Лазарь Иосифович ЛагинНеобыкновенные приключения Фаддея Балакирева
Произведения для детей
Необыкновенные приключения Фаддея Балакирева
(рассказы-загадки «русского Мюнхаузена»)
Несколько слов вместо вступления
Друзья моидавнишние слушатели этих правдивых рассказовуговорили меня изложить на бумаге наиболее удивительные из моих приключений. По совести говоря, я не привык коротать часы в обществе чернильницы и стопки бумаги. То ли дело опасные путешествия, головокружительные похождения на суше, на море, в межзвёздных безднах, в таинственных и грозных недрах нашей старушки Земли!
Но годы мои уже не те! Я уже стар. Нет, уже верно, действительно, пора приниматься за воспоминания. Мне есть о чём вспомнить. Столько приключений пришлось мне пережить, и все одно необычайней другого, и все в самых разнообразных уголках земного шара. Но мучает меня одно опасение: как бы мне ненароком не перепутать географические названия, или последовательность событий, или ещё какие-нибудь немаловажные обстоятельства, из-за чего меня могли бы заподозрить в преувеличениях или даже во лжи. А это для меня страшней всего. Надо вам сказать, что среди тех, кто знает меня близко, никогда никаких сомнений не возникает в моей правдивости. Раз Фаддей Иваныч сказал (меня зовут Фаддеем Ивановичем) и проверять нечего. Кем рассказана эта необыкновенная история? Самим Балакиревым? (Моя фамилия Балакирев) Значит, глупо пускаться по её поводу в какие бы то ни было споры.
Итак, я обеспокоен лишь тем, что кое-где могут быть перепутаны кое-какие подробности моих похождений. Взять хотя бы Тимбукту. Готов поклясться, что история с дикими слонами случилась со мной на Тимбукту. Но река ли это, гора, вулкан или туземное название месяца, и где это Тимбукту находится, хоть тресни, не помню!
Однако опасение прослыть на старости лет лгуном так меня напугало, что я решил было вовсе отказаться от мысли выпустить книгу воспоминаний. Но друзья уговорили меня поступить иначе. Мне предложили напечатать свои воспоминания в газете «Пионерская правда», откровенно признавшись, что в них возможны ошибки и неточности. И я прошу своих юных читателей непременно написать мне (на адрес редакции), если они и в самом деле заметят в моём рассказе географические или иные погрешности. А я на основе читательских поправок переработаю свои записки заново и уже потом издам их отдельной книгой.
Мне остаётся добавить ко всему сказанному только несколько строк. Зовут меня, ках я уже говорил, Фаддей Иванович Балакирев. По семейному преданию, мы ведём свой род от Балакирева, прославленного шутника времён Петра I. Уже сын моего знаменитого пращура посвящал свои досуги путешествиям, и с тех пор все Балакиревы не только завзятые и правдивые рассказчики, но и бесстрашные пожиратели пространств.
К сожалению, в одном мне совсем не повезло. Внешностью своей я несколько напоминаю пресловутого враля барона Мюнхаузена. С юных лет мне пришлось пережить из-за этого сходства немало неприятных минут. Недруги моиа у кого их нет! прозвали меня Мюнхаузеном, и это имя так прочно ко мне прилипло, что я время от времени и сам на него отзывался. Но я очень прошу моих дорогих читателей забыть об этом и никогда не называть меня Мюнхаузеном. Я не Мюнхгаузен. Я Фаддей Иваныч Балакирев. Всё!
Восьмилетний капитан
НЕ БУДУ рассказывать о тех приключениях, которые мне довелось пережить до восьмилетнего возраста. Многие из них, самые ранние, совершенно исчезли из моей памяти, другие как бы покрыты густым туманом, от третьих остались лишь обрывки воспоминаний. С ними, на мой взгляд, следует пока повременить.
Начну поэтому сразу с похода на «Святом Нонсенсе».
Мне едва минуло восемь лет, когда мой отецкапитан «Святого Нонсенса»вопреки слезам и горячим просьбам моей покойной матушки взял меня с собою в это роковое путешествие. Мы покидали гавань знаменитого города Хара-Хотосамого оживлённого и многолюдного центра великого материка Антарктида, имея на борту свыше трёх тысяч тонн лыжной мази и стёганых шнурков для ботинок.
Близость к Южному полюсу давала о себе знать нестерпимым зноем. Этот зной несколько смягчался лишь лёгким ветерком, нёсшим нам вдогонку с далёких плантаций нежный аромат цветущих посевов пшена и манной крупы.
