Из окон сквозь тюлевые занавески во двор пробивался яркий свет, отражаясь на снегу белыми квадратами.
Теперь Советская власть будет! сказал Костя, и глаза его сверкнули. Ребятам можно будет учиться, на кого они захотят.
А ты, Костя, на кого будешь учиться?
Я инженером буду!
А что инженеры делают?
Я буду строить пароходы, которые по океану плавают. Большие! И потом я изобрету такую машину, которая и по земле ходит, и по воде плавает, и по воздуху летает.
Как ты изобретешь, Костя?
Выучусь и изобрету. При Советской власти будет нужно много разных машин, чтобы легче работать рабочим было
А что бы такое мне изобрести?
Ты изобрети такой дом Костя на договорил.
Заскрипела калитка. Во двор вошли какие-то люди. Разглядеть их было невозможно.
Костя присел на корточки в тени от погреба и махнул мне: «Садись!»
Притаив дыхание и не шевелясь, мы сидели на снегу и ждали.
Кто это? шепотом спросил я.
Костя опять махнул рукой:
Молчи!
Незнакомцы поднялись на высокое крыльцо парадного входа, которое находилось у самой калитки. Было видно, как один из них надавил кнопку звонка.
На лестнице послышался голос Юрия Орликова:
Кто?
Откройте!
Дверь наверху захлопнулась.
Пришедшие позвонили вторично, потом начали стучать, да так сильно, что дверь гулко задрожала. Кто-то из них чуть слышно, но зло выругался.
Опять дверь наверху отворилась, и на этот раз женский, похожий на Маришин голос испуганно спросил:
Кого нужно?
Юрия Орликова.
Его нет.
Врут! прошептал Костя.
Откройте! потребовали снизу.
Мариша осторожно сошла по лестнице и открыла дверь. Люди поднялись наверх.
Мы поняли: красноармейцы пришли за Юркой Орликовым.
Врут, врут, врут! Мы уже хотели бежать и сказать красноармейцам, что Орликов дома. Наверно, он где-нибудь спрятался. Не верьте этим гадам! Он тут, прячется дома, этот прапорщик, который предавал большевиков и сам арестовывал их, а может быть, и расстреливал! Это он выдал отца Кости Чижова!
Да, мы уже были готовы вскочить, но в этот момент приоткрылась дверь черного хода квартиры Орликовых. Кто-то вышел и тихо у забора стал пробираться в нашу сторону, к погребу. Я дрожал от волнения и холода. Костя ещё ближе прижался к стене погреба.
Это Юрка! прошептал он. Тес
В самом деле, это был Орликов-сын. Он постоял некоторое время, озираясь по сторонам. Потом решительно подошел к погребу, рванул дверь и шмыгнул туда. Видимо, он хотел подождать в погребе до ночи, чтобы ночью незаметно улизнуть из города.
И не успел я опомниться, как Костя подскочил к двери погреба и набросил щеколду.
А-а-а попался! прыгая и торжествуя, кричал Костя. Попался, белогад проклятый!
Ошеломленный, я все еще сидел на снегу и не мог приподняться. Юрке Орликову бежать не удалось, и задержал его Костя Чижов! Вот когда ты, Юрка, будешь расплачиваться! За всеза искалеченного на горке Мишку Сычова, за избиение Гришки Осокина, за свое барство, за отца Кости Чижова, за всех, кого предал и арестовал!
Открой! в испуге прохрипел Орликов. Мальчик, открой!
Он смотрел в «иллюминатор» и почти плакал. Ничего, зато ты смеялся, когда у Гришки Осокина текла из носа кровь! Ты смеялся, когда плакали дети рабочих, уводимых тобой в тюрьму.
Попался, попался! продолжал кричать и прыгать Костя. Димка, иди зови наших!
Орликов протянул в «иллюминатор» руку, и я заметил в его руке револьвер.
Костя, берегись! заорал я.
Открой, говорю! зашипел Орликов. Открой, а то пристрелю!
Костя отскочил от «иллюминатора». Но Орликов выстрелить побоялся Он, должно быть, сообразил, что выстрел услышат в доме.
Димка! закричал на меня Костя. Чего ты стоишь? Беги зови!
Орликов убрал револьвер и зашептал:
Не надо, мальчик! Я тебе денег дам. Сейчас дам денег. Открой, прошу тебя пожалуйста, открой!
Денег? Купить хочешь А вот чего не хочешь? Костя показал кулак.
