Получил на «Октябрь» назначение, пожимая нам руки, громко и возбужденно сказал Костя. Иду с вами в рейс! Ух и набегался же я
С нами в рейс? Да ты вре шутишь, Костя.
Ну вот еще, врешь! Иду, и знаете кем? Ма-ши-ни-стом! Машинистом второго класса!
Поверить в это было невозможно. Но машина уже работала, и расстояние между бортом и причалом все увеличивалось. Самый лучший прыгун мира уже не смог бы одолеть это расстояние. А Костя все еще был с нами, на «Октябре». Значит, он действительно идет в рейс.
Но как, как ты сумел? спросил я, радуясь и все еще не веря происшедшему. Как?
Очень просто, ответил Костя, вытирая со лба пот. Правда, не так уж просто. Встретил я утром у пароходства Николая Ивановича. «Взяли бы вы, говорю, меня к себе на Октябрь учеником!»«А ты где сейчас?»спрашивает Николай Иванович. «На Канине, отвечаю. Только мне бы лучше у вас плавать. Там все-таки мои дружки, Димка и Илько. Вместе веселее. Нас было бы трое, как раз на все три вахты». «А сколько тебе лет?»опять спрашивает Николай Иванович. «Шестнадцать», говорю. «А машинистом второго класса пошел бы ко мне?» Я даже испугался сначала и отвечаю: «Не знаю». Тогда он повел меня в отдел кадров и там сказал: «Если у вас нет людей, то вот я нашел машиниста. Оформляйте! Мы больше ждать не можем. У нас в двенадцать отход».
Костя замолчал, снова вытер со лба пот и продолжал:
Ну, я и набегался, пока оформляли. Механик на «Канине» не отпускает, в отделе кадров тоже чего-то ворчат, мол, справлюсь ли. Только пять минут назад направление выдали. Я и сам не верю, все так быстро получилось. И дома не знают, что я на «Октябре», да еще машинистом, и в море иду. Ну, ничего, как-нибудь! Мы-то не пропадем, правда, Илько?!
Пока Костя рассказывал, «Октябрь» вышел на середину фарватера и ускорил ход. Мы были опять вместе.
Мы плывем далеко на север, к Новой Земле.
Там пропала без вести «Ольга», там почти десять лет назад погиб мой отец. Если бы найти какие-нибудь следы, хотя бы обломок весла, хотя бы кусочек парусины! Но «Ольга» была у северной оконечности Новой Земли, а «Октябрь» туда подниматься не будет.
Костя, сказал я, вот ты и машинистом стал. А через год-два, пожалуй, и механиком будешь!
Мы втроем сидели на крышке трюма. Илько мечтательно смотрел вдаль, на горизонт, в сторону клонящегося к морю солнца. Костя тихонько насвистывал. Он уже отстоял одну вахту.
А ведь это совсем нетруднобыть машинистом второго класса, отозвался Костя. Я на «Канине» учеником то же самое делал, проверял и смазывал машину. Только машинистом меня на один рейс взяли. Потом, наверное, заменят. А с «Октября» я все равно не уйду. Учеником, но останусь!
Может быть, мы так всю жизнь вместе проплаваем. Вместе веселее!
Я еще учиться буду, сказал Костя.
И изобретешь машину, которая и по земле будет ходить, и по воде плавать, и по воздуху летать. Помнишь, ты обещал?
Костя почувствовал, что я над ним подшучиваю.
Может быть, изобрету. Он помолчал, потом повернулся к Илько:
Ты чего такой скучный?
Я не скучный, ответил Илько. Так, задумался. На Печору хочется, в тундру.
В тундру, повторил Костя и хлопнул друга по плечу. Не скучай! В тундру ты еще успеешь. Еще много рейсов будет и на Печору. Спой-ка нам что-нибудь о твоей тундре!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯЯКОМСОМОЛЕЦ
На другой день на «Октябре» было назначено комсомольское собрание. Меня, Илько и матроса Зайкова принимали в комсомол.
Вася Зайков, паренек лет восемнадцати, в прошлом году приехал из деревни и плавал вторую навигацию. Он был застенчив и неуклюж. Работал неторопливо. Другие матросы подтрунивали над ним:
Ишь ты, Вася-то у нас комсомольцем будет. Теперь, брат, поторапливайся, показывай нам пример. А уж мать в деревне узнает, задаст тебе перцу. Такой комсомол покажеттошно будет!
Ничего, Васька, давай, давай, скорее в начальство вылезешь!
Комсомольская ячейка на «Октябре» была маленькаявсего четыре человека, считая Костю Чижова, только что пришедшего на пароход.