Было раннее июньское утро. Солнце только что поднялось из-за западных окраин Хара-Хото. День обещал быть ясным, светлым и тихим, как вдруг небо покрылось зловещими чёрными тучами, заблистали молнии, грянули оглушительные раскаты грома, и ветер неслыханной силы засвистел в снастях.
Боже мой! прошептал в ужасе мой отец. Хотел бы ошибиться, но кажется мне, что это бриз! Надо принимать самые срочные меры! Эй, боцман! крикнул он. Свистать всех наверх!
И действительно, не успела ещё команда выбежать на верх, как на корабль с рёвом и грохотом налетел свирепый бриз и в мгновенье ока сдунул в океан всех людей, находившихся на палубе, и часть надпалубных построек. Я, конечно, не избежал бы общей участи, если бы мой заботливый отец не догадался уже на лету столкнуть меня в ближайший люк.
Прошло несколько часов, прежде чем я решился выбраться из своего убежища. Можете себе представить моё состояние! Ведь я был уверен, что остался один-одинёшенек на осиротевшем судне.
Однако вскоре, к великой своей радости, я заметил на баке характерную фигуру нашего корабельного кока. Вернее говоря, то, на чём находился кок, никак нельзя было назвать баком в полном смысле этого слова. Это был полубак, даже несколько меньше полубака, потому что большую часть бака бризом снесло в воду.
Скажу по совести, в других условиях я не обрадовался бы обществу нашего кока. Это был на редкость скупой, жадный и злобный человечек. Достаточно сказать, что из скупости он обычно передвигался не на ногах, как все здоровые люди, а на руках, чтобы экономить на обуви.
Кок был счастлив: он считал себя теперь единственным хозяином корабля и его бесценного груза. Меня он, конечно, серьёзно в расчёт не принимал. Ему ничего не стоило выбросить меня за борт, но он не хотел рисковать, так как ничего не понимал в управлении кораблём. Я жеон это зналуже с трёхлетнего возраста недурно для своих лет разбирался в штурманском деле.
Но даже самому опытному штурману не обойтись без навигационных карт. Между тем все карты вместе со штурманской будкой были сметены в океан. Единственная карта, которую нам удалось найти на корабле, изображала Южную Америку. А нас несло к западным берегам Африки. У меня не было выхода: пришлось пользоваться картой Южной Америки, утешаясь там, что эта часть Нового Света своими очертаниями несколько напоминает Африку.
На восемнадцатый день этого труднейшего похода на горизонте показалась Африка. Я увидел высокий скалистый берег, и сразу за ним на многие сотни километров огромную естественную впадину. Так как единственная глубокая впадина на африканском материке находится я Абиссинии, то я понял, что рейс наш близится к завершению. Оставалось только подняться из Атлантического океана вверх по Голубому Нилу на север, где ужа наступили зимние холода и где лыжная мазь и стёганые шнурки для ботинок ценятся туземным населением на вес золота. Не ходить же им, в самом деле, всю зиму с расшнурованными ботинками!
Но я ни на миг не забывал о своём недобром соседе. Ещё накануне во время мёртвого часа я избежал смерти только потому, что догадался посыпать нюхательным табаком коридор, который вёл к моей каюте. Кок подобрался уже почти к самым моим дверям, но вдруг чихнул. Я крикнул: «Кто там?»и кок с тихими проклятьями убрался во-свояси.
«Нет, с этим разбойником надо держать ухо востро», думал я, уверенно ведя судно к спасительному берегу.
Прошёл час, и я мог уже невооружённым глазом удостовериться, что это, действительно, Африка, но не Абиссиния, а Эфиопия.
Кок поспешил воспользоваться моим замешательством. Он кинулся на маня с ножом. Но я был наготове. Я швырнул ему в глаза пригоршню нюхательного табаку. Негодяй взвыл, стал кататься по палубе и не заметил, как скатился за борт, где его давно уже поджидали акулы.
Теперь я мог спокойно вести корабль в эфиопские порты, выгодно обменять груз «Святого Нонсенса» на вентиляторы и купальные костюмы, в которых остро нуждалось всё населения Антарктиды, набрать команду из опытных матросов и через месяц вернуться в Хара-Хото.
Весь Хара-Хото, от мала до велика, высыпал встречать нас на набережную. Меня встречали возгласами: «Да здравствует восьмилетний капитан! Да здравствует гордость Хара-Хото и Антарктиды!»
