То есть тогда ты злилась. Теперь ты меня презираешь. В этом ряду будет место чему-то хорошему, если я извинюсь?
Кая отряхнула белые руки, вытерла их о льняной передник. К закатанным рукавам прилипли кусочки теста, на щеке была длинная полоса от муки, сказать или нет? В волосах у нее снова были цветы, нарвала васильков, темно-синими звездочками казались они в ее растрепанной косе.
Ты хочешь извиниться, сир рыцарь?
Эберт, поправил он. Не стоит называть меня рыцарем, правда.
Сир рыцарь, повторила она. По имени здесь зовут только друзей, а ты мне не друг.
Я приношу тебе извинения, Кая-Марта. Приношу от чистого сердца. За то, что был груб и неосмотрителен. За то, что обидел дурными словами твоих людей. И тебя.
Та усмехнулась, поставила хлеб в печь, закрыла заслонку.
Простить я могу тебя, отчего не простить. Ты мне не брат и не сват, к утру позабуду. Только какой от этого прок. Ты лишь жалеешь, что слова сорвались с языка, но веришь в них без оглядки.
Эберт замолчал. Таких разборок от незнакомой девицы он не ждал, да, признаться, и не хотел. Он пришел и принес извинениякакой еще с него спрос. Он удивленно посмотрел ей в глаза и увидел, что она смеетсяеще чуть-чуть и зайдется от смеха.
Да ты действительно веришь в то, что говоришь, смеялась она, а голос ее звенел. О бедный сир рыцарь, как же мне жаль тебя, до слез жаль, разве не видишь? и она снова расхохоталась. Как же ты живешь так, я бы не выдержала.
Эберт вновь чувствовал раздражение и недоумение, которые вызывала у него разве что Сольвег. Он уже не хотел спрашивать ни про легенду о рыцаре, ни про что. Он уважаемый человек и без смеха черниили не черни, он не знал, кто она, и знать не хотелон может вполне обойтись.
Постой, все еще смеясь, проговорила она и взяла его за руку. Незачем так убегать, раз уж пришел. Любопытно ведь, что привело гордого рыцаря к такой, как я, если уж дружбы не ждал. Сядь.
Она подвинула ему крохотную разваливающуюся скамью. Эберт неохотно присел. Кая-Марта вновь улыбалась, но уже без обидного смеха.
Что привело тебя?
Эберт замялся. Сказать извинитьсяона не поверит и уже точно отошлет восвояси. Сказать ей правду? Про разговор с Микаэлем, с Лансом, про ссору с Сольвег, про то, что он знать не знает, чего хотят от него остальные, про смутную память о прошлых днях, а какое она имеет к этому отношениекому ведомо.
Помнишь, ты рассказывала детям сказку?
Детям и тебе, раз уж ты слушал.
Там была сказка про рыцаря.
которым ты, по словам своего друга, совсем не являешься, улыбнулась она и облокотилась совсем по-ребячьи о стол, как тогда.
Откуда она? спросил ее Эберт. Я читал ее в детстве, очень давно.
Она усмехнулась.
Сказку про рыцаря знают все дети. Возьми рыцаря, возьми дорогу и меч, врага и принцессувот тебе сказка. Их много на свете.
Нелепая сказка, прости уж, и рыцарь нелепый. Куда проще взять армию. Убить врагов и дракона. Принцессу вернуть опять королю за большую награду. На деньги выкупить землю и замок построить. Прекрасный план для нищего рыцаря, еще скажешь нет. Так к чему рассказывать детям другое.
если драконов нет, а счастья подавно? девушка улыбнулась, сорвала травинку и положила в рот кончик.
Отчего же нет счастья, оно есть. Только оно совершенно не такое, как вы все рисуете. Счастье в покое, порядке, стабильности.
Значит, ты счастлив? тут же спросила она и внимательно посмотрела на него.
Выходит, что да, рыцарь развел руками и вернул ей улыбку. Разве это так плохо?
Тогда до конца жизни, сир рыцарь, молись всем богам, чтобы остался таким же, как есть. Горечи сожаления тебе не вынести никогда.
Думаешь, что хорошо меня знаешь?
Не знаю, сир рыцарь. А дело в том, что не очень-то и хочу.
К своему удивлению, Эберт почувствовал укол обиды. Он всегда считал себя человеком, достойным уважения и более чем. Он знатен, богат, образован, начитантаким знакомством любой бы гордился, а дружбой подавно.
Я в общем-то и не думал, что мы станем добрыми друзьями, язвительно проговорил он.
Я в общем-то тоже, в тон ему ответила девушка. Не дуйся, сир рыцарь, тебе не идет. Лучше держи.
Она уже вынула хлеб из печи, свежая корка так захрустела под острым ножом. Из разреза повалил густой пар. Она отломила горбушку и протянула ему.
Держи и попробуй. У нас не принято оставлять знакомство без угощения, пусть и знакомство не очень приятное.
Он взял хлеб, горячий мякиш обжигал ему пальцы. Когда он последний раз ел хлеб из печи? Должно быть в аббатстве, когда Микаэль таскал поджаренные пресные булочки за пазухой и тайно проносил добычу к ним в комнату.
Вкусно тебе?
Тот смолчал. Слишком хорошо представлял, насколько сейчас он смешон, пытаясь совладать с горячим хлебом и не обжечь себе небо.
Кая тем временем смахнула со стола оставшуюся муку, поставила на него два больших ящика.
Тебе пора.
Эберт встал, с любопытством посмотрел на ящики. Попытался приоткрыть крышку, но тут же получил по рукам.
Не твое дело, сир рыцарь.
Тот лишь пожал плечами.
Это всего лишь свечи, проговорила она. Я их делаю и продаю. До сих пор будешь звать меня бездельницей и попрошайкой?
Продашь мне одну?
Он снова положил на стол серебряную монету. Это меньшее, что он может сделать. Не самое плохое завершение знакомства, а серебро для нее как трехдневный заработок. Нахальная девчонка, думал он. Нахальная, глуповатая, а коготки выпускает так, будто вправе. Однако он смотрел на эти худые руки, на гордо вздернутый нос и на кожу бледнее бумаги и думал, что, наверное, ему не хотелось бы оставлять этих злых недомолвок.
Так продашь?
Бери даром, усмехнулась она. Мне света не жалко для тех, кто в потемках сидит.
Она взяла темную, из истрепавшегося льна ткань, завернула в нее две свечи. Перевязала грубой веревкой, заткнула за узел ромашку, шалфей и лаванду. Протянула ему.
Держи и прощай. Надеюсь, мы не увидимся.
Он взял сверток, посмотрел на улыбку. Она лжет, думал он. Лжет, не стыдится, смеется. Отлично ведь знает, что встретятся снова, даже если он и не знает зачем.
Глава VII
Сольвег была зла и растеряна. С их размолвки с Эбертом прошло уже десять дней, а от него не было ни слуху, ни духу. Он ушел тогда, не сказав ничего, а ту оплеуху она бы с удовольствием залепила ему вместо служанки. Она все еще злилась на него, когда вспоминала тот вечер, и хотела устроить ему какую-нибудь мелкую нелепую женскую месть. Так, чтобы отвести душу. Обобрать его до нитки и сбежать она успеет и после замужества. Когда сил на злобу уже не осталось, она мысленно пыталась убедить себя, что нечего с убогого взять. Потом вспоминала горделивую осанку, благородное лицо, холодный проницательный взгляд и скрежетала зубами. Будь он старым плешивым толстым калекой с гнилыми зубами, ненавидеть его было бы проще. Но Магнус не прав, совершенно не прав. Этот зазнавшийся безродный бродяга ничем не смог ее бы привлекать, хоть бы и трижды отверг ее ласки. Она не настолько глупа, чтобы увлечься тем, кого не так давно предлагала убить и ограбить. «Ты не убийца, не смеши меня, Сольвег.» Ха! Может, и не убийца, но в тот день до одури хотелось сжать свои слабые руки на его глупой шее и придушить наглеца. Потому как он заслужил.
В минуты крайней досады Сольвег думала, привлекают ли его женщины в принципе, но устало отмахивалась от этой мысли как от нелепой и глупой. Этого болвана не привлекает никто, и даже она, Сольвег Альбре, недостаточно хороша для него. Она бы написала ему письмона приличия в общем-то было ей наплевать и не в ее положении и привычках о них думать и вовсе. Можно было бы повиниться. Прикинуться нежной овечкой, написать, что тоскует, что он был несправедлив, ах, как несправедлив и как жестоко обошелся с ее девичьим сердцем. От одной мысли об этом ее передернуло. Чтобы написать такое, ей понадобится изрядная доля вина из отцовского погреба да Магнус под боком. Иначе она не согласна. Да и в принципе она понимала, что жених не поверит. Считает, что видит ее насквозьнаивный глупец, есть еще столько сюрпризов, ты и не знаешь.
Она взяла клочок бумаги, перо. Лениво вывела на нем: «Любезный сир Эберт, вы ленивая невразумительная скотина. Потрудитесь объяснить, где пропадаете эти дни и извольте притащить вашу голову сюдамне кажется из нее выйдет весьма неплохая чаша для пунша.» Она нарисовала внизу пару завитушек, приписала витиеватую «С», полюбовалась своим творением. Фыркнула, скомкала бумагу и бросила в угол. С каким удовольствием она послала бы ему это письмо, лишь бы посмотреть, как медленно сползет с него эта невозмутимая маска. Это было бы забавно. Крайне забавно.
Все переводишь чернила? Магнус подошел сзади и коротко поцеловал ее в макушку. Ты же никогда не любила писать.
Писала письмо своему благоверному, сказала она, глядя ему прямо в глаза. Ее забавляло, как изредка в них вспыхивали огоньки жгучей ревности, в которой он никогда не признается. Говорила, что хочу снять с плеч его голову и использовать не по назначению.
Я всегда знал, что душа твоя нежна и добра, язвительно улыбнулся он. Прекращай строить из себя оскорбленную невинность. У меня для тебя есть подарок.
Сольвег фыркнула. Подарков от нищего аптекаря ждать не приходится. Но если он все же собрался с духом и принес ей отраву для верного рыцаря, то она будет ему благодарна, хотя это и было не к спеху.
Он положил перед ней большой лист бумаги, сложенный вчетверо и скрепленный печатью. Печать дома Гальва, ее любезного жениха. Рядом лежало еще несколько подобных листков с печатью главного банка страны. Сольвег удивленно вскинула тонкие брови и посмотрела на гостя.
Что это?
То, что мне удалось раздобыть, он усмехнулся. За весьма приличную плату, моя дорогая. Это семейство никогда не отличалось большой щепетильностью в вопросах охраны. Они и понятия не имеют, что даже некоторая прислуга недолюбливает выскочек. Десяток монет здесь, десяток там В общем это из личного стола твоего рыцаря-торгаша. Вскрой печать.
Сольвег осторожно развернула бумагу. Мелким изящным почерком там была исписана вся страница.
Это ведь
Да, дорогая, Магнус подвинул стул и сел рядом. Это именно он, вексель на ту сумму, что твой отец задолжал семье Гальва. На очень приличную сумму, смею заверить, с его личной подписью и заверениями. Вскрой теперь остальные.
Сольвег дрожащими руками вскрыла остальные бумаги, бегло пробежала по ним глазами.
А это о том, что твой будущий муж выкупил долги твоего отца у банка и дом ваш больше не заложен. Я знаю одного прекрасного человекапару взмахов его пера и там будет стоять совершенно не имя Эберта, а твоего отца.
Он придвинулся ближе и взял ее руки в свои.
Ты ведь понимаешь, что это значит?
Она смотрела на него во все глаза. От когоот кого, а от вечно язвительного и скептически настроенного аптекаря она такого не ожидала.
Сольвег?
Да? переспросила она хрипло и не узнала своего голоса; отчего-то ей стало некомфортно и дико. Ей хотелось вырвать свои ладони из его больших и холодных рук, лишь бы не чувствовать, как бьется в них мелкая жилка, как он нервно поглаживает ее кожу указательным пальцем.
Ты знаешь, что это значит?.. Эй! Посмотри на меня, не отводи взгляда, он взял ее за подбородок и немного грубо повернул к себе. Кому бы еще она позволила подобное. Ты меня слушаешь?
Она кивнула.
Ни один суд не докажет, что твой отец хоть что-то еще ему должен. У него не останется доказательств. Вот и все, он останется в дураках, так, как ты всегда и хотела! Ты свободна, Сольвег, теперь свободна. Уничтожь вексель, оставь бумаги о выкупе