Сперва ощущения были странными: спишь с мужчинойи никаких волнений относительно беременности! Столько лет она изворачивалась, чтобы не залететь, применяла различные средства: уголь, колпачок, презервативы, пилюли, что в ее сознании это отпечаталось намертво, как и беспокойство, от которого не так-то легко было избавиться. Рори оказался вдумчивым, опытным любовником, совсем не из тех мужчин, которые категорически настаивают на том, чтобы женщина начинала первой, а в остальном отличаются отвратительными манерами. Некоторые из ее прошлых любовников даже прибегали к обману относительно средств предохранения, которых на самом деле не было.
Как себя чувствует твоя яйцеклетка? любил спрашивать ее Рори, и она радостно отвечала:
Не оплодотворена!
На свою неспособность иметь детей от Рори она начала смотреть как на еще одно преимущество. Как на квартиру с видом на Тауэр, или на маленький старенький автомобиль, или на свою работу. Работала она, кстати, менеджером в одном из самых фешенебельных ресторанов Лондона«Мамма-сан», где столы стояли в непосредственной близости от продовольственных припасов, в том числе от холодильников с мясом и бассейна с рыбами и омарами, и посетителям, чтобы заказать себе ужин, надо было ткнуть пальцем в облюбованный ими экземпляр.
Необремененностьвот слово, которое очень любила Кэт.
По воскресеньям она чувствовала себя свободной и могла позволить себе все, что угодно: провести весь день в ночной сорочке за чтением газет, прыгнуть в самолет и отправиться на уикенд в Прагу, приехать к Рори, если накатывало соответствующее настроение. Полная необремененностьименно под этим девизом ей хотелось жить. Потому что когда мать ушла из дома, детство Кэт стало сплошной и беспросветной обремененностью. Ей совершенно не хотелось вновь связывать себя по рукам и ногам домашним хозяйством.
Она не желала иметь детей, а теперь к тому же могла месяцами вообще не думать на эту тему. Иногда, конечно, кто-нибудь ей ненароком намекал, что в таком желании вести ничем не обремененную жизнь есть что-то неестественное, извращенное, но она себя чувствовала слишком успешной и слишком удовлетворенной, чтобы обращать на такие намеки внимание. Кэт не считала себя бездетнойскорее, не обремененной детьми. И в этом заключалась большая разница, между прочим.
Она была не похожа на других женщин. На свою сестру Джессику, например. Чтобы чувствовать себя полноценной, а свой мирок самодостаточным, Кэт не нуждалась в детях.
Откуда это идетнавязчивая мысль о том, что без материнства у женщины нет жизни, что она просто обязана желать детей? Кэт знала, откуда: эта мысль идет от мужчин, которые своих женщин не очень-то любят. От мужчин, которые норовят оставить в их жизни дыру, заполнить которую можно только с помощью орущего существа, непрерывно пачкающего пеленки.
Она лежала, прижавшись в темноте к Рори, и думала: «Разве это не замечательно? Вести такую хорошую, необремененную жизнь». «Необремененность»замечательное слово.
И с чего некоторые хотят большего?
3
Паоло и Майкл выросли в одном из самых неприглядных районов Эссекса. Их отец работал инженером на заводе Форда, и во всех детских мечтах братьев фигурировали машины.
Больше половины мужчин района работало на том же самом заводе, и куда ни гляньлюбой пейзаж в округе обязательно включал хоть какую-нибудь, но машину. Машины здесь означали все: работу, твердую зарплату, надежду на свободу. Благодаря машине мальчик становился мужчиной. Первый «Форд Эскорт», подаренный подростку родителями или заработанный им самим, означал пересечение им некоей заветной чертыкак получение шрамов во время обряда инициации. Братья тоже любили машины, но каждый на свой манер.
Паоло был просто одержим восьмицилиндровыми движками, распределительными валами и не мыслил свое будущее без «Феррари Энцо». Майкл скорее тяготел к тому, что он называл «магнитами для кошечек».
Паоло любил машины ради них самих. Майклради того, что они могли ему в жизни дать, ради сладких иллюзий и снов, которые с их помощью могли стать явью. Майкл любил женщин не меньше, чем машины. Даже в детстве его тянуло к определенного рода поступкам: например, он любил (еще будучи сопливым девственником) спать со своим старшим братом на одной кровати. Это, по его собственным словам, «приводило его в экстаз».
