Все?спросил я, очень живо себе представляя, как маленький Никпетож сидел на яслях и бросал сенной пылью в корову.
К сожалению, все,ответил Никпетож.К сожалению, аналогия верна до конца. Жизнь для меня подобна корове.
Чепуха это, Николай Петрович!сказал я. Вовсе не такая уж плохая у вас жизнь. Все вас любят и уважают...
В том-то и дело, что не все,прервал меня Никпетож.Ну, я нагнал на вас грустные мысли (хотя никаких грустных мыслей он на меня не нагонял),поэтому позвольте вам на прощанье рассказать один анекдот, русскую историю в лицах?
Хоть я анекдотов не люблю, но все равнорассказывайте.
Это, видите ли, не анекдот, а факт, который произошел с одним из моих знакомых, неким гражданином Романовым. У него было довольно много сыновей, имена коим он нарекал сообразно с ходом русской истории,разумеется, так, как он проходил ее в старой школе. Олег, Игорь и Святослав умерли в юных годах. Но гражданин Романов на них останавливаться не пожелал. Ивана Грозного он пропустил за жестокость; Бориса Годуноваза самозванство; Василия Шуйскогоза хитрость. Но Михаил, как символ умиротворения русского государства после разрухи,был им почтен: старший сын был назван Михаилом. Алексей, хотя и Тишайший, ничем замечательным не отличился, за что и был похерен. Петру Великому было воздано должное путем наименования следующего сына Петром. Павел не был удостоен, как сумасшедший. Третий сын явился Александром, в честь «благословенного». И, наконец, четвертый сын получил имя Николая в честь «благополучно царствовавшего». Таким образом,смекаете. Костя,были почтены начала XVII, XVIII, XIX и XX веков. Сам любвеобильный папаша так и звал сыновей: Мишусемнадцатым, Петювосемнадцатым, Сашудевятнадцатым и Николашудвадцатым.
Что же это за русская история?с презрением сказал я.Это просто цари.
В том-то и сила, дорогой Костя, что раньше историю преподавали именно таким манером. Да я и сам преподавал... в старой школе, разумеется. Но тут мой анекдот еще не кончается. Случилась заваруха, понятия встали вверх ногами и, фигурально выражаясь, заболтали в воздухе пятками. Миша, Петя и Саша погибли смертью храбрых при взятии деникинскими войсками кухмистерской в Мелитополе: по занятии города они перепились и были перестреляны, как утверждал папаша, тайными агентами большевиков. Остался Николаша. Его «ангел», по имени коего он был наречен, давным- давно сгорел где-то в лесу под Екатеринбургом, и с тех пор папаша стал замечать, что Николашанеудачник. Гуталин возьмется делатьу него какая-то пакостная черная жижа выходит; муку повезетобязательно на продотряд нарвется: на службу поступитобязательно сократят. А так как время было тяжелоегражданин Романов переменил свою фамилию на «Марсельезов», и стал приставать к Николаше, чтобы он имя себе переменил. Не тут-то было! Николаша противился. Зачем я не нарек его Львом?сокрушался гражданин Марсельезов.В честь... в честь,ну, вы сами знаете, в честь кого? И втайне стал звать сына Левой.
Не понимаю я этой истории,сказал я.
По правде, мне было очень неприятно. Никпетож говорил совсем не таким тоном, как обыкновенно. Да и рассказ его мне совершенно не понравился.
К чему вы это говорите. Николай Петрович?
А видите ли. дорогой Костя,я ушиблен сейчас одним вопросом. Вопросом о русской интеллигенции. Как-нибудь поговорим с вами поподробней.
При чем здесь интеллигенция? Тяжело видеть, как твой любимый учитель на твоих глазах превращается в какого-то хитрящего и неискреннего человека. Недаром Ванька Петухов отзывался о нем не очень-то одобрительно.
6 июля.
Сильва ходит теперь постоянно с стенографическими тетрадками и так и зетит, что бы записать. Я с ней разговариваю, а она отвечает и записывает. Рассказал ей про разговор с Никпетожем, а она говорит:
Если бы я была мещанкой, обязательно бы подумала, что у него тут не в порядке.
И показывает на сердце. А сама записывает. Мне стало завидно, и я спросил Сильву, как, по ее мнению чем бы я мог заняться, чтобы иметь постоянный заработок? Она посоветовала мне изучить языки, например, английский или французский, и тогда можно зарабатывать переводами. Я так думаю, что мне не усидеть.
8 июля.
