруг грустно покосилась и, дрыгнув в воздухе выдернувшейся ножкой, рухнула в навоз.
Я подбежал к нивелиру и поднял его с земли. Линзы, к счастью, почти не пострадали. Большая по-прежнему отсвечивала фиолетовым блеском, а в малой появилась лишь небольшая белая трещинка. Но зато уровень был в ужасном состоянии: по стеклянной трубке бегал уже не один, а два овальных пузырька. Свести их в один мне так и не удалось.
Вечером мы с Левкой сидели за столом и, склонившись над полевым журналом, подсчитывали результаты всех нивелирных ходов. Крис лежал на полу, деловито развинчивая нивелир, и время от времени бросал на нас любопытный взгляд. Катастрофа с прибором его нисколько не потрясла. Наше сообщение о том, что мы кинули все пятьдесят три точки, он тоже встретил не моргнув и глазом.
В сумасшедшем доме еще не то бывает, хладнокровно объявил он.
В принципе все это было довольно несложно. Мы прошли с нивелиром по замкнутому кольцу. Если, допустим, на первой половине пути мы шли все время под гору, то на второй обязательно должны были подниматься в гору, так как пришли на ту же точку, с которой начали. Значит, что?.. Значит, суммы всех плюсов и всех минусов должны сойтись, иначе получается не кольцо, а спираль. Так я понимал свою работу, и считать было весело и нетрудно: ведь это очень приятноделать то, что хорошо понимаешь.
Переписав все показания в чистый журнал, я приказал Левке подсчитать превышение с плюсом, а сам стал считать минуты, как это делал позавчера Крис. Я кончил первым. Получилось у меня минус 11673. Я встал, обошел стол и снисходительно заглянул через Левкино плечо.
Ну, что там у тебя? спросил я. Ошибка в две-три единицы не имеет большого значения. Участок большой, раскидаем.
Порядок! сказал Левка. У меня плюс сорок одна тысяча шестьсот девяносто одна. А у тебя?
И он поднял на меня свои чистосердечные глаза.
Сколько, сколько? переспросил я хриплым шепотом.
Сорок одна сразу испугавшись, ответил Левка. Сейчас я проверю
Да, уж ты, пожалуйста, проверь, похолодев от ужаса, проговорил я. А то тут, понимаешь, небольшая, понимаешь ли, разница
Я покосился на Криса и сел. Крис отложил в сторону нивелир и стал с интересом прислушиваться.
Сорок одна тысяча шестьсот девяносто одна со знаком минус, четко отрапортовал Левка.
Наступила тишина. Я бессмысленно листал журнал, как будто такая гигантская ошибка могла заваляться между страницами.
Крис легко, как гимнаст, поднялся. Потянулся всем своим тренированным телом, сел за стол.
Ну, а у тебя? деловито спросил он.
Я молча протянул ему журнал. Крис взглянул, нахмурился от напряжения, потом лицо его озарилось.
Что, мальчики? спросил он, глядя на нас по очереди, и широко улыбнулся. На секунду у меня появилась надежда, что он нашел ошибку в подсчетах и все можно исправить. Тридцать тысяч потеряли?
Мы подавленно молчали.
А допустимая разница сколько? неуверенно спросил я, но Крис даже не слышал моего вопроса.
Утратили тридцать тысяч! И Крис, захохотав, взбрыкнул в воздухе ногами и повалился вместе со стулом навзничь.
Мы с Левкой молча наблюдали, как он грохнулся на мешки спиной и перекатился через голову. Гибко вывернулся, как кошка, и с хохотом растянулся на мешках.
Роскошная ошибочка! оскалившись, смеялся Крис. Ему даже не приходило в голову, что видеть такое откровенное злорадство может быть противно. Он наслаждался своей победой, потягиваясь от удовольствия на постели, как огромное животное.
Постой, вполголоса сказал мне Левка. А может быть, так и надо?
Я махнул рукой и углубился в подсчеты.
О-хо-хо! смеялся Крис. Ну конечно, так и надо! Так и должно быть у таких пеногонов, как вы! Вы первыми в мире нашли клочок земли, где есть только понижение, а повышения никакого. Ну что ж, постройте здесь город, где все улицы идут под гору, а в горуни одна. Нет, тридцать тысячэто размах. Терять так уж терять, а то что тамкакие-то жалкие десятки или единицы!
Знаешь, Крис, простодушно сказал ему Левка, а ведь ты подлец.
Крис перестал смеяться.
Сыроежка ты блатная после этого, проговорил он равнодушно и отвернулся к стене.
Нашел! неожиданно крикнул я.
Левка радостно встрепенулся и подскочил ко мне:
Где? Покажи!
Крис не оборачивался.
Вот она! И, водя пальцем по строчкам, я показал Левке на ошибку.
Ну, этого мало разочарованно протянул Левка. Я думал, что по крайней мере тысяча
Крис долго молчал, наконец не выдержал, обернулся.
Сколько нашли? бесстрастным тоном спросил он.
А что это тебя так волнует? огрызнулся я.
И тут наступила такая тишина, что у меня зазвенело в ушах. Крис поднялся и сел на мешках, положив на колени нивелир. Глаза у него были необыкновенно светлы. Это был взгляд пирата, настоящего пирата. На меня еще в жизни так не смотрели: только с экрана кино.
Вот что, ребята, тихо сказал Крис. Делать вам здесь больше нечего. Собирайте потихоньку свои вещичкии к завтрашнему вечеру чтоб духу вашего здесь не было Указания ясны?
Мы молчали. Я положил на стол бесполезный теперь журнал и посмотрел на Левку. Он был бледен как полотно. Потом я взглянул на Крисакапитан был непривычно серьезен.
Вот так, продолжал Крис. Я вижу, вы очень хотите чистенькими уехать. Пожалуйста, я вам мешать не буду. Прибор разбилина себя возьму, и не потому, что добрый, а потому, что действительно виноват: доверять его вам не следовало. Я не подошел вам в капитаны, а вы меня как матросы не устраиваете. Давайте и расстанемся по-человечески, без лишних сцен. Об одном вас прошу: не дожидайтесь, пока я сам заговорю с Петровичем. Лично мне это будет неприятно, хотя самодеятельность ваша успела мне порядком надоесть. Вопросы будут?
Вопросов не было. Мы с Левкой сидели и растерянно озирались, маленькие, ушастые, нашкодившие щенки. Тяжелое молчание длилось, наверное, не больше минуты. Но мне показалось, что прошел час. Крис с интересом нас рассматривал.
Значит, гонишь нас? медленно спросил я.
Значит, гоню, твердо ответил Крис. Он снова лег и отвернулся от нас, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
А мы с Левкой сидели за столом и смотрели друг на друга. Меня трясло от сознания полной своей беспомощности: хотелось вскочить, закричать что-нибудь страшное, сорвать со стены свой новый костюм и топтать, топтать его ногами. Но это было бы в равной мере нелепо, как и то, что мы делали: подавленно, пристыженно молчали. Левка встал, заходил по комнате, старательно обходя вытянутые ноги Криса, я бесцельно следил за ним, думая лишь об одном: только бы он не споткнулся, только бы он не споткнулся Стосвечовая лампа низко качалась над столом. В комнате было темновато и уютно. А на полу у дверей лежал не Крис, нет, лежал какой-то незнакомый страшный человек.
Теперь-то я понял, как ошибался, когда думал, что Крис не может ударить. Он мог ударить, еще как мог, и не делал это лишь потому, что до сих пор это было нерентабельно.