Я очень волновался, ожидая часа собрания. Мне хотелось после рейса встретиться с Олей. Она увидела бы на моей груди комсомольский значок.
В эти дни я часто думал об Оле. Хотелось поговорить о ней с кем-нибудь. Но Илько ее не знал, а Костю я стеснялся и даже немного побаивался. Он мог посмеяться надо мной.
Я рисовал в своем воображении, как мы пойдем Олей в кино. Если она согласится, я уже ничего не буду бояться. Я даже буду гордиться. Или мы поедем на лодке. Я стану грести, а Оля сядет на корму за руль. Отлогие волны от пароходов будут раскачивать нашу шлюпку. Может быть, Оля запоет, или я расскажу ей о море, об «Октябре», о первых рейсах.
Я вышел из кубрика в надежде найти Илько.
На палубе у борта стояли новый кочегар второго класса Бобин и матросы Зайков и Веретенников. Бобин только вчера вместе с Костей поступил на «Октябрь» Мы знали, что раньше он плавал кочегаром первого класса на «Коршуне», но его списали за пьянку и опоздание в рейс.
Сейчас Бобин был тоже подозрительно весел. Он что-то говорил Зайкову и громко смеялся. Веретенников, ухмыляясь, молчал.
Говорю тебе, иди и возьми заявление обратно, услышал я. Наплачешься ты с этим комсомолом!
Я подошел ближе.
Вот заставят тебя «Капитал» учить наизусть, как «Отче наш», продолжал Бобин, явно издеваясь над Зайковым. А книжища эта во какая!
Он потряс руками перед лицом Зайкова. Зайков оглядывался по сторонам и кулаком тер глаза.
А ты в этом «Капитале» ни одного слова не поймешь. И спросят тебя: «А ну-ка скажи, кто такой Карл Маркс!»
Я знаю, неуверенно произнес Зайков.
А что ты будешь делать, когда белые опять в Архангельск придут? Тебя как комсомольца первого за ушко и к стенке. Бобин снова захохотал.
Я не выдержал и бросился к нему.
Врешь ты, Бобин, врешь! Не слушай его, Зайков! Бобин открыл рот и с недоумением и любопытством посмотрел на меня.
А это еще что за сморчок? Ты на кого гавкаешь, гальюнная инфузория?!
Он схватил меня за воротник, прижал к себе и поднял над палубой.
Оставь его, сказал Веретенников тихо. Шум будет. Чего ты связался с мальцом
Я его оставлю, кричал Бобин, сжимая мне шею. Я ему покажу, где они зимуют! Ну как, сладко? Будешь еще, поганец, свой нос показывать?! Вот мы его немного уменьшим!
Двумя пальцами он ухватил мой нос и сдавил. Кажется, еще никогда я не ощущал такой резкой боли.
Пытаясь вывернуться, я освободил правую руку и с силой кулаком ударил Бобина в лицо. Он отпустил меня и разозленный хотел ударить ногой, но подбежавшие матросы удержали его.
Вид у кочегара был страшный. Волосы разлохматились. Из губы на грудь, на сетку каплями стекала кровь. Все еще не придя в себя от дикой боли, я снова бросился на него.
Опомнился я уже крепко схваченный Костей и Павликом Жаворонковым. Нас окружила команда. Зайкова и Веретенникова не было. С мостика спускался вахтенный штурман.
На собрании в красном уголке было восемь человек. Четыре комсомольца, трое насвновь принимаемыхи от партячейки старший механик Николай Иванович.
Я сидел и мучительно думал о происшедшем, о ссоре с Бобиным. Перед собранием я слышал, как секретарь комсомольской ячейки Павлик Жаворонков спрашивал у Николая Ивановича:
Проводить ли сегодня после всей этой истории? Может быть, день-два переждать?
Нет, ожидать нечего, возразил Николай Иванович. Именно сегодня и нужно провести.
Первым разбирали заявление Василия Зайкова. Он рассказал свою биографию. Родился в деревне, в семье середняка. Окончил три класса. Потом работал дома: пахал, косил, ловил рыбу, заготовлял дрова. Уехал в Архангельск, поступил матросом на пароход «Онега», а в эту навигацию его перевели на «Октябрь». Не судился. Взысканий по работе нет. Вот и все.
А почему ты хотел сегодня заявление назад взять? спросил Жаворонков.
Зайков, густо краснея, тер рукой глаза и молчал.
Ты хочешь вступить в комсомол?
Не знаю, пробормотал Зайков.