Сегодня мне была хорошая баня. Я после того случая еще ни разу не был у Ваньки Петухова и вот сегодня пошел. Пришел я в обеденный перерыв когда в фабкоме толкался народ,однако Ванька меня заметил и кричит на всю комнату:
А вот еще субчик пожаловал, тоже не малый спец по части трясти портками.
Должен заметить, что мне совершенно не нравится последняя Ванькина манера говорить со мной командным тоном. Конечно, он и активист, и у него большая партнагрузка. однако вовсе ни к чему обявлять во всеуслышание такие вещи, да еще не обяснив предварительно в чем дело.
Чего ты орешь, Ванька?спрашиваю.Да и вообще ты в последнее время держишь себя форменным Чемберленом.
Ты лучше обясни, говорит,как ты с сезонниками управился?
Я ведь тебе не подчиненный, и даже не твоей ячейки,так что ты не очень-то мной распоряжайся.
Ах, так,говорит Ванька.Да ведь какой бы ты ни был ячейкиты взялся работать с сезонникамии вместо этого позорно удрал.
Да ведь сделать-то что-нибудьвсе равно нельзя,возразил я.
Как это такое сделать нельзя? Как сделать ничего нельзя ?закипятился Ванька.Если портками не трястиочень даже можно сделать. Ведь, этот старикчто? Просто призрак проклятого прошлого. Я сам говорил с сезонниками и знаю, что среди них есть очень и очень хорошие ребятахоть прямо в комсомол и на старика не посмотрят. А тысделать нельзя! Тоже и этот... ритатуй.
Тут только я заметил, что в комнате был и Пашка, с которым мы вместе ходили к сезонникам. Он стоят, опустив глаза, и смущенно мял в руках кепку. Меня взяло возмущение.
Ты командуешь, как империалист и милитаристсказал я Ванькеи мне нет охоты тебя слушать. Скажи, когда ты будешь в спокойном состоянии, тогда я приду и посоветуемся.
Эх ты, вторая ступень,сказал Ванька, а я повернулся и вышел. Вслед за мной вышел и Пашка.
Что онвсегда так командует?спросил я у парня.
Он-то... да ведь, слуш-ка... иначе нельзя... очень народ несознательный.ответил Пашка.На нем вся работа на фабрике держится. Да ведь он не всегда ругается,оживился вдруг Пашка, улыбаясь чему-то своему.Он ласковай... он, брат, такой... ого! Да берут его от нас.с сожалением добавил Пашка.
Куда же его берут?
А его в Институт народного хозяйства откомандировывают учиться, вот куда. Ха-зяйственным спе- цом будет, ди-ректором. Вот он какой,с гордостью заключил парень.
Этого я не знал, а Ванька и не подумал мне сказать. Значит, он тоже будет в вузе? Но меня интересовал Пашка.
Что же ты, перегеворил с Петуховым насчет земли, как хотел?спросил я его.
Да нет,неохотно ответил Пашка.Ему все некогда!
Давайможет, я тебе помогу?сказал я . Вместе пойдем в библиотеку, найдем литературу...
Да нет, нельзя, это секрет,быстро сказал Пашка.
Какой же может быть секрет? Мы обакомсомольцы.
Это-то так... да я не знаю? Ты, может, смеяться будешь?нерешительно промямлил Пашка.Ну, слушь-ка, я тебе как-нибудь, погодя, скажу. Еще повидаемсятогда скажу.
13 июля.
Произошла ужасная вещь, и я до сих пор не могу притти в себя. Я шел по улице, как вдругвижу: по той стороне мчится куда-то Зин-Пална, вся бледная и взволнованная. Я сейчас же к ней.
Сейчас произошла катастрофа,говорит Зин-Пална.Меня вызвали через милицию. В подезде, где живет Велепольская, застрелился Шахов.
Как только она это сказала,у меня словно ноги подкосились. Так вот что значило его странное поведение в последнее время и его намеки, что с ним что-то случится! Я отправился вместе с Зин-Палной, и мы быстро дошли до дома, где живет Стаська Beлепольская. У подезда толпился народ, но внутрь не пускал милиционер. Нас пропустили. Внутри подезда никого не было: оказывается, Шахова внесли в пустовавшую квартиру.
И вот я никогда не забуду этой картины. В пустой комнате, на полу, лежит очень длинное тело... Без лица, Как я потом узнал, Виктор Шахов сделал себе специальное самодельное ружье, из которого и выстрелил. Ему разнесло голову, да и ружье разорвалось в руках: должно быть, заряд пороху был очень велик. На подоконнике сидит милиционер и что-то пишет. А над телом возится какой-то человек в пальто (как оказалось, доктор)и диктует милиционеру. Все это я видел очень недолгоможет, с минуту, потому что сейчас же вбежали санитары с носилками и унесли тело; прибыла скорая помощь. Но до сих пор эта картина у меня в глазах.