Стуча зубами от холода и волнения, я взбежал по лестнице к Орликовым. Я не мог говорить и заикался:
Он там в погребе! Мы его поймали. Он хотел убить Костю! Скорее!
Больше я ничего не помнил. В тот вечер я простудился и заболел. Несколько дней я лежал в постели, объятый жаром, и бредил. Мне чудилась наша улица, извилистая речка Соломбалка, широкая снежная равнина Северной Двины. Я слышал продолжительные зовущие гудки пароходов и видел задумчивые, но счастливые глаза моего друга Кости Чижова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯДА ЗДРАВСТВУЮТ СОВЕТЫ!
Дед Максимыч снова растянул в комнате свои сети. Тихий мартовский ветер принес неожиданную оттепель. Еще не ясные, но волнующие признаки ранней весны уже беспокоили и радовали старика.
Простудившись и пережив страшное волнение в тот памятный вечер, я пролежал в постели почти месяц.
Дедушка Максимыч сам ухаживал за мной. Кряхтя, он ходил около кровати. Он измерял мне температуру, прогревал меня чаем до поту и пел мои любимые поморские песни. Милый мой дедушка!
Скоро, внук, на рыбалку, за окуньём! говорил дед, подбадривая меня.
Каждый день, возвращаясь из школы, к нам заходил Костя.
Помнишь, когда я лежал ошпаренный, а ты приходил ко мне? вспоминал Костя. Давно это было. Мы тогда письма носили Николаю Ивановичу от дяди Антона.
Да, давно, еще при белых, отвечал я.
Действительно, казалось, что все это было очень-очень давно. Теперь мы обо всем могли говорить громко, не боясь ни Мхов, ни Мудьюга. Как хорошо, когда можно думать и разговаривать, и мечтать так свободно!
Однажды, когда я уже начал вставать с кровати, прибежал Костя. Он что-то кричал и прыгал, и смеялся. И я ничего не мог понять, что он говорил. Только успокоившись, он более внятно сказал:
Как ты не поймешь? Завтра приезжает папка! Завтра! Ура-а! он продолжал прыгать и кричать:Завтра! Ура-а-а!!!
На другой день действительно котельщик Чижов вернулся домой. Но я его еще не видел.
Было воскресенье, и потому ребята в школу не пошли. Они играли на улице. Я смотрел на них из окна.
Костя с красным флагом стоял на тумбе и что-то с жаром говорил ребятам. Вероятно, в игре он был командиром красногвардейского отряда. Флаг легко вился над его головой, и мой друг в самом деле был похож на командира.
На улице все еще лежали снежные сугробы, но солнце теперь не искрилось в них. Сугробы потемнели и осели, им недолго оставалось лежать. Скоро весеннее солнце совсем растопит их.
Я услышал, как ребята закричали «ура». Они подпрыгивали и размахивали руками. Должно быть, Костя Чижов сказал им что-то очень интересное.
Еще долго ребята прыгали и кричали, как вдруг Костя, соскочив с тумбы и показывая рукой в сторону речки, побежал туда. Огласив улицу воинственно-радостными выкриками, ребята устремились за своим командиром.
Что они могли там увидеть?
Я готов был сам выбежать из дому и узнать, что же случилось. Но мне нужно сидеть дома еще целый день. А завтра я уже пойду в школу.
Вскоре я услышал странный шум, напоминающий шум автомобиля. Я прильнул к стеклу. Да это же и был самый настоящий грузовой автомобиль!
Из-за переплета оконной рамы показались передние колеса. Грузовик с трудом пробирался по узкой, необъезженной дороге. Ведь по нашей улице никогда не проходил ни один автомобиль. На радиаторе грузовика краснел маленький флажок. Припрыгивая, увязая в снегу и крича, ребята бежали рядом с машиной.
И вот грузовик остановился у нашего дома. Нет, он не застрял в снегу. Шофер специально остановил машину. Об этом можно было судить по тому, что он немедленно открыл дверцу и вышел из кабины. Потом из кабины вышел и другой человек. Это был не кто иной, как сам Николай Иванович.
Из кузова выпрыгнул еще один человек. К нему тут же подбежал Костя. Я, конечно, сразу же догадался: это отец Кости, котельщик Чижов.
Сопровождаемые ребятами, Николай Иванович, отец Кости и шофер вошли в нашу комнату.
Рыбачить собираешься? Николай Иванович обнял деда. Давно не видел тебя, старик!