Поддался этому Бобину, заметил Николай Иванович. Слышал, слышал. Мне кажется, что от рассмотрения заявления Зайкова сегодня нужно воздержаться. Не отказывать ему, нет. Но пусть он поработает, пообживется с командой и подумает. А то, видите, он колеблется. Это плохой признак. Насилу тебя, Зайков, не тянут. Ты сам должен все обдумать и понять. А ежеминутно менять свои решенияне дело.
Комсомольцы так и решили: рассмотреть заявление Зайкова после рейса.
Илько приняли быстро. Все комсомольцы голосовали за него единогласно. Он сидел радостный и немного смущенный.
Наконец очередь дошла до меня. Волнуясь, сбивчиво я рассказал о себе. Мне задавали вопросы.
Где твой отец?
Я уже говорил. Он погиб в полярной экспедиции, еще до революции.
А почему ты решил поступить в комсомол?
Я написал в заявлении: хочу помогать партии, хочу быть впереди
Павлик Жаворонков насмешливо взглянул на меня.
А чего это ты драку затеял с Бобиным?
Я не затеял. Это он мне прищемил и и потому что онподлец!
Я наклонил голову, боясь, что в моих глазах заметят слезы. Неужели из-за этого Бобина меня не примут?
Тут неожиданно робко протянул руку и поднялся Зайков.
Бобин был выпивши и сказал, что когда опять придут белые, то нас, комсомольцев, будут ставить к стенке.
Он и в самом деле подлец! гневно сказал Николай Иванович. Что он болтает, тому больше никогда не бывать! А Красов старательно работает на судне и, по-моему, он вполне заслуживает быть комсомольцем.
Я плохо помню, как дальше шло собрание. Помню только в конце радостные лица Кости и Илько и их крепкие рукопожатия.
Я комсомолец! счастливый, шептал яЯкомсомолец!
ГЛАВА ПЯТАЯНА НОВОЙ ЗЕМЛЕ
К Новой Земле «Октябрь» подходил рано утром.
Издали мы увидели высокие величавые горы, которые, казалось, поднимались прямо из моря. Но чем ближе пароход подходил к земле, тем отчетливее было видно, что горы отстоят от берега очень далеко. Кое-где на горах сверкали ослепительные пятна снега.
Новая Землядва огромных острованаходится далеко за Полярным кругом и отделяет Баренцево море от Карского. Берега Новой Земли живописно изрезаны глубокими заливамигубами. В этих заливах мореплаватели находят для своих кораблей хорошо защищенные якорные стоянки.
День был ясный, безоблачный. Такие дни на Новой Землеявление редкое. Заканчивался июнь. Солнце в эти времена в Заполярье ходит по кругу, совсем не опускаясь за горизонт. День продолжается круглые сутки Читай книги и днем и ночью.
И я читал. Читал книги о Новой Земле. Мне хотелось побольше узнать об этом огромном и загадочном острове, вблизи которого трагически закончилась жизнь моего отца.
Из книг я узнал, что Новая Земля впервые была открыта новгородскими ушкуйниками. Еще в прошлом веке появились на Новой Земле первые постоянные жителиненцы, приехавшие из Тиманской и Большеземельской тундры.
В ноябре на Новой Земле начинается полярная ночьсплошная темнота, и солнце за сутки не показывается даже на полчаса.
Описания Новой Земли в старых книгах чаще всего были мрачными, отпугивающими. «Одно из действий, читал я со щемящей сердце тоской, производимых на вас отсутствием здесь деревьев и даже рослой травы, это чувство одиночества, чувство, овладевающее душою не только мыслящего наблюдателя, но самого грубого матроса будто теперь только наступает утро мироздания Совершенное отсутствие звуков, особенно господствующее в ясные дни, напоминает собою тишину могилы».
Могила! Может быть, здесь, на этом острове, есть и могила моего любимого отца. Или его могилой стала просто Новая Землябез похорон, без надмогильного холмика. Или голубые полярные льды, или холодные глубины океана.
Но что означает «грубый матрос»?.. Мой отец тоже был матросом. Разве он не мог быть мыслящим наблюдателем?!
В моей душе возникало чувство протеста против этого неизвестного мне путешественника, который, видимо, только себя и еще некоторых «избранных» считал «мыслящими наблюдателями». Я не совсем понимал также, что означает и «утро мироздания». Спросил об этом Костю. Он объяснял долго и путано и наконец запутался совсем.
Утро это значит утро, начало дня А вот мирозданиеэто значит мировое здание, наверное, самый большой в мире дом Понимаешь?..
Понимаю, что ты ничего в этом не понимаешь, сказал я. Какое же может быть утро у большого дома? У всех домов утро одинаковое.
