(Н. П. О.) Есть отдельные интеллигенты, а интеллигенциинет. Это раньше была интеллигенция. Предположим, что вот, был такой неоценимый брильянт, Кохинур он, кажется, называется,так вот он упал и разбился вдребезги на тысячу, на миллионы осколков. Собрать его, склеитьнемыслимо! Вот что сделалось с интеллигенцией! И, стало-быть, сыграна роль интеллигенции не потому, что она не нужна, а потому, что нет больше интеллигенции, есть эти маленькие осколкиотдельные интеллигенты. И это не контрреволюционная идея, это факт, с которым нужно считаться в том смысле, что просто перестать употреблять это ненавистное слово: интеллигенция...
(Тот же родитель с места) Извиняюсь, я опять должен товарища Ожегова несколько перебить. Обратно, в данный текущий момент интеллигенция обнаруживается в лице красных спецов. Насчет контрреволюционной струкатуры и белогвардейской ситуации никто ничего не говорит, но предположил бы товарищу Ожегову обратно: придерживаться порядка дня и не входить в перпитию.
(Н. П. Ожегов) Виноват, я придерживаюсь. Так вот, товарищи дорогие: не ругайтесь больше так: интеллигенция, потому что нет больше интеллигенции. Нет, понимаете,нет, так же нет, как нет старого дворянства, старых бар, так же, как нет старого чиновничества разных там департаментов. Есть нэпманы, есть спецы, есть совработники, есть правозаступники, а интеллигенции той, старойбольше нет и не будет никогда. Ведь, говоря об интеллигенции, мы подразумеваем группу, несущую на себе функцию культурного ускорения. Так вот: разве старые интеллигенты несут эту функцию? Инженеры служат на заводах под контролем рабочих. Какие новые формы общественной жизни творят инженеры? Участвуют ли адвокаты, врачи, бывшие земцы в этом культурном ускорении? Вы, пожалуй, скажете: учителя. Да ведь учителяэто только категория, и эта категория всегда была и есть на задворках у «высшей» и «средней» интеллигенции. Вот почему учителя так охотно двинулись в последние годы за коммунистами. Надо смотреть правде в глаза, товарищи. Коммунисты, вот кто творит новый быт, новые формы общественной жизни, вот кто несет на себе функцию культурного ускорения...
(Крики) Правильно, Ожегов! Тише!
(Н. П. Ожегов) А интеллигенции, как группы, нет, она разрушена самим ходом истории, разрушена за ненадобностью. И если вы мне говорите, что интеллигенция поддерживает Советскую власть, что она на службе Советской власти, я вам отвечу, что здесь заблуждение, что это не интеллигенция, а отдельные категории интеллигентов, отдельные интеллигенты... Интеллигенция разбита историей на тысячи, на миллионы кусков. Одни куски попали за границу, смешались там с грязью, и настолько смешались, что уже не различишь, где грязь, а где осколки брильянта. Другие куски здесь у нас, в Росии, в Советском Союзе, иах, какое разнообразие они собой представляют. Одним предоставляется быть Гамлетами, но о Гамлетах мы еще поговорим. Другие, как Марфа в евангелии, избрали благую часть: пристроились к теплым местечками и сосут не двух, а всех тех маток, которые даются. Эти уже, конечно, не наши, их. интересуют оклады, спецставки, сверхурочные... Этих, пристроившихся, сбила с панталыку обстановка, голод, лишение удобств, все это им вышибло мозги. Если бы этим господам показать их теперешние портреты двадцать лет тому назад, они отвернулись бы с презрением от собственных изображений. Помилуйте: погоня за жилплощадью, зверская борьба за жизненные удобства, подхалимство из-за окладов, способность устроиться, как критерий для определения человека вообще, хамство, часто взятки, и полное отсутствие не только идеалов, но и вообще умственных интересов. Говорят, что это американизация в связи с убыстренным темпом жизни? Вздор! В Америке на первом месте дело, бизнес, и через негоденьги. А наш американизированный интеллигент бьется за деньги, рвет горло, подсиживает, уничтожает так называемого ближнего, подхалимствует перед власть имущими, хапает где можно и где нельзя, отсиживает положенные сроки в исправдомах и в допрах,и, выходя оттуда, снова принимается за старое. А дело-то пока стоит, дело пусть пострадает, чорт с ним совсем... не для себя делаем. И вот откуда бюрократизм, вот откуда качество продукции, вот откуда как п о п а л о с т ь во многих, очень многих отраслях интеллигентского труда. При чем же тут Америка? И даже пусть и американизация, пусть все так, как в Америке, но за американские ли идеи боролись эти самые, продавшие шпагу свою, интеллигенты? Так ведь нет, боролись «за народ», за благополучие рабочего и крестьянина, за общую грамотность, за Белинского и Гоголя, которых вместо дурацкого Милорда мужик понесет с базара. И теперь, когда открылась возможность проводить все это в жизнь, идеалы оказались «устаревшими», знамена проданы на толчке вместе с прочим житейским барахлом, идеи утоплены в жизненных юбках, а сами интеллигенты отупели и опупели, и нужны неведомые нам катализаторы, чтобы заставить жить эту обалдевшую, осевшую на дно аморфную массу. И самое поганое то, что за этими господами оседает на дно болота часть интеллигентской молодежи...
