19.30
Похоже на казарму. И пахнет, как в казарме, кстати, чем тут на самом деле пахнет? тушёнкой, во всех казармах пахнет тушёнкой и дезертирами, долбанное пушечное мясо, вот чем тут пахнет. В стеклянной будке сидит часовой с обрезанным калашом, читает порнуху и жрёт консервы, вытягивая их из банки раскладной ложкой. Когда мы зашли, он даже не шелохнулся, что значит боевая выправка и железные нервы. В коридоре висит несколько больших ламп, правда свет не слишком яркий, но у меня уже полчаса текут слёзы, я почти ничего не вижу, лампы меня слепят, я даже не могу разглядеть, что же там за консервы жрёт часовой. Он нас молча пропускает, и они даже не здороваются друг с другом, чмошный народсержанты, чмошный и суровый, как финны или лапландцы. Они меня просто ненавидят, я это сразу заметил, ещё тамна конечной, это их дождевики, нетони меня точно ненавидят, ублюдки фашистские, сидят тут, жрут свою тушёнку, я бы сейчас уже дома был, если бы не эти лапландцы. С виду нормальные чуваки, возможно, на несколько лет старше меня, при других обстоятельствах мы могли бы стать друзьями, ходили бы на футбол, в кино, я не знаю, что там ещё делают друзья, ну, да люди сильно портятся, стоит им только обмотаться служебными портянками, могу только вообразить, что с ними дальше будет, это же так просто не закончится, они же сами должны такие вещи понимать, эти лапландцы.
19.15
Так, пацан,произносит один из них, очевидно, старший, или более борзый.Или ты идёшь дальше, или мы тебя сейчас убьём. Подождите-подождите,произношу я,вы не понимаетеу меня всё хорошо, давайте я действительно пойду, но в другую сторону, туда, куда я уже шёл. Куда ты шёл?кричит старший,ты застрял в дверях, люди зайти не могли. Серьёзно?спрашиваю.Ну, меня, очевидно, подтолкнули. Кто тебя толкал? кричит тот же.Ты прямо под колёса бросился, а потом в дверях застрял. Хорошо-хорошо,произношу я,давайте я пойду туда и ещё раз попробую, хорошо? И я действительно пытаюсь освободиться из их объятий, и уже тогда они начинают меня бить. А когда и это не помогает, то просто достают баллончики и щедро поливают меня черёмухой, сами при этом отворачиваясь. Очевидно, этот запах им не нравится.
22.30
И ты, блядь, тыкоторый ещё вчера делал совершенно сумасшедшие вещи в силу врождённого алкоголизма и весёлого характераты вдруг согласен поддержать какие-угодно репрессии и карательные операции, ты валяешься дома, читаешь криминальную хронику и болеешь не за честных в своём сумасшествии маньяков, а за генералов из ставки и костоломов из особых отделов, старый реакционный ублюдок, который забыл терпкий запах ровд. Фашизм именно так и начинаетсявчерашние бойцы невидимого фронта вдруг превращаются в жирную опору для антигуманных экспериментов с действительностью и сознанием, те, кто только вчера вернулись из фронтов и окопов победителями, уже за какие-то десять-пятнадцать лет вдруг превращаются в фашистских свиней, вот в чём самая большая тайна цивилизации, общество сжирает само себя, оно тяжелеет и оседает под весом силикона, которым себя и накачивает.
19.45
Так,говорит один из фашистов,выкладывай, что там у тебя в карманах.
Не могу,произношу.Сначала наручники снимите.
Не выёбывайся.
Ну хотя бы временно снимите, я достану, а вы потом их снова наденете.
Ну да, мы их снимема ты снова бежать. Давай вытягивай, а то по голове получишь.
Вы не имеете права меня бить,говорю я фашистам.Я декану позвоню.
Это мы сейчас декану позвоним,говорят фашисты.
Нет, это мой декан, так что я ему позвоню.
Не пизди много,говорят они.
Да, что-то разговор не клеится. Интересно, где у них тут газовая камера, я всё ещё плохо вижу. К тому же газ, накладываясь на выпитое мной, создаёт какие-то радужные комбинации в голове.
Сейчас мы тебя сфотографируем.
Это ещё зачем?спрашиваю я.
На память,смеются фашисты.
А где у вас тут газовая камера?спрашиваю я.
Что?не понимают они.
Ну, камера,произношу я.С газом.
Ага,говорят они.И с душем. Сейчас будет.
Сейчас они меня расстреляют,думаю я.Ублюдки фашистские. И тут в комнату заходит полнотелый капитан, в смысле не капитан корабля, лет пятидесяти, с остатками совести в глазах и остатками бутербродов на кителе. Я понял, что это мой шанс и решил за него держаться, ну, не за китель, конечно.