А вот пойдем спросим у Николая Ивановича, упорствовал Костя, хотя и чувствовал, что не совсем уверен в своих объяснениях.
Пошли к Николаю Ивановичу, взяв с собой книгу.
Мирозданиеэто вселенная, весь мир, объяснил нам старший механик. А под словом «утро» здесь надо понимать начало.
Вот видишь, торжествующе заявил Костя. Я же говорил: начало дня, это значит утро
Новая Земля показалась этому путешественнику слишком пустынной, необитаемой, продолжал Николай Иванович. Потому он и сравнивает новоземельскую природу с зарождением жизни на Земле.
А ты спорил еще! сказал Костя, когда мы вышли из каюты старшего механика. Ну, кто был прав?
Ты был прав, усмехнулся я. «Мировое здание, самый большой дом в мире!» Эх ты, профессор! Поедем-ка лучше на берег да посмотрим это «утро мироздания»! Сейчас уже якоря отдадут.
Вначале Костя, судя по его лицу, хотел рассердиться, но потом улыбнулся.
Не будем спорить.
Он взял меня под руку, и мы с ним поднялись на палубу.
Где вы были? спросил встретивший нас Илько. Я вас ищу, ищу.
Ну как, Илько, похожа Новая Земля на вашу тундру?
Нет, совсем, совсем не похожа. У нас Печора не такая. И тундра у нас совсем не такая, как эта земля. Высокая земля. И где тут ягель? Одни камни. Плохо тут.
Ты вроде этого путешественника, который книжку написал, смеясь сказал я. «Плохо». Да ты ведь еще ничего не видел. А что, разве у вас в тундре пальмы растут?
Нет, у нас нету пальмы. У нас есть ягель. А без ягеля оленям нечего будет есть, и они помрут. Плохо!
Вот лучше поедем на берег да посмотрим Новую Землю. Тогда и говорить будем.
Загрохотал брашпиль, и якорь стремительно понесся в воду.
И вот мы впервые ступили на Новую Землю. Но какая это земля! Голые скалы, глинистый сланец. Камни, камни Неужели здесь нет даже травки?
Нет, оказывается, здесь есть мох и трава, правда, тощая и растет клочками. Но на одном из склонов, обращенных к солнцу, мы увидели даже цветы. Это были мелкие незабудки, бледно-желтые лютики, ромашки, колокольчики и камнеломки.
Мы даже видели березу и иву. Но назвать деревьями эти тоненькие стебельки трудно. Право, какое это дерево, если оно своими стебельками стелется по земле и их нужно разыскивать, разгребая мох?!..
На Новой Земле много птиц, и хорошему охотнику здесь раздолье. Были бы мы охотниками! Гуси, лебеди, утки, гаги, пух которых очень ценится, и многие другиенастоящее птичье царство! Как нам рассказывали, здесь, на птичьих базарах, собирается около миллиона птиц.
На Новой Земле пеня ожидало горькое разочарование. Я ехал сюда с затаенной надеждой узнать хотя бы что-нибудь об «Ольге» и о своем отце.
Но новоземельцыи ненцы и русскиеничего не знали и не слышали о судьбе команды «Ольги». Они даже не помнили такого судна. Ведь это было давнодесять лет назад. Сколько воды утекло за это время и сколько произошло событий! А может быть, «Ольга» и не заходила в Белушью губу Может быть, у них было мало провизии и топлива, и, чтобы не задерживаться, начальник экспедиции решил идти вперед, на север
Костя и Илько хорошо понимали меня. Я знал об этом. Тяжело остаться без отца! Костя помнил, как я вместе с ним мучился, ожидая вести об его отце в тяжелые дни интервенции. Костя оказался счастливцем. Перенесший все ужасы архангельской тюрьмы, каторги на Мудьюге, отец Кости все таки остался жив и вернулся. Погиб в полярном безмолвии мой отец. Умер от тяжелой болезни олений пастухотец Илько. Белогвардейцы расстреляли отца Оли Лукиной.
Мои друзья понимали, почему я был так печален. Вместе со мной ходили по становищу и расспрашивали местных жителей об «Ольге». Но эти поиски и расспросы остались безуспешными.
ГЛАВА ШЕСТАЯНИКОЛАЙ ГРИСЮК
Погода стояла штормовая, и «Октябрь» задержался с отходом.
Однажды Илько вернулся с берега возбужденный. Я только что сменился с вахты.
Нашел! закричал он, увидев меня. Нашел «Ольгу»!
Какую «Ольгу»?.. Где ты чего нашел?..
Да нет, не «Ольгу», а человека одного с «Ольги» нашел.