У него в кармане нашли билет вашей школы,сказал милиционер, когда узнал, кто Зинаида Павловна. И потом еще вот это.
Он протянул пакет с надписью:
«Передать Константину Рябцеву».
Я сказал, что этомне.
В таком случае вас придется допросить,сказал милиционер.Дело в том, что никакой записки, что он в смерти никого просит не винить, как обычно делают самоубийцы, на нем не нашли. Следуйте за мной, гражданин Рябцев.
Я пошел за ним в милицию и вот только сейчас вернулсяи пишу. Допрашивали меня довольно долго; интересовались, близкие ли мы были товарищи и все такое. Потом еще спрашивали об отношениях Шахова к Стаське Велепольской, но я сказал, что ничего по этому поводу не знаю. Пакет вскрыли при мне, но ничего интересующего милицию в нем не нашли, поэтому пакет мне вернули, хотя распечатанным. Я еще не разбирался в нем,только видел, что там есть и стихи.
В милиции только списали (из письма ко мне), что Виктор Шахов был вовсе не Шахов, а б. князь Виктор Андреевич Шаховской, и что для того, чтобы поступить в школу, он принужден был скрыть свое настоящее имя. Мне тут вспомнился календарь, который он мне дал недавно: там ведь тоже князь Шаховской, и значитэто его дед или прадед.
Нехорошо у меня на сердце, а на фабрику к Петухову итти поздно.
14 июля.
Ваньки я на фабрике не застал, но был уже конец работы, и из корпуса выходил Пашка Брычев. Он весь как-то просветлел, чему-то радовался и, увидев меня, схватил меня под руку:
Пойдем в лес?
Так как мне было тяжело одному, то я с удовольствием принял его приглашение. По дороге Пашка много болтал, но я отвечал ему неохотно. В конце концов Пашка спросил:
Ты, слушь-ка... чтой-то в тебе сегодня сумноты много... случилось что-нибудь... или что? Может, девчина с другим гуляет? Вот и со мной тоже,не дожидаясь моего ответа, продолжал Пашка.Со мной тоже. Как захочу гулять с какой девчиной, сейчаспожалте: подедет какой-ни-то сачок, и она с ним... а я непричушный. А они дуры, девчата, стал-быть...замахал Пашка руками.Им что надо? Им надо, чтобы брюки клеш или дудочкой... и чтобы парень разные слова знал... и потом, чтобы галстук... А до общественного им дела нет, ду-рам!
Да, ведь, не все такие,неохотно ответил я.
А эти обратно!воскликнул Пашка.Эти совсем даже напротив! Я, слушь-ка, сказал тут одной... Зыкова, знаешь,так я ей прямо бухнул:удлетвори ты мою физитьскую... потребность. Так оначто?! Она на ячейку хотела вынести... насилу Петухов отговорил. Уж она ругалась, уж она меня крыла...
Так разве можно так?спросил я, смеясь. Сначала нужно было с ней погулять, поговорить про звезды, например, в кино сходить, посидеть в обнимку... а ты прямо сразу!
Да... пойдет она тебе гулять! Ей и дышать некогда, не только что гулять. Ты не забывай, дурашка... ведь она ак-ти-вистка (Это слово Пашка произнес священным шопотом). У ней нагрузка разве чуть поменьше, чем у Петухова. А тыв кино, да в обнимку. На это тоже, слушь-ка, время надо!
А тебе хотелось бы: тяп да ляп, да готов караб? Такие дела так не делаются... Да стой: куда ты меня ведешь-то?
Мы уже давно вышли за город, перешли через поле и теперь устремлялись через кочки, кусты, заросли, по прямой линии к какой-то, ведомой одному Пашке, цели.
А ты все добивался... насчет земли-то... вот теперь и идем... Это, брат, слушь-ка, секрет. Его одна Ганька Чиж знает, ей одной показал, потомунадежная. А теперь, вот тебе.
Значит, я тоженадежный?
Не это главное. А вот учился ты: совет подать можешь.
Пашка шел, совершенно не разбирая дороги: великанскими шагами вламывался в густейшие заросли осинника, вшлепывал ступнищами в болотины так, что грязь мелкими брызгами залепила ему штаны к рубашку, да и меня всего украсил грязью. Наконец, он остановился.
Здесь,сказал Пашка и нагнулся. На земле, под листьями, обнаружилась высокая, с черной оплывшей шляпой, ножка гриба.Вот.
Что же это? Простостарый, трухлявый гриб?с недоумением спросил я.