Но вы даже представить себе не можете восторг, охвативший местных жителей, когда они узнали, что весь огромный путь в Африку и обратно я проделал, ориентируясь по карте Южной Америки!
ОТ РЕДАКЦИИ.
Для писем с поправками к рассказам Фаддея Балакирева в редакции установлен специальный почтовый ящик. Вместе с автором редакция будет оценивать полученные от наших читателей письма и за правильные ответы засчитывать очки.
Имена ребят, набравших большее количество очков, будут напечатаны в нашей газете.
Письмо старого боцмана Никодима Петровича Чайкина
Здравствуйте, Фаддей Иванович!
Судя по всему, мы с Вами ровесники, и я тоже много попутешествовал на своём веку.
Мой внучек Антоша выписывает «Пионерскую правду», ну и я её почитываю.
Прочли мы с Антошей рассказ «Восьмилетний капитан» и стали думать, какие в нём имеются географические неточности. Проверяли по карте, по учебнику географии, по энциклопедии. А Антоша в школе, после урока географии, и с учителем потолковал кое о чём. Мы живём недалеко от редакции, и я решил, занести наши поправки лично, а заодно глянуть одним глазком на другие читательские письма. Стал я смотреть письма по поводу «Восьмилетнего капитана», а их уже много получено, и вижу, что в общем почти все ребята шлют правильные замечания. Но видно, что иногда они пишут недостаточно полно и точно только потому, что ленятся посмотреть учебник, справочник или карту.
Пишут, например, что города Хара-Хото в Антарктиде нет. Правильно? Правильно. А существует ли он вообще и что он собой представляет? Только несколько писем даёт на этот вопрос более или менее полный ответ. Вот меня и попросили в редакции просмотреть письма читателей и на их основе изложить замечания к Вашему многоуважаемому рассказу. Вот они.
Хара-Хото, действительно, знаменитый город. У него необычайная судьба. Вот уже семь веков, как он мёртвый город. Когда-то он был столицей тангутского царства Си-Ся. Потом его занесло песками пустыни. И только в 1908 году его открыл и обследовал известный русский путешественник Пётр Кузьмич Козловученик и друг нашего знаменитого Пржевальского. Расположен Хара-Хото не в Антарктиде, которая вся покрыта вечными льдами и никакого населения не имеет, а в Азии, в пустыне к югу от Монгольского Алтая.
Вы пишете: «Близости к Южному полюсу давала о себе знать нестерпимым зноем». Тут явное недоразумение. В северном полушарии чем дальше ка юг, тем теплее, а в южном полушарии наоборот: теплее становится по мере продвижения на северк экватору.
Антарктида сокрыта льдом. Никакой растительности на ней нет. А плантаций пшена и манной крупы вообще не может быть. Ведь пшено получается после обрушки проса, манная хрупа вырабатывается из пшеницы.
В июне в Антарктике не может восходить солнце. В это время года там царит полярная ночь. Но даже когда солнце, наконец, поднимается над горизонтом, оно восходит, как и везде, с востока.
Бризэто слабый ветерок, дующий днём с моря на сушу, а ночьюс суши на море.
Сколько ни ломай бак (носовая часть судна) или ют (кормовая часть судна), никогда из них не получится полубака или полуюта. Полубак и полуютэто возвышенные части бака и юта.
Пользоваться картой Южной Америки вместо карты Африки можно с такой же пользой, как и чистым листом бумаги.
Конечно, невозможно увидеть с корабля глубокую впадину, начинающуюся сразу за очень высоким скалистым берегом. Нельзя обнаружить на западном берегу Африки Абиссинию, расположенную недалеко от Красного моря, на востоке Африки. Кроме того, Абиссиния расположена не на низменности, а на наиболее высокой части Восточно-Африканского плоскогорья. Так как она не имеет выхода к морю, то нет и абиссинских портов. Кстати, оказывается, не все читатели знают, что Абиссиния и Эфиопияэто два названия одного и того же государства. Эфиопияжаркая страна, местные жители, даже самые знатные, ходят босиком. И лыжной мази там никому не требуется, потому что снега там не бывает, а значит, нет и лыжного спорта.
Никак невозможно попасть в Голубой Нил прямо из Атлантического океана. Сначала надо проехать в Средиземное море, оттуда подняться на юг, вверх по течению великой реки Нил до того места, где она образуется из слияния Белого и Голубого Нила. Вверх по течению этих рек можно подниматься только на юг, потому что они текут на север.
