Товарищ командир! раздалось за спиной Овчинникова.
Выведенный из раздумья Овчинников обернулся. Перед ним стоял озабоченный Распутин.
Я, товарищ командир, насчет могилы товарища Ямщикова волнуясь и смущаясь, произнес рыжий паренек. Воевали вместе Памятник бы установить
А я при чем? удивился Овчинников. Я твоего Ямщикова в глаза не видел.
Так вы ж заместо его присланы! в отчаянии воскликнул Распутин. Важин «не положено», Камчатов «не положено», к кому же теперь?..
Не до памятников, сурово сказал Овчинников. Другие, брат, заботы. Так что извини.
Он кивнул расстроенному Распутину, пересек двор, вошел в помещение тюремной канцелярии, где из угла в угол нервно расхаживал хмурый начальник ЧК.
Не раздевать же мне теперь каждого из-за шрама этого, товарищ Камчатов, виновато говорил ему Важин. А в бане еще не все помылись, каждая камера отдельно, как полагается по изоляции, очередь
Очередь! огрызнулся Камчатов. Сутками мой!
Да, может быть, Овчинников давно в Харбине папиросами вразнос торгует, вступился за Важина Овчинников.
Защитничек! взвился Камчатов. Нет, чтоб помочь! А если здесь он?!
Как я помогу? удивился Овчинников.
Как, как!.. яростно передразнил окончательно вышедший из себя Камчатов. Сам в бане спины три, а чтоб контру эту отыскать!
Важин озабоченно почесал в затылке и искоса метнул осторожный взгляд на Овчинникова. Тот невозмутимо глядел в окно. В комнате повисло тяжелое молчание.
Ладно, не серчай, тихо сказал Камчатов Овчинникову и виновато тронул его за рукав. Третью ночь не сплю, сорвался.
Овчинников вздохнул и кивнул.
Ты вот что, Алексей, уже спокойно сказал ему Камчатов, выделишь в ночь на пятницу из своего взвода десять человек с двумя пулеметами для охраны железнодорожного моста под Шмаковкой.
А чего его охранять? удивился Важин. В кои веки товарный с дровами проползет.
Эшелон из Читы на фронт проследует, озабоченно объяснил Камчатов. Войска, пушки. Под Владивосток. Для последнего удара.
Понятно, сразу посерьезнел Важин.
Все равно нельзя полвзвода с тюрьмы снимать, хмуро парировал Овчинников. Мы здесь тоже не в куклы играем. Что случись кто ответит?
Придется снять, Камчатов развел руками. Случай-то, сам видишь, экстренный. Не приведи господь, Мещеряков про эшелон проведает. Представляешь?..
Овчинников недовольно кивнул подчиняясь. Он продемонстрировал Камчатову свою лояльность и теперь был спокоен.
Да ты, Леха, не переживай, на одну ночь можно, решил до конца прояснить ситуацию Камчатов. Ну, бывайте.
Он нахлобучил картуз и вышел из канцелярии. Важин недобро наблюдал в окно, как начальник ЧК размашисто шагал по двору к вахте.
Мне срочно нужен Мещеряков, сказал Овчинников.
Важин удивленно повернул голову:
Вас ведь предупредили: все, что необходимо, можете передать через меня. Если насчет эшелона я сообщу сам.
Я должен говорить с Мещеряковым, это очень серьезно, настаивал Овчинников. А у вас свои дела: искать в бане Овчинникова. Не так ли? Он улыбнулся.
Хорошо, этой ночью, кивнул Важин и уважительно покачал головой. И нервы же у вас, господин капитан.
Через полчаса Важин появился в центре города. Низко летели рваные тучи. По аллее пустынного сквера злой ветер гнал жухлый осенний лист. Важин присел на край мокрой скамьи, откинулся на ее спинку, закурил. Неприметно огляделся вокруг: никого Он погасил спичку, бросил ее в стоящую рядом урну и быстрым движением засунул маленький бумажный шарик в тайник щель под сиденьем скамьи. Выждал немного, швырнул в урну недокуренную папиросу. И, подняв от ветра воротник шинели, неспешно зашагал прочь.
В это самое время в нескольких кварталах от сквера, в здании Воскресенской ЧК, конвойный распахнул дверь в кабинет Камчатова, ввел Плюснина и вышел в коридор. Начальник ЧК кивнул арестованному и вежливо указал ему на стул у своего стола.
Наконец-то, Плюснин сел, с облегчением вздохнул.