(Голос с места) Чорт с ней, она нам не нужна!
(Н. П. Ожегов) Я боюсь, что окажется нужна, хотя бы для участия в строительстве новой жизни. Но не об этой части интеллигенция и ее молодежи речь. Эта публика, видно, уже отпетая, и ей по дороге больше с нэпманами. Этой части, видно придется заняться составлением евангелия новой буржуазии, ее морального кодекса и так называемых нравственных законов. Но есть, дорогие товарищи, еще и другая часть, другой осколок брильянта, иная прослойка интеллигентов, и эта прослойка с вами, ей по дороге с вами, она и сейчас без подхихикивания, без задних мыслей, без напяленных петушинных перьев отдает революции единственную свою ценность: мозги. В большинстве это рядовые низовые работники: учителя, фельдшера, врачи, землемеры, техники, агрономы и еще не знаю, какие категории. В меньшинстве этопрофессора, ученые, писатели, художники, актеры, то есть работники столиц и крупных центров. Но моя речь не о меньшинстве. Это опять иные прослойки, иная категория, чем рядовые и низовые группы, о которых я упомянул сначала. Вы, наверное, понимаете, что я говорю об интеллигентах со старым, до революционным стажем, со старым образованием,и вот эти-то интеллигенты, и вместе с ними их часть молодежи, поставлены в гамлетовскую позицию, поставлены силой вещей, а не по своей собственной воле, поставлены историей, колесом истории, распяты на историческом перекрестке, а жизнь шумно и бурно полой водой бушует мимо них, мимо распятых, и выносит новые, творческие формы жизни, выбрасывая на берег, на перекресток, не только ветки и льдины, а целые деревья, выдранные с корнем, с живым мясом, разрушенные дома, снесенные напором воды дворцы, памятники, башни... и это еще только начало, потому что бурное это наводнение, полая эта небывалая вода, стремительный поток разрушения несет с собой весну жизни, весну народов, весну новой свободы. А распятые... что делать распятым? Потому что мы, все мы, интеллигенты, пошедшие с революцией, оказались или окажемся, в конце концов, распятыми не руководящими органами, нет, а массой, этим самым стремительным полым потоком...
(Голос с места) Даешь по существу!.. Тише!
(Н. П. Ожегов) Да, выброшенными на берег и присужденными историей к гамлетовской позиции: быть или не быть? Стоит жить, или не стоит? И вот с таким вопросом столкнулись сейчас те из русских интеллигентов, что пошли за революцией с самого ее начала, пошли честно и без задних мыслей, и пошли потому, что необходимость итти вытекала из всего предыдущего, из их собственной жизни, из самодержавия. Так вот: стоит жить или не стоит? Ведь живешь, когда тебя окружают близкие, любимые, свои, когда тебе верят, когда бережно относятся к твоим словам и действиям, считая их по крайней мере за продиктованные честным отношением к жизни и к движению вперед. А когда этого доверия, этой любви и этой верынет, то сам собой напрашивается ответ на вопрос: нет, жить не стоит...
(Возгласы с мест) Долой! Проповедь самоубийства!
(Н. П. Ожегов) Дайте докончить, никакая не проповедь. И если старые, матерые интеллигентские волки, видавшие виды, видавшие тюрьму, ссылку, каторгу, видавшие самодержавие лицом к лицу,а это был страшный зверьсамодержавие, товарищи,если эти волки выдерживают напор такого вопроса и такого ответа,то более молодые, неокрепшие, невыдержанные, одним словом, более слабыепогибают. И вот, по-моему, один из этих молодых, неокрепших, невыдержанных погиб на-днях на наших глазах. Я говорю о Викторе Шахове, товарищи. Он не выдержал тяжести давления этого вопроса и этого ответаи погиб.