Он не гнило-ой!с убеждением протянул Пашка.Он семенной! Они, грыбы-то... их никто не знает, как разводить... А в книжке, слушь-ка, так и написано: на-ци-ональ-ное богатство... это наше, стал-быть, Эс-Эс-Эс-Эр... А это я, слушь-ка, решил: поверку, стыл-быть... ннну, контроль, как сказать. Нину, в роде, как от матери дети родятся... рождаются грыбы, стал-быть, от старого... или не рождаются?
Ну, и что же: рождаются?спросил я, сдерживая смех.
Нннне знаю. Все лето опыты делал... так ни до чего и не доделался... А ведь ты сообрази: в сушку, Пашка загнул палец,в варку, в солку, в консерв грыб идет?
Кажется, идет: икру даже из грибов делают.
Ну, вот,значит, в консерв. А ведь, говорят, в разных там заграницахнету грыбов?
Ну, уж,наверное, не могу тебе сказать: возможно, что и нету.
Нету, я знаю, что нету. Ну, вот,сообрази: сколько это денег, ежели разводить грыбы и за границу их отправлять?
Конечно, должно бить, выгодно. Только... как же разводить-то?
А вот! Я тебе еще не показал! Само главное, слушь-ка, здесь!
Пашка разрыл еще несколько кучек прошлогодних листьев, и я увидел несколько крошечных белых грибов вокруг первого, основного.
Это уже от семян,убежденно сказал Пашка.
Конечно, от семян,согласился я.Только с белыми грибами так всегда бывает: около большого несколько маленьких. Да и не с одними белыми. При чем же тут искусственное разведение?
Да ведь ты... пойми, слушь-ка, чудашка!с досадой и нетерпением сказал Пашка.Как ты не понимаешь? Я этот грыб наметилраз?
Так.
Я его выходилдва?
Ну... не знаю, как ты его выхаживал. Ну, допустим, два.
И от него дети пошлитри?
Ну, уж это совсем нет. Дети все равно бы пошли... следил бы ты за ним или нет. Это есть такие споры, они и влияют на грибницу, это из естественной видно.
Споры... грыбница... естественна...с презрением сказал Пашка.Эх ты, ученый! Да что я, задаром его поливал, что ли?
А ты его и поливал?
Обязательно. Каждый вечер... как с работы сменяюсь, так сюда.
Ну, зря, по-моему, ты все это делал,совершенно непроизводительное занятие. Ты говоришь, больше никому, кроме Гани, не показывал?
Кроме Ганькиникому!
Ну, и не показывай большезасмеют.
Пашка обиделся на меня страшно и всю дорогу до города больше со мной не разговаривал.
ФУНКЦИЯ КУЛЬТУРНОГО УСКОРЕНИЯ
18 июля.
Вчера было собрание в школевсех наличных ребят и их родителей. Зин-Палнаэто видно совершенно яснобеспокоится, как бы самоубийство Шаховского не нашло себе подражателей, и поэтому решила при всяком удобном случае разоблачать такие поступки. На собрании говорили очень много и ребята, и родители; вступали и абитуриенты, но я воздержался. Самое интересное, но вместе с тем и странное, была речь Никпетожа, которого тоже пригласили. Я бы не сумел ее записать, если бы не Сильва. Она, конечно, притащила свои тетрадки и записывала все стенографически, а сегодня притащила ко мне расшифровку и сказала, что я могу делать с этой записью, что хочу. Я ее просто подшил к дневнику.
Вшита С. Дубининой стенографическая тетрадь32.
(Н. П. Ожегов) ...я должен вам сказать открыто: да, я интеллигент, таким был и остался, и так и умру интеллигентом. Я этого не стыжусь, хотя (не разобрала)...
(Какой-то родитель с места) Извиняюсь, я должен перебить товарища Ожегова. Советская власть смотрит на интеллигенцию окончательно не с ругательской точки зрения. Обратно, в данный текущий момент, когда по всей территории Союза Советских Республик идет лихорадочная струкатура в отношении базы социализма, интеллигенция приветствуется, как не саботирующая, а входящая в структуру...
(Н. П. Ожегов) Я не о Советской власти говорю. Я знаю, что официальный взгляд власти на интеллигенцию именно таков. Но я знаю, что этот взгляд еще не дошел до массы, что масса продолжает смотреть на интеллигенцию, как на случайных наймитов, как на батраков. Может быть, это даже и правильно, но не к тому я веду свою речь. Всемвсемвсем, как у нас радиовещатель кричит, я, хотел бы крикнуть: ведь интеллигенции-то нет! Так о чем же спорить?
(Велепольская с места) Все врет! Врет он!