Ну вот, приветливо произнес Камчатов. Теперь мы знаем о вас почти все, гражданин Плюснин.
Плюснин застыл. Мертвенно побледнел.
Остался один вопрос, будто невзначай сказал Камчатов. К кому и зачем послал вас в тюрьму Мещеряков?
Плюснин молчал. Его лицо напоминало гипсовую маску.
Мещеряков загнал вас в капкан, сказал Камчатов. Неужели вы будете хранить его тайну?
Я не стану вам помогать, все равно меня расстреляют, мертвым голосом произнес Плюснин. Моих грехов на сто «вышек» хватит. Он поднялся с места. Так что не трудитесь вызывать.
Как знаете, равнодушно пожал плечами начальник ЧК. Плюснин церемонно поклонился и решительно двинулся к двери, в проеме которой его уже ждал конвойный.
Между тем события в центре города шли своим чередом. Опускался вечер. Начинал накрапывать дождь. Все так же пустынно и неуютно было в сквере. Остроносый мещеряковский связник опустился на край скользкой мокрой скамьи, где прежде сидел Важин. Закурил. На ощупь, не поворачивая головы, неприметно вытащил из щели бумажный шарик, оставленный недавно начальником тюрьмы. Сунул его в карман и неторопливо направился к выходу из сквера. Путь Остроносому предстоял долгий в лес, к есаулу.
Пока связник месил сапогами грязь проселка, Овчинников, сняв буденовку и распахнув шинель, сидел на ветхом венском стуле и с интересом наблюдал, как за столом Нина, ловко насадив на круглого деревянного болвана колпак из розового фетра, тщательно закрепляет его портновскими булавками. За окном шляпной мастерской густели промозглые осенние сумерки, но здесь, внутри, кафельная печь источала блаженное тепло. Треснула в углу рассохшаяся половица.
Приятно, должно быть, делать женщин красивыми, мечтательно проговорил Овчинников.
Нина вогнала в дерево последнюю булавку, подняла на Овчинникова обиженный взгляд:
Вы что, Алексей, издеваетесь? Бредить Комиссаржевской, а стать провинциальной модисткой?.. Она тяжело вздохнула.
Все может неожиданно измениться, задумчиво проговорил Овчинников. У вас в самом деле поразительный дар перевоплощения. Вот увидите, в конце концов судьба вознаградит вас за него.
Вашими бы устами Нина взглянула на часы, спохватилась: Мы опаздываем на репетицию!
Она энергично поднялась из-за стола. Овчинников быстро встал, подал ей пальто.
Знаете, Нина, с каждым днем я все больше вхожу в роль. Он смущенно улыбнулся. Никогда не думал, что можно так глубоко вжиться в чужой образ. Жду не дождусь премьеры. Очень хочу испытать себя на публике. Прямо дух захватывает.
Вот видите, Нина взяла зонт, покровительственно усмехнулась. А упирались. Кто знает, вдруг из вас еще получится великий артист?
Я очень бы этого хотел, серьезно сказал Овчинников.
Нина погасила в мастерской свет и вместе с Овчинниковым вышла в холодную сырую тьму улицы.
Во влажной мгле осенней ночи смутно мерцал сквозь дремучую чащобу тусклый светлячок оконца лесной заимки. Возница, сидевший в передней части телеги, хлестнул лошадь и обернулся к продрогшему Овчинникову:
Вот и приехали. Сейчас согреетесь.
Овчинников ничего не ответил, лишь плотнее запахнул шинель.
Лошадь бойко затрусила к близкому дому.
Там, в горнице на заимке, чадящая керосиновая лампа освещала странный натюрморт: самовар, бутылку водки, неоконченный пасьянс и початый пирог с тремя воткнутыми в него зажженными свечами. Мещеряков плеснул Кадырову и себе водки, обернулся к застывшему у стола Шерифу. Ошейник пса густо украшали боевые царские ордена на ярких муаровых лентах: Святой Анны четвертой степени с мечами и бантом и надписью «За храбрость», Святого Станислава третьей степени с мечами и бантом, Святой Анны третьей степени с мечами и бантом, Святой Анны второй степени с мечами, Святого Станислава второй степени с мечами. Среди орденов висела светло-бронзовая медаль в память трехсотлетия царствования дома Романовых. Есаул серьезно сказал овчарке:
За твою собачью жизнь, друг!
За нашу, поправил, невесело усмехнувшись, Кадыров, собачью
Пошляк ты, Кадыров, поморщился Мещеряков. Ничего святого.
Выпили. С улицы донесся сопровождаемый лошадиным фырканьем скрип подъехавшей телеги.
Вот и он, сказал Мещеряков.
Пес, звеня регалиями, кинулся к дверям.
Шериф, назад! приказал хозяин.
Собака послушно вернулась на место возле хозяина. На крыльце, потом в сенях раздались гулкие шаги. Дверь отворилась. Вошел Овчинников.
Добрый вечер, господа, сказал он, потирая озябшие руки.
Мещеряков кивнул, поднялся, жестом пригласил гостя к столу. Овчинников сбросил шинель и шлем на лавку, подошел.
У нас праздник, сказал есаул. Шерифу три года.
Он налил водки в пустую кружку, придвинул ее Овчинникову.
Я не предупрежден, сказал тот. Неловко без подарка.
Ничего, успокоил Мещеряков и притянул к себе пса.
Забренчали на ошейнике награды. Во взгляде Овчинникова отразилось изумление.
Я подарил ему сегодня все, что заслужил за три войны, отвечая на немой вопрос, серьезно сказал есаул.
Это не лучшая из шуток, поморщился гость.
Ну, о ваших-то шуточках я наслышан, усмехнулся Мещеряков. Одни расстрелы под Моцарта чего стоят. А я не шучу. Шериф единственный, кто не предаст.
На этот раз есаул не кривил душой и не рисовался. Он говорил чистую правду. Шериф в самом деле был единственным живым существом, которому он беззаветно верил и которое по-настоящему любил. Родители Мещерякова умерли от тифа, братьев и сестер не было, мужской дружбы он не признавал, женщин глубоко презирал. Впрочем, презирал и ненавидел он не только женщин, а всех без исключения людей. Да и вообще есаул считал, что человек трагическая ошибка природы. Никогда не появлялось на земле создания более гнусного. Любое живое существо, кроме человека, ведет себя естественно: добывает пропитание и заботится о безопасности своей и своих детенышей. Ни один хищник, даже самый коварный и свирепый, не убивает, когда сыт. И только человек, словно в насмешку названный венцом творения, постоянно губит себе подобных из жадности, зависти, властолюбия. Лишь человек бессмысленно уничтожает природу и животных, уродует и разоряет все вокруг, неся с собой смерть и запустение. Вот почему классическую формулу «все живое разумно» Мещеряков считал совершенно неверной в отношении человека. Поскольку существование этого гнусного создания приносит только вред, человек неизбежно вымрет, исчезнет с лица земли, как исчезли некогда игуанодон и птеродактиль, и его исчезновение станет высшим торжеством правды. Так какое же ощущение, кроме омерзения и ненависти, мог вызвать человек у есаула? И вправе ли сравниться то жалкое, фальшивое, неверное, что принято называть человечьей преданностью, с безоглядной воинствующей преданностью Шерифа, готового в любой момент без колебаний отдать за хозяина жизнь?..
Мещеряков поднял свою кружку и выжидательно посмотрел на Овчинникова.
Что ж Овчинников тоже поднял кружку. Тогда за верность, первую из добродетелей!
Великолепный тост, сказал есаул.
Овчинников выпил до дна, поставил кружку и, помолчав, сказал:
Я ничего не принес Шерифу. Но у меня подарок для вас.
Мещеряков тоже выпил до дна и спокойно сказал:
Если вы об эшелоне я знаю. Мы вырежем охрану и взорвем состав на мосту. Там глубоко, и течение сильное. Никто не спасется.
Я о другом, сказал Овчинников. Вывести из тюрьмы одного Синельникова невозможно
Он сделал паузу, выжидательно глядя на Мещерякова. Лицо того словно окаменело.
но можно освободить сразу всех заключенных Воскресенской тюрьмы и одновременно уничтожить всех красных в городе, невозмутимо продолжил Овчинников. Тогда и Синельников ваш!..
Лишь теперь Овчинников сел на скамью, откинулся на спинку. Мещеряков, не сводя с него настороженного взгляда, уселся напротив. Кадыров, по обыкновению недоверчиво глядя на Овчинникова, устроился рядом с есаулом.
Осечки быть не может, я продумал все, спокойно проговорил Овчинников. Сейчас я изложу свой план. Возникнут сомнения, не стесняйтесь.
Мещеряков, не сводя с Овчинникова глаз, смешал карты неоконченного пасьянса и стал тасовать колоду.
Итак, ваш человек, напившись в городе, кричит обидные для власти слова, начал Овчинников. Его забирают в ЧК для проверки. Протрезвев, он якобы со страху выбалтывает, что служит у вас порученцем, что вам известно об эшелоне и что в ночь на пятницу ваш отряд взорвет его вместе с мостом. Камчатов не удивится вашей осведомленности. Важину и мне он говорил, что в городе у вас есть уши. А такого верного случая расправиться наконец с вами красные не упустят.
Баранов с двенадцатью саблями не рискнет напасть, сказал есаул. Мы вырубим их в четверть часа.
Все верно, Овчинников кивнул, усмехнулся. Именно поэтому у красных один выход: на одну ночь придать Баранову весь мой взвод охраны.
Не считайте их полными идиотами, поморщился Мещеряков. Обнажить тюрьму с государственными преступниками?.. Он отрицательно покачал головой.
Камчатов так вас боится, что уже приказал мне снять с тюрьмы десять человек, сделав ударение на слове «уже», спокойно сказал Овчинников. Это на всякий случай, для страховки. Так неужели они не снимут остальных, зная о вашем нападении точно?
Ночь без стражи? Есаул уже колебался.
Попытайтесь встать на их место и вы увидите, что риск минимальный, сказал Овчинников. Октябрь, смеркается рано, светает поздно. Взвод уйдет вечером в темноте и к рассвету вернется. Никто этого не заметит. Но даже этот минимальный риск тысячу раз оправдан: покончить с вами внезапным ударом. Камчатов только об этом и мечтает. Ведь в открытом бою у него никаких шансов.
Гм Ну, предположим. Есаул стал раскладывать новый пасьянс. Предположим, взвод уйдет. Дальше что?
Дальше кроме Важина, в тюрьме останутся лишь шестеро надзирателей, по двое на этаж, и четверо часовых на вышках, сказал Овчинников.
Все равно одному Важину с ними не справиться, а штурмом тюрьмы не взять. Мещеряков говорил, не поднимая головы от карт. Численное превосходство хорошо в поле.
Штурма не будет, существует военная хитрость, сказал Овчинников. Пока красные ждут у Шмаковки, вы в темноте подойдете к тюрьме. Часть ваших людей оденется красноармейцами и изобразит конвой. Другие спрячут оружие под шинелями и сыграют пленных. Важин без хлопот впустит отряд во двор. Останется перебить часовых и надзирателей и раздать освобожденным офицерам оружие из тюремного цейхгауза. Его там воз. Любого. Сам видел.
Мещеряков продолжал молча раскладывать карты. Потом, не поднимая глаз от пасьянса, кивнул:
Пожалуй.
Лицо Кадырова было совершенно бесстрастным. Он смотрел на Овчинникова, не отрываясь и не произнося ни звука.
И вот на красных у Шмаковки навалится уже четыреста пятьдесят человек с трофейными пулеметами, спокойно продолжал Овчинников. Дел на десять минут. После этого ничего не помешает взорвать мост с эшелоном. Вот и все. В отличие от вашего пасьянса мой не может не сойтись.
И мой сошелся. Мещеряков смешал карты и поднял глава на Овчинникова. К удаче. Он улыбнулся. Как вы додумались?
Я закончил академию генштаба и шесть лет воевал сначала с немцами, потом с красными, сухо объяснил Овчинников. Когда Камчатов сказал об эшелоне, я понял: вот она, удача!
Кадыров передернул плечами и, кивнув на Овчинникова, со злой усмешкой сказал Мещерякову:
Он так рассчитал за красных, будто с ними советовался.
Есаул расхохотался.
Просто, как все гениальное, весело сказал Овчинникову. Дети природы дьявольски проницательны: инстинкт вернее формальной логики.
Овчинников, не глянув на Кадырова, брезгливо поморщился:
Предпочитаю все же формальную логику. Она для белых и для красных одна. Разумеется, ваше дитя природы о ней не слыхало. Последовал пренебрежительный кивок в сторону Кадырова. Жаль, что вы с ним играете на равных.
Полно, господин Овчинников, неужели вы обнесены чувством юмора? примирительно сказал Мещеряков.
У нас не партия в покер, я не расположен шутить, зло парировал Овчинников. Надоели дурацкие ловушки. Думал, что после фальшивого расстрела вы угомонились. Вижу, что ошибся.