(Велепольская с места) Неправда!
(Н. П. Ожегов) Нет, я искренен, товарищи. Да, брильянт Кохинур, разбитый на тысячу кусков. И ещевынужденная позиция Гамлета, мучительная позиция, потому что мы не хотим быть Гамлетами, товарищи. Мыв тюрьме, товарищи; в камере этой тюрьмы воздух сперт, мы остались без воздуха, и это называется порядком вещей. Мы отдельно и воздух отдельно. Но ведь мы хотим быть слитными с воздухом, мы не можем существовать отдельно друг от друга, а вот принуждены жить и быть отдельно, словно воздух не касается нас и мы не касаемся воздуха, словно живем мы в эфирно безвоздушном пространстве. и земля, и ее воздух, и ее чудесный светне для нас. Я заглянул внутрь лаборатории новых людей, в комсомол,и вот для меня чудесный, озаряющий свет вспыхнул во всей своей яркости, во всей лучезарной силе, во всей неповторяемой красоте. И тем горше, тем больней для меня мое интеллигентское распятие, тем больше для меня утрата, и вот, поэтому, я поднимаю голос против раздельности существования. Львы в пустыне, шакалы, негры, полинезийцы оживотворенней нас в невероятной степени. Они,да, да, даже звери, они растут из пустыни, из песков, они все из уклада, из быта растут, а мы? Оторванный рукав, ампутированный член, отрезанный ломоть, ликвидированная пустота, внутренняя эмиграция,чорт, чорт,что мы еще такое? Мы в очереди стояли, а без сахару остались, мы хотели быть солью земли, а оказались антрацитовым пеплом, до воды разбавленными чернилами, спитым, никуда негодным чаем... вообще, чем-то совершенно несоленым! А все же, с этой несоленостью своей мы куда-то суемся, что-то тщимся из себя доказать, фигурять тщимся, а колесо истории, колесница Джагернаута прет, не считаясь с нами, по нашим телам, по нашим головам, по нашим мозгам, и мы не можем даже стать в позу и провозгласить: быть или не быть,потому что всякая поза в данном случае глупа и потому что нас сейчас же лишат козырей посредством разедающей диалектики, погасят наш бледно-розоватый закат...
(Возглас с места) Желтый!
Конец тетрадки32.
В этой речи, как я теперь разобрался, много непонятного. Но, с другой стороны, я никак не могу понять, чего разоряется Никпетож? Ну, нет интеллигенции так нет, что ж тут такого? Ведь сам он говорит, что теперь коммунисты толкают вперед... А насчет того, что будто бы интеллигенты, которые остались, распяты, то это уже сплошная буза. Сам Никпетож первый работает, пользуется всеобщим доверием и уважением. Нет, по-моему, у него мозги вывихнуты.
Особое делонасчет Виктора Шахова. И тут Никпетож неправ, потому что из письма Шахова ко мне и из его записей видно, что самоубился он совсем не потому, почему утверждал Никпетож. Я хотел уж было выступить и его опровергнуть, но потом решил, что не стоит связываться. Как это ни странно, но Никпетож с каждым разом все больше и больше внушает мне недоверие.
Письмо Шахова я перечитывал несколько раз и решил показать Сильве.
31 июля.
Все ближе и ближе осень, значит, и вступление в университет; я как подумаю об этом, то сейчас же ощущаю, что сердце замирает.
Отец у меня сильно хворает, и мне несколько раз за лето приходилось ездить к тетке в Воскресенск занимать деньги.
2 августа.
Вчера была большая мне проверка. Надо сказать, что я несколько раз ходил к сезонникам и мне удалось организовать там кружок по политграмоте, поэтому Ванька Петухов больше на меня не вякает. А вчера фабричные ребята решили повторить в клубе спектакль, который был у них зимой, и Ванька Петухов позвал меня.
Спектакль этотшарада в действующих лицах. Задумана пословица, которую нужно зрителям отгадать. Самое смешное было в переодевании. Взрослые парни переоделись в девчат, и у них, у каждого, на груди была надпись. Надписи были такие: «Вечеровая», «Архивная», «Санитарная» и т. п. Няни изображали клубные комиссии, которые не работают, и драмкружок их прохватывает. Няньки выходят одна за другой, и каждая поет свою песню. Например, архивная няня на мотив «Коробочки» поет:
Вообще я няня дивная,
Вам должна я рассказать,
Что зовут меня архивная:
Все могу я убирать.