Ну вот, Фаддей Иванович, главные из поправок, которые надо внести в Ваш рассказ «Восьмилетний капитан». Будьте здоровы. Надеюсь, что на этом моя переписка с Вами не закончится.
Никодим ЧАЙКИНбывший боцман
Путешествие на Луну
Я ЕЩЁ в юности собирался слетать на Луну. Но это, само собой разумеется, не так-то просто. Во-первых: на чём лететь? Во-вторых: чем питаться в пути?
Пришлось мне поломать над этим голову не день и не два. Наконец, я пришёл к выводу, что лететь надо на гусях. Гусями же и питаться в пути.
В одно прекрасное зимнее утро я отправился за город, поймал двадцать шесть гусей, нанизал их в живом виде на тонкий, но очень прочный шёлковый шнур, прикрепил к обоим его концам дощечку, уселся на дощечку, как мальчик на качели, и вот я уже в полёте!
С дружным гоготом мчали меня гуси всё выше и выше, всё дальше и дальше от Земли, всё ближе и ближе к Луне. Пролетев километров тридцать, я почувствовал признаки голода. Извлекаю из жилетного кармана зажигательное стекло, навожу пучок солнечных лучей на ближайшего гуся моей упряжки, и вскоре вкусный запах жареной гусятины распространяется вокруг меня в чистом голубом небе. Ещё несколько секунди подрумяненный гусь плавно соскальзывает по шнуру прямо ко мне в руки.
Мне оставалось только повязать вокруг шеи салфетку, вынуть нож и вилку и приступить к обеду. Но тут я с ужасом обнаруживаю, что чемодан, набитый бутылками с нарзаном и боржомом, потерян мною, очевидно, ещё в самом начале перелёта. Отсутствие воды, особенно после жирной пищи, может привести в уныние любого путешественника, но только не меня. Я не растерялся, заставил себя задуматься о печальном, и, как человек а высшей степени чувствительный, сразу залился слезамивполне достаточным количеством слёз. Мне оставалось только глотать их и благословлять собственную изобретательность, без которой я, несомненно, погиб бы от жажды.
Гусятину я всегда любил. Аппетит под влиянием свежего воздуха разыгрался у меня на славу. Гусь за гусём соскальзывал ко мне по шнуру в прекрасно зажаренном виде, и не пролетел я ещё и четырёхсот километров, как чуть не пал жертвой собственного чревоугодия. Оказалось, не отдавая себе отчёта в том, что я делаю, я поджарил зажигательным стеклом последнего, двадцать шестого гуся моей упряжки. Углублённый в научные размышления, я заметил свою оплошность лишь тогда, когда этот роковой гусь, по примеру его двадцати пяти собратьев по перу, соскользнул в мои дрогнувшие руки. Некому стало нести меня на своих крыльях, и я камнем полетел на далёкую Землю.
Хорошо ещё, что я, по настоянию моей доброй матушки, захватил с собой в дорогу зонтик, на тот случай, если вдруг где-нибудь в межпланетном пространстве меня захватит дождь. Зонтик меня и спас. Ну, конечно, вы уже догадались, что он мне пригодился в качестве парашюта.
Прошло немало времени, прежде чем я решился возобновить свою попытку. На этот раз я полетел уже не на старомодных гусях, а на ракетном двигателе. Он был очень удобно прикреплён к моей спине на манер ранца. Но представьте себе моё навезенье: уже почти в самом конце пути иссякло горючее в моей ракете. И снова, как и много лет тому назад, я стая падать на Землю.
Ужасная мысль, что я могу упасть не на сушу, а в Тихий или Атлантический океан, вдали от друзей и человеческого жилья, заставила мою прирождённую изобретательность работать с утроенной энергией. Сразу же мне на ум пришла спасительная идея. Я скинул с себя пиджак, растянул его пошире и стал дуть на него, как ветер дует на парус, искусно направляя его наверх, в сторону Луны.
Хорошо, что это страшное происшествие приключилось со мной в каких-нибудь двадцати-двадцати пяти километрах от лунной поверхности. Даже моих богатырских лёгких нехватило бы надолго. В последние секунды я дул, уже напрягая остатки сил, и почти не помню, как шлёпнулся в голубые и прохладные волны одного из лунных морей. Как мне удалось впоследствии выяснить, это было знаменитое море Дождей.