23.00
Потом начинается старость, ты просто пустой изнутри, в тебе просто ничего не остаётся, тебя выдавили и всё тут, и выкинули так что можешь теперь гордиться своими протезами и медалями. Кому ты был нужен, по большом счёту, что ты делал на протяжении всего этого времени, почему тебя все ненавидят и почему ты им не можешь ответить даже этим? Где твоя ненависть? Где твоя злость? Что с тобой случилось? Во что тебя превратила система? Как же такты же неплохо начинал, ещё тогда, в свои 16-17, ты же был нормальным человеком, не совсем конченным и не целиком предсказуемым, что же ты так облажался, как ты посмотришь в глаза ангелам на кпп после того, как умрёшь в собственном говне, как ты им в глаза посмотришь, что ты им скажешь, они же тебя не поймут, они вообще никого не понимают, никого-никого.
20.00
Кем же ты будешь?
Учителем.
Какой же из тебя учитель? Ты же пьяный весь.
Так, нужно как-то отсюда выбираться, не то этот ублюдок меня точно расстреляет. Похоже, я ошибся. На этих фашистов никогда нельзя положиться, обязательно сдадут.
Скажите, а как вас зовут?
Меня? Хм. Николай Иванович. Николай Иванович Плоских.
Как?
Плоских.
Можно я вас просто буду Николаем Ивановичем звать?
Валяй.
Николай Иванович
Ну?
Вы понимаете, я вообще не пью.
Я вижу.
Серьёзно. Не пью. Вообще.
А что ж ты так нахуярился?
Николай Иванович, вы понимаете Это мой декан.
Что декан?
Ну, у него день рождения сегодня, понимаете?
Ага, и весь факультет бухал, да?
Ну, нет, конечно. Он просто попросил помочь ему переехать. В новую лабораторию.
Какую лабораторию?
Новую. Переехать. Там, вещи перевезти, аппаратуру.
Аппаратуру?
Ну да. Колбы.
Какие колбы?
Ну, колбы, такие, знаете,я пытаюсь объяснить ему, как выглядит колба, но сам не могу этого вспомнить.
Ну и что?
Мы химики.
Я вижу.
Серьёзно. Знаете, колбы там разные. (Что я к этим колбам прицепился?)Николай Иванович
Ну?
У вас же дети есть?
Есть,говорит Николай Иванович, поправляя свой фашистский китель.Сын. Такой же распиздяй, как ты,Николай Иванович, похоже, попускается.Клей вот начал нюхать, зараза такая. Я недавно полез в тумбочку.
Полезли в тумбочку?не понимаю я.
Ну, у меня там МОИ вещи, понимаешь? Полез, значит, смотрюклея нет, я к немуты что, говорю, охуёкраньше сигареты МОИ курил, теперь клей МОЙ нюхаешь?
Ваш клей?Я его никак не могу понять. Что он говорит?
Я для ремонта купил,обижается Николай Иванович.Для ремонту, понятно? А теперь какой ремонт, без клея-то?
Да,произношу я.
А обрыгался чего?
Не знаю, Николай Иванович, у меня это что-то последнее время с носом. Сплю плохо, во сне задыхаюсь. Рыгаю вот.
Это у тебя гланды.
Думаете?
Точно, гланды. Тебе их нужно вырезать.
Вырезать?
Ага.
Ну да,произношу я,Как же я их вырежу? Что же тогда останется? Возможно, гланды, это вообще лучшее, что во мне есть.
Эх, сынок-сынок. Что же мне с тобой делать?
Николай Иванович
Ну?
Отпустите меня. Я больше не буду.
Да куда же я тебя отпущу? Тебя же такого через пять минут снова подберут. Эти же вот два пидараса, которые тебя притащили, и подберут. Они молодые, для них это как вражеский самолёт сбитьможно новую звёздочку на борту рисовать. Так что сиди тут. Тут ты сейчас в наибольшей безопасности. Так, сейчас, где МОИ ключи, пошлия тебя оставлю до утра в камере.
В газовой?
20.30
В камере темно, вдоль стен стоят две скамьи, на одной валяется чувак в кожанке, между скамьями наглухо зарешёченное окно, Николай Иванович забирает мой ремень и шнурки и оставляет меня в темноте. Я сразу же бросаюсь к окну, не может быть,думаю,чтобы отсюда нельзя было сбежать, из любой газовой камеры можно сбежать, очевидно, что и из этой тоже. Что ты делаешь? спрашивает чувак, поскрипывая в темноте кожанкой, да вот, говорю, хочу как-то вылезти отсюда, ага, говорит чувак, а ты подкоп сделай. А что,произношу,отсюда никак не вылезти? Нет,говорит он,никак. Только подкоп. А ты откуда знаешь?спрашиваю. Я,произносит он,вот в этой самой камере сидел ещё три с половиной года назад, когда меня взяли первый раз. Ух ты,говорю,так ты тут свой? Ты за базаром следи,произносит чувак,какой я ментуре свой? Ну, извини,произношу,не хотел тебя обидеть. А за что тебя взяли? На киче,поучительно произносит чувак, и его кожанка обиженно скрипит,не спрашивают за что, на киче спрашиваютпо какой статье, понял? Понял,говорю.