Слыхал от внука, что все еще с машинами возишься, ответил смущенно дед. Ну, да ты молодой, разницы у нас лет десять будет. А я рыбачу на своей посудине помаленьку. Да нынче рыба путаная и хитрая пошла. Не те времена.
Тебе пенсию теперь дадут, старик! весело сказал механик. Век свой трудился, а теперь в твои годы отдохнуть полагается. А смотри, Максимыч, жизнь-то какая начинается! Новая жизньбез пароходных компаний, без Макаровых, без ульсенов и фонтейнесов, без орликовых. Теперь мы, Максимыч, сами всему хозяева! И заводам и пароходамхозяева!
Хозяеваэто верно, сказал дедушка и взглянул на Чижова. Только больно дорого это досталось. Вот он выдержал, выстоял, жив, слава богу, остался. А сколько народу русского доброго загубили белогады да иноземные пришельцы. Вот видишь, и нашего соседа капитана Лукина нету
Котельщик Чижов нахмурился, наклонил голову.
Лукин на моих глазах погиб, на Мудьюге, проговорил он глухим голосом, и было видно, что ему очень тяжело вспоминать об этом. Но он снова поднял голову и продолжал:
Может быть, помнишь, Максимыч, был в трактире у Коновалова официант по прозвищу Шестерка Такой большеголовый, лысый
Как не помнить, отозвался дед.
Так вот, этот Шестерка оказался при белых в тюрьме надсмотрщиком, а потом перебрался на Мудьюг, выслужился и свирепствовал страшно. Что только он ни творилвспомнить жутко. Сколько он погубил наших! Летом он сбрасывал рубаху и ходил среди нас, работающих каторжан, в одной рукеплеть, в другойревольвер. На груди у него татуировкачереп и кости. Должно быть, для того, чтобы еще свирепее казаться. Потому и прозвище у нас новое получилСиний Череп.
С содроганием слушал я страшный рассказ Чижова. Трудно было в этот рассказ поверить. И в то же время я знал: Чижов не такой человек, чтобы врать и придумывать. Ребята, слушая, молчали.
Так вот, этот Шестерка, этот Синий Череп и застрелил у всех у нас на глазах капитана Лукина. Ни за что ни про что, самосудом, из злости. А сколько от его руки других погиблоне сосчитаешь!
Все подавленно молчали. Дед шарил по карманам, видимо, разыскивая трубку.
У меня вдруг сдавило грудь. «Так вот как погиб отец Оли Лукиной, думал я. Синий Череп Синий Череп Как это страшно!»
Ну ладно, хватит унывать, громко сказал отец Кости и присел ко мне:
Что, идет на поправку? Ну хорошо Я смотрел на этого небольшого ширококостного человека, похудевшего, но все такого же насмешливого и чуть грубоватого. Костя был очень похож на него.
Вот и на нашей улице праздник! Не у всех, понятно. Чижов кивнул на потолок, вверх, где жили Орликовы. А вы клад искали, хорошую жизнь. Ее не искать, а завоевывать надо и потом строить! Ну, да вы всего добились, молодцы! Хорошо помогли
Чижов помолчал, улыбаясь, потом спросил, обращаясь ко всем ребятам:
Теперь вам, братки, только учиться. Все права! Советская власть этого для вас и добивалась. Хотите учиться?
А как же! серьезно, баском ответил Костя.
Ребята зашумели. Еще никто из взрослых не разговаривал с ними так серьезно и по-дружески.
А на кого будете учиться? спросил Николаи Иванович.
На капитана, застенчиво сказал Гриша Осокин. Можно на капитана?
Я механиком буду, отозвался Костя Чижов. И изобретателем
Дело! сказал Костин отец. Вот с осени в Соломбале морская школа откроется. Там вас многому научат. А кто захочетв Москву или в Петроград можно. Ученьеэто великое дело!
Морская школа для нас! Это уже было началом той жизни, о которой мы так долго мечтали.
Николай Иванович и Чижов попрощались с дедом Максимычем. Чижов весело подмигнул ребятам:
А на грузовике, я думаю, вы не отказались бы прокатиться?
Тут поднялся такой шум и гам, что Николай Иванович, смеясь, даже закрыл уши ладонями, а наш старый кот Матроско в испуге вскочил на печку и с удивлением выглядывал из-за занавески.
Хотят ли ребята прокатиться на грузовике? Да кто же откажется от такого удовольствия! Ведь еще никому из нас никогда в жизни не приходилось кататься на автомобиле.
Ребята бросились во двор. И я схватился за шапку.
А ты куда? спросила мама. Тебе еще рано на улицу. Можно только завтра, с понедельника.