Пока Паоло изучал конструкции разных машин, Майкл читал не предназначенные для детских глаз журналы и с их помощью брал теоретические уроки взрослой жизни.
Оба обвесили стены комнаты фотографиями «Феррари» и автомобилей других фешенебельных марок, но у Майкла под этими фотографиями скрывались другие, совсем иного содержания, и однажды их благочестивая мать эту тайну раскрыла.
Я не желаю терпеть дома вавилонскую блудницу, сказала она, одной рукой брезгливо вытащив на свет изображение голой девки, а другой крепко оттаскав Майкла за ухо. Она прекрасно понимала, что Паоло на такое не способен. Сейчас же повесь на это место изображение Божьей Матери.
Никаких проституток на стенах, парни, вечером спокойно объяснил им отец, когда пришел с работы. Они расстраивают нашу маму.
А братья про себя подумали: проститутки? Интересно, что знает о проститутках их престарелый отец?
Их родителей еще детьми привезли в Англию из Неаполя, с интервалом в год, хотя тогда они, разумеется, друг о друге ничего не знали. Их отец, тоже Паоло, прошел все крути лондонского пролетария и имел чистейший выговор рабочего откуда-нибудь из Вест-Хэма или Ромфордских окраин, в то время как мать так никогда и не избавилась от итальянского акцента и прочих особенностей своей родины.
Мария (которую оба ее мужа и сына дружно называли Ма) не водила машину, в глаза не видела чеков или банковских карт и никогда не работала. «Моя работаэто мой дом», любила говорить она. В своем доме она была бессменным и непререкаемым императором, давала сыновьям то, что сама называла «крепкой хваткой за ухо», и окружала их любовью, граничащей со страстью. Мальчишки не могли вспомнить, чтобы их отец хоть раз повысил голос.
В детстве, приходя к друзьям, Паоло чувствовал себя скорей итальянцем, нежели англичанином. Именно тогда он понял, что его семьяэто нечто особенное, не похожее на другие семьи. И вовсе не потому, что они посещали мессу или ели национальные итальянские блюда, и даже не потому, что его родители между собой говорили на иностранном языке, а потому что они представляли собой тип семьи, которая в этой стране вымирала.
Некоторые из его друзей жили со своими настоящими матерями, один парень жил со своим отцом, а семьи всех остальных являли собой странную смесь из новых отцов, сводных братьев или сестер и приемных матерей. Семья Паоло по сравнению с ними была довольно простой и старомодной, и этот факт его очень радовал. Именно такую семью со временем хотел иметь и сам Паоло.
Разница между братьями составляла всего десять месяцев, и многие ошибочно принимали их за близнецов. Они росли в тесной дружбе друг с другом и мечтали о том, что однажды вместе откроют свой бизнесчто-нибудь связанное с машинами. Прокат, или починка, или торговлявсе равно. То есть то, чему братьев с детства учил отец или что они сами узнали благодаря непосредственной близости к заводу. «Человек не может разбогатеть, работая на чужого дядю», любил повторять отец, засыпая каждый вечер перед телевизором, где смотрел десятичасовые новости.
С шестнадцати лет, после окончания школы, братья стали таксистами, только Паолопосле прохождения курсов вожденияводил черное лондонское легковое такси, а Майклмикроавтобус. Это продолжалось десять летпока они не скопили достаточно денег, чтобы взять ссуду в банке.
После этого они открыли автосалон на севере Лондона и начали торговать в нем импортными итальянскими моделями. Они покупали по предварительному заказу небольшие партии машин в Турине, Милане или Риме, затем сами переправляли их в Англию (что было дешевле), здесь сами же переставляли руль на правую сторону. Или же покупали подержанные автомобили в маленьких провинциальных английских городках, вроде Айлингтона, Кемдена или Барнета. Их наискромнейший автосалон был украшен вывеской «Братья Бареси», над которой весело развевались зелено-бело-красные итальянские флаги.
Оборот у них был хорошим, по крайней мере достаточным для того, чтобы каждый мог содержать семью, хотякак и многие мелкие бизнесменыони постоянно жаловались либо на то, что мало работы, либо (смотря по обстоятельствам) на то, что они не могут с ней справиться.