Так мы с ним до утра и просидели. Он рассказывал о киче, а я думал о своём. Скамьи пахли клопами.
18.06.93 (пятница)
7.00
Николай Иванович?
Давай, сынокподнимайся. Пойдём на исправительные работы.
Бывай,говорю я чуваку, но тот в ответ только сонно поскрипывает.
Значит, так,Николай Иванович ведёт меня ободранными коридорами, выводит через боковые двери, я вижу, что мы попали в коридоры паспортного стола, он тоже находится в одном помещении с ровд, тут ещё совсем никого нет, никаких тебе посетителей, только две уборщицы моют коридор с двух сторон и смотрят на меня осуждающе, каждая по-своему, конечно, но осуждающе, Николай Иванович открывает ещё какие-то двери и заводит меня в большую комнату, где стоит старый холодильник и газовая плита, пол залит извёсткой, похоже тут делают ремонт, может, именно это и есть газовая камера,думаю я,а народ они травят, очевидно, при помощи газовой плиты.
Значит, так, сынок,деловито говорит Николай Иванович,значит так.
Сейчас,думаю,он предложит мне засунуть голову в духовку и открутит краны.
Я решил не звонить твоему декану. Зачем тебе эти неприятности, правильно?
Но чтобы больше такого не было, ясно?
Ясно.
Значит, так,произносит Николай Иванович,вот твой паспорт, вот твой ремень.
А шнурки?
Вот, блядь, забыл. Ну, всё равновозвращаться. Значит, так,он, похоже, сам не знает, что ему нужно.Видишь лампочку?
Вижу.
Она разбитавидишь?
Я смотрю вверх. И вправдуразбита.
Вижу,говорю.
Вот, давайвыкрути её. А то я туда не вылезу. Годы МОИ уже не те.
Выкрутить?переспрашиваю.
Выкрути.
И всё?
И всё.
И можно идти домой?
Ну, нет,произносит Николай Иванович.До вечера пересидишь, чтобы никто ничего, а тампиздуй куда хочешь.
До вечера?
До вечера,произносит Николай Иванович.Давай, лезь.
Он подставляет мне раздолбанную раскладную лестницу, залитую известью и краской, и отходит в сторону. Похоже, боится, как бы я на него не упал. Я нерешительно топчусь, но решаю лезть, всё-таки этот Николай Иванович не такой уж и говнюк, говнюк, конечно, но не такой уж, паспорт мне по крайней мере отдал, хотя шнурки и заныкал. Я лезу наверх и рассматриваю вблизи лампочку, она не просто разбита, это какая-то неприкаяннная лампочка, тоже вся в извёстке и краске, не знаю уж, кто у них тут ремонтом занимается, но к электрике он, похоже, относится с ненавистью.
Ну, что там?спрашивает снизу Николай Иванович.
Порядок,говорю.
Какой порядок?кричит Николай Иванович.Ты давай, пидарас мелкий, выкручивай её. Мне тут некогда с тобой трепаться.
И тут где-то в глубине помещения, за стеной, звучит выстрел, потом ещё, потом очередь из калаша, настоящая тебе перестрелка, я едва не сваливаюсь со своей лестницы, ну, думаю, да, Николай Иванович тоже, очевидно, стрёмается, выхватывает Макарова и исчезает в глубинах паспортного стола. А я остаюсь на раскладной лестнице. Выстрелы стихли. Что ж это такое?думаю я, пробую дальше открутить лампочку, и вдруг меня бьёт током, я снова едва не сваливаюсь на пол, ебал я ваше ровд,говорю,с паспортным столом включительно, спускаюсь с лестницы и выхожу из комнаты. Слева начинается свежевымытый коридор, справа какие-то двери. Я поворачиваю ручку. Двери открываются. За ними находится двор паспортного стола, возле дверей стоит белая волга, и всё, больше никого, никаких посетителей, никаких паспортисток, никаких вышек с пулемётчиками и колючей проволокой. Я выхожу и останавливаюсь возле дверей. В принципе,думаю,они могут стрелять и без предупреждения. За дверью снова звучит выстрел. Я иду к воротам, открываю калитку и еду домой.