Коль ребенок рисованием
Позаймется ввечеру,
Я рисунки со старанием
В кладовую уберу.
А ребенокэто фабричный клуб. Няньки ходят за ним и так и сяк, только в конце концов ребенок все-таки остается без глазу.
По ходу действия «ребенок» должен пускать в нянек шутиху. Так оно и было, шутиха очень хорошо взорвалась, но не прошло и пяти минут, как запахло дымом и раздался крик:
Пожар!
А я уже раньше много думал над вопросом, как я буду поступать в случае пожара в каком-нибудь общественном месте. Я читал, что большинство жертв бывает из-за паники и давки. Поэтому я сейчас же вскочил и ринулся к двери. Большинство ребят, валя скамейки и налезая друг на друга, тоже полезли к двери. (Тут, в панике, они даже забыли, что есть другой выход). А я выхватил пустой бульдог, направил на ребят и изо всей силы крикнул:
Прекратить давку! В очередь!
Ребята, увидев револьвер, подались обратно, по я увидел, что какой-то совершенно обезумевший парень выхватил наган и направил на меня. При визге девчат и общем шуме, конечно, нечего было и думать установить порядок, но кое-кто из ребят меня понял и стали насильно строить очередь, а того парня с наганом оттеснили, и кто-то вырвал у него наган. Я и еще один парень стали с двух сторон двери и выпускали по одному человеку. Но в это время на сцену выскочил Ванька Петухов и совершенно спокойно стал говорить. К нему прислушались.
Опасности никакой нет,сказал Ванька,затлела декорация и ее удалось потушить. Но все-таки лучше расходиться.
Тут ребята перестали напирать и уже совершенно спокойно вышли. А потом оказалось, что тлела вовсе не одна декорация, и в тот момент, когда Ванька стоял на сцене, была полная опасность пожара.
А я все-таки очень доволен собой, что пытался установить порядок.
3 августа.
Я пришел к Зин-Палнеспециально поговорить о речи Николая Петровича.
Мне сейчас некогда,сказала Зин-Пална.Поговорим и о Шахове, и о Николае Петровичепотом. Сейчас запомните одно, Рябцев. Кроме старой, есть еще новая интеллигенция, о которой Николай Петрович забыл.
ПРОБЛЕМА СМЕРТИ
15 августа.
Передо мной во весь рост стоит теперь вопрос о том, какой выбрать факультет. Сначала, конечно, придется поступить на тот факультет и в то отделение, где больше мест. Говорят, что оттуда можно будет перейти на другой в середине года или на второй год; но это надо проверить, потому что может получиться такая история, что поступишь, скажем, на физмат (а там больше всего вакансий), а потом и кончай вуз по физмату, чего я совершенно не желаю: придется всю жизнь делать физические опыты или, еще того хуже, решать задачки.
Есть еще «архизетис». В него входят отделения: историко-археологическое, этнофак и изобретательное. Мне этот архизетис не нравится потому, что на нем придется копаться в прошлом, а меня больше интересует настоящее. Да к кому не подойдихотя к тем же рабочим на Ванькиной фабрикеда спроси: как жили раньше? Не очень-то охотно рассказывают. Это только в очередях ругаются, что раньше жизнь лучше была, и какой-то «при царе порядок» вспоминают. А рабочие больше интересуются, какая предстоит жизнь в будущем, как ее устроить в общегосударственном масштабе или в маленьком масштабе каждого отдельного рабочего? Я много об этом разговаривал с рабочими. Даже сезонники, и те больше меня спрашивали:а чо дальше, паря, будет? По-моему, на архизетисе этого не узнаешь. Вот почему я против архизетиса.
Потом, кроме медфака, на который я итти не хочу, потому что не чувствую в себе призвания к докторской работе (скажите «а», вздохните, сядьте, покажите ваши испражнения), есть еще Лито и Совправо. На факультете советского права есть разные отделения, в том числе судебное, административное, хозправовое и международники. Значит, можно быть народным судьей, председателем или секретарем совета. Самое интересное, конечно, быть дипкурьром. Но здесь вступает в силу пролетарская диктатура. Нужно делать не то, что тебе индивидуально интересно (ведь я могу обявить, что мне интересней всего валяться целыми днями на кровати или сидеть с утра до вечера в кино), а то, что необходимо в этот тяжелый, переходный момент пролетарской республике. Значит, занимать нужно то место, на котором можно больше всего принести пользы, хотя индивидуально это место тебе неинтересно и даже противно.