В данный момент торговля шла вяло, и Майкл занимался тем, что рассматривал фотографии своей дочери Хлои, разложив их на бампере «Феррари Модена». Надо сказать, что женитьба на Наоко существенно успокоила Майкла, а рождение Хлои, по наблюдениям Паоло, кажется, окончательно его усмирило.
Пока оба брата восхищались последними портретами маленькой принцессы, к ним подошла Джинджеррыжеволосая секретарша автосалона. Джинджер была замужней женщиной лет за тридцать, и при виде Хлои ее могучие груди (что не преминул заметить Паоло) начали взволнованно вздыматься в мерном, величественном движении.
Просто потрясающий ребенок! с восхищением сказала она.
И Майкл в ответ на это гордо улыбнулся, будучи уверен в абсолютной неотразимости своей дочери. Глаза Джинджер затуманились, и она пошла ставить чайник.
Секретаршам нравится, если у босса есть дети, сказал Майкл, когда братья остались одни.
Паоло с ним согласился.
Это доказывает, сказал он, что энергетический потенциал босса высок, а орган в полном рабочем состоянии. В общем, что онхороший хозяин и просто хороший человек.
Да, подтвердил Майкл. От этого они просто дуреют, не правда ли?
Меган плохо помнила все подробности той вечеринки. Рассыпающийся викторианский дом обеспечил приют дюжине медиков-стажеров. В комнатах стоял сладковатый запах травки. Все гости, которых Меган прекрасно знала, изображали из себя людей лет на десять лет моложе, чем им было на самом деле. И эта ужасная музыка, то есть музыка, ей не знакомая.
Начать нужно с того, что с виду он был гораздо здоровее, чем все присутствующие здесь молодые доктора. Он не пил столько, сколько они, и не курил, как они. В разговоре он не придерживался циничного тона, как делали ее сверстники в качестве способа совладать с тем парадом болезней и смертей, который ежедневно проходил перед их глазами.
Он просто стоялскладный, красивый австралийский мальчик, и вежливо улыбался, слушая ту несусветную чушь, которую несли окружающие за изобильными возлияниями.
Здесь все такие остроумные, сказал он, и Меган стало смешно.
Ты так думаешь? Посмотрел бы ты на них на экзаменах.
Нет, они правда очень остроумные. Разве доктору можно по-другому? Половину из того, что они говорят, я вообще не понимаю. Все эти медицинские термины. Вот тут только что кто-то сказал, что у его пациента НИО.
Это значит: напилсяи откинулся.
Он с ужасом посмотрел на нее:
Неужели?
Тогда она решила в некоторой степени приоткрыть ему тайны языка медицинских студентов. Стараясь перекричать музыку (в то время как он приблизил ухо к ее губам), Меган растолковала ему, что пыльные деньгиэто деньги, которые надо заплатить доктору за подпись на кремационных документах; красный домэто кровь; ХОМочкиэто хорошенькие мамаши, а РОМочкиэто только что родившиеся малыши. Что если врач ставит больному диагнозОБИ («одному богу известно»), то это значит, что у того дела плохи. Она долго расшифровывала ему издевательский сленг, на котором говорили доктора, словно защищаясь от ужасов своей работы.
Однако ты все равно очень остроумная, настаивал он.
До чего же он прям и простодушен, подумала Меган. И так не похож на всех людей, которых она знала: те рта не могли раскрыть без того, чтобы не сказать какую-нибудь грязную или циничную шутку. Тут она впервые на него посмотрела (действительно посмотрела!) очень внимательно:
А ты чем занимаешься?
Я учитель, ответил он, и такого ответа она ожидала от него меньше всего. Я учу людей нырять. Знаешь, что значит нырять с аквалангом?
Она взмахнула стаканом, своим жестом охватив всю вечеринку, квартиру и город в целом.
Кому здесь нырять?
На его лице появилась широкая белозубая улыбка. «Очень красивая улыбка», подумала Меган.
Не здесь, а в других, солнечных и теплых краях. Ты когда-нибудь ныряла с аквалангом?
Нет, но у меня есть сертификат по плаванию со спасательным кругом. Это не одно и то же, не правда ли?
Он засмеялся:
Для начала и этого достаточно.
Она ему понравилась. Меган точно могла это сказать. Такое с ней случалось очень часто. Конечно, она понимала, что не такая хорошенькая, как Джессика, чья красота сохранила всю детскую неприкосновенность, и не такая стройная, как Кэт, длинноногая и мускулистая, как танцовщица, но тем не менее Меган тоже нравилась мужчинам. Им нравились округлости ее тела и это лицо, котороепо каким-то неведомым законам генетикиказалось гораздо моложе, чем было на самом деле. Такой вот контраст: девичье лицо и женская фигура. Мужчины на это западали.
Она улыбнулась Кирку, и он оказал ей честь тем, что в ответ покраснел. Как хорошо быть с мужчиной после стольких лет общения с Уилломабсолютно открыто и без боязни посылать кому-то сигналы. Сегодня вечером она может посылать кому угодно любые сигналы, какие ей только заблагорассудится.
Наконец зазвучала песня, которую она знала и любила: Эдвин Коллинз «Я никогда не встречал такой девушки, как ты».
Это наша песня, с глупой улыбкой сказал Кирк, и хотя она в принципе терпеть не могла такой неуклюжей манеры заигрывания, но тут позволила ему продолжать в том же духе, потому что он ей тоже очень нравился. По крайней мере, в настоящий момент. И что самое главноеон не принадлежал к ее кругу, а ей как раз хотелось раздвинуть границы своего круга или вообще, хоть ненадолго, выйти из его рамок.
А потом наступил момент, когда она почти забыла о том, что много лет подряд была чьей-то девушкой. И в глазах почти незнакомого ей человека появился проблеск понимания, и внезапно его лицо стало настолько притягательным, что этой силе невозможно было противиться, и их головы сблизились, и они неожиданно для самих себя поцеловались.
Он хорошо целовался. Страстно, но без всяких завихрений и ухищрений. Сохранял баланс между тем, что берет и дает. Она с полным одобрением относилась к такой манере поведения. Но гораздо больше ей нравилось в нем другое: ведь он мог оттрахать любую женщину на вечеринке, но почему-то выбрал именно ее.
И Меган подумала про себя: «Тебе повезло, парень».
А потом они оказались в одной из спален, и Меган слегка расслабилась только тогда, когда увидела, что на двери есть щеколда, и в темпе запустила свою биологическую программу на груде сваленных пальто. А внизу Эдвин Коллинз пел: «Я никогда не встречал такой девушки, как ты». И ей вдруг показалось: а может, это действительно поется про них?
Глядя на свою сестру, которая проходила через турникет, Меган улыбнулась.
В толпе Джессика выглядела потрясающе: словно королева, не удостаивающая вниманием окружающих ее изможденных пассажиров подземки. Мужчины всех возрастов поворачивали ей вслед головы: мгновенно отмечали красивой формы ноги, стройную фигурку, пухлое детское личико. Из-за этого лица незнакомцы часто принимали Джессику за младшую из сестер.
При взгляде на Джессику Меган показалась самой себе толстой и потрепанной жизнью женщиной. И эта вечная борьба с лишним весом! Стоит дать себе волю, и он тут же выходит из-под контроля. Внезапно Меган вспомнила, что сегодня утром едва потрудилась пригладить волосы ладонью, и что вообщеей пора прекратить увлекаться шоколадными батончиками на рабочем месте.
Сестры обнялись.
Когда мы рядом, у нас вид, как в сказке, сказала Меган. Прекрасная принцесса и безобразная жаба.
Джессика окинула сестру взглядом с ног до головы.
Вид у тебя измученный, доктор Джуэлл. Слушай, как замечательно звучит: доктор Джуэлл!
У меня ужасно много работы. Такое впечатление, что все женщины Ист-Энда хотят, чтобы именно я их от чего-то лечила.
Чувство мне знакомо, согласилась Джессика. А как у тебя с обеденным перерывом? Все в порядке?
Вполне, Джесс, заверила ее Меган.
Значит, у нас впереди четыре часа свободного времени?
В глазах Джессики появилась искренняя озабоченность. Она сохранила в себе какую-то невинность, которой обе ее сестры уже давно были лишены. Создавалось впечатление, что никаких острых углов в ее жизни не было и в помине. Что и говорить: средний ребенок, которого опекает старший и подстраховывает младший.