Я был в отчаянии. Все ребята поедут на грузовике, а я должен сидеть дома!
Сегодня тепло, сказал Николай Иванович. Мы его в кабину посадим.
Конечно, это очень здоровоехать в кабине. Важно! Однако в кузове веселее. Все вокруг виднои впереди, и сзади, и по сторонам. И кроме того, можно переговариваться с ребятами.
Я попросил, чтобы меня посадили в кузов.
Машина была старая, и шофер долго крутил рукоятку, пока, наконец, мотор не зафыркал. Грузовик тронулся, ребята покачнулись и в восторге засмеялись.
Мы выехали на набережную речки Соломбалки, и машина пошла быстрее. Костя стоял, держась за решетку кабины, и высоко держал свой красный флаг.
Перед мостиком грузовик остановился, пропуская лошадь с водовозной бочкой. В этот момент в кузов забралось по крайней мере еще человек десять соломбальских мальчишек.
С мостика машина понеслась по Соломбале с невероятной скоростью, какую только мог развить старый мотор.
Мы сидели, держась за борта кузова и друг за друга, и кричали. Но мы не слышали даже своих голосов. Весенний ветер шумел в ушах и уносил крики далеко-далеко.
По сторонам у домов мелькали красные флаги и на стенахтакие же красные полотнища со словами, которые мы повторяли: «Да здравствуют Советы!»
А навстречу, с теплым ветром и с возбужденными криками первых перелетных птиц, на Соломбалу наступала наша весна.
МОРСКАЯ ШКОЛА
ГЛАВА ПЕРВАЯГЕРОЙ ТРУДА
На первой весенней рыбалке дед Максимыч простудился и захворал. Болезнь свалила старика в постель, и это, конечно, было для него большим горем. Обидно лежать на кровати и прогреваться малиновым чаем, когда вода в речках спала и проходит самое лучшее время рыбацкого промысла.
Течение на Северной Двине и на Кузнечихе стало совсем кротким. Начались беломорские приливы и отливы: каждые четверть суток вода меняет свое движението вверх идет по реке, то вниз.
Черемуха отцвела и завязала узелки для ягод. На дальних речонках кувшинки уже распластали на водной глади, словно на столе, широкие листьязеленые блюдца. А пройдет неделя, другаяи водяные лилии раскроют свои чистые и нежные фарфоровые лепестки. Движимые беспокойным течением, будут покачивать крепкими головками ярко-желтые балаболки.
На берегах у самой воды поднялась осока. Трава эта злая, коварная: сорвешь ееруку до крови порежешь. В воде частый ситник встал и укрывает в своих зарослях пугливые утиные выводки.
Птичьим пересвистом и пощелкиванием встречается утро в лесу и в прибрежных кустарниках. А вечером, когда лежишь у затухающего костра, назойливо тянется в тишине над самым ухом тончайшая комариная струна. Взмахнешь рукойи сорвется струна, а полминуты спустя опять: з-з-з-з
Ничего нет более радостного и волнующего для рыбака, чем неожиданный и сильный, как взрыв, всплеск крупной рыбы. Тут остается только гадать: щука-злодейка за мелюзгой гоняется или красноперый язь на поверхности резвится?
Впрочем, дед Максимыч в таких случаях долго не раздумывал и не гадал.
Греби, Димка, к тому берегу! говорил он мне чуть слышно и лукаво подмигивал. Сейчас возьмем ее, голубушку. Только тихо, не спугни!
И вот из карбаса заброшен невод. Деревянные лопаткообразные поплавки, поддерживающие сеть в воде, расположились на реке полухороводом. А в середине, там, где у невода матица, чуть покачивается главный поплав, напоминающий маленькое седло.
Мы с дедом вылезаем на берег. Дед тянет одно крыло невода, ядругое. Постепенно мы сходимся, торопливо вытягивая сеть. Главный поплав все приближается и приближается к берегу.
Ниже нижницу! кричит дед и с ожесточением бросает ком глины в воду перед главным поплавом.
Это для того, чтобы рыба, испугавшись, шла наутек и попадала в матицу. А матицатакой мешок из мелкой сетки в середине невода, из которого рыбе уже не выйти.
Вдруг бац! Вырвалась рыба из воды вверх, сверкнула серебряной чешуей и перелетела по воздуху через поплавкитолько ее и видели.
Ах ты, лихорадка, ушла ведь! досадует дед, а сам, склонившись в воде, продолжает поспешно выбирать сеть.