8.30
На конечной 38-го стоит Вася Коммунист, стоит возле киосков и придерживает руками джинсы. Привет, говорю, что с тобой? Да,произносит Вася, от поезда отстал. Где твои шнурки? А,говорю,потерял. Ясно,говорит Вася,выпьем? Ага,говорю,только я без бабок. Николай Иванович всё забрал. Какой Николай Иванович?спрашивает Вася. Плоских,говорю. Какой-какой? Плоских. Ясно,говорит Вася,ну пошли, у меня есть. Чем от тебя пахнет?спрашивает он снова.Неужели коньяком? Клопами,говорю. Какими клопами? Долго рассказывать,говорю. Ясно,произносит Вася.
Как твой бизнес?спрашиваю я, когда мы уже взяли. А,говорит Вася,никак. Решил подвязать. Что так?спрашиваю. Да ты понимаешь,произносит Вася,в этой стране честно заниматься бизнесом невозможно. Ещё и бакс блядский скачет. Ясно,говорю.
8.47
Дома мы находим нашего друга Собаку Павлова. Привет, говорит Собака, будто так и надо,вы чтопобухать принесли? Побухать, Собака,говорит Вася,побухать. А что именно?принюхивается он,неужели коньяк? Хуяк,говорю я ему,а ты где был? На футболе,говорит Собака,вчера целый вечер там проторчали, и хоть бы какая радость. Ну, и мы уже никуда не выходим, всё-таки давно не виделись, есть о чём поговорить, что уж там.
Собака,спрашиваю я,а как хоть сыграли?
Кто сыграл?не понимает Собака.
Часть первая
ЧЬЕЙ СМЕРТИ ТЫ ХОЧЕШЬ ПРЕЖДЕ ВСЕГО
9.15
Эта лиричная история начинается с того, что перед нашей дверью появляется чувак в синем плаще, с пластиковым кейсом, и долго крутит в руках бумажку, смотрит, верный ли адрес, туда ли он попал, никто ли его не намахал, корочепонурый, ни во что не верящий чувак, ещё кейс этот, вообщене знаю, откуда такие люди берутся,и куда их потом списывают. Наконец, он решается, стучит в дверь, заходит и видит всех насменя, Васю Коммуниста и нашего другаСобаку, от нас пахнет утренним бухлом и вечерней блевотой, утро трудового дня, одним словом, чувак снова начинает крутить в руках бумажку, ты кто?спрашивает Собака, он больше всего из нас троих пугается, поскольку после вчерашнего прощания славянки, то бишь после того, как он рыбиной выскользнул из неумелых рук Вовы и Володи, именно не его коротко стриженную голову должны были посыпаться неприятности, вот он и думает, вдруг это за ним, кто-то из редакции, скажем киллер, кто их знает, кто там у этих пидарасов в штате есть, газета богатая, могли в принципе взять на почасовую оплату наёмного убийцу из бывших интеллигентов, скажем, он там ещё вчера работал инженером в институте, а тут дефолт и безработица и большая страна развалилась на куски, вот он и пошёл в киллеры грачевать, Собаку стремает, это уж точно, и в комнате повисает молчание.
Меня зовут Роберт. Дядя Роберт,произносит чувак, пряча наконец бумажку.А где Саша?
Какая Саша?спрашиваю я. Может я что-то пропустил и у нас тут успела завестись какая-то Саша. Тогда это наш общий киллер.
Ну, Саша, он же с вами должен жить. Это же,говорит он, снова достаёт свою бумажку и начинает его нервно крутить.
Он?думаю я,она чтогермафродит, эта Саша?
Ну, Саша,умоляюще, говорит дядя Роберт.Он же этот адрес дома оставил, сказал, что тут живёт. И про вас рассказывал, ну, описывал вас, я вас такими и представлял себе,говорит он и дружелюбно улыбается.
Такими?думаю я.Это какими же? Обрыганными?
А,первым догадывается Собака.Это он про Карбюратора говорит, про Сашу.
А, ну точно,все как-то внезапно попускаются, оказывается, что никакой Саши тут всё-таки не было, а это уже хорошо. И этот ёбаный дядя Роберт, похоже, таки не киллер, хотя и чего-то хорошего сказать про него тоже нельзя. Он нам и дальше дружелюбно улыбается, Собака тоже начинает проявлять к нему интерес, собственно не так к нему, как к его пластиковому кейсу, очевидно,думает Собака,если этот ёбаный дядя Роберт приехал к Карбюратору,так он думает,то, наверное, он привёз ему что-то вкусное и питательное, не коленвалы же он ему привёз, наверное, всё-таки что-то вкусное и питательное, там,думает Собака,одеколоны или марихуану, с утра лучше всё-таки одеколоны, только не коленвалы, короче, мы все сейчас не слишком хорошо понимаем, кто это такой и о чём он с нами говорит. А он говорит:
Так это выдрузья Саши?
Мы,говорит Собака, не сводя с кейса похмельных глаз.Мы друзья.
А что это вы тут,спрашивает дядя Роберт, пытаясь войти к нам в доверие,коньяк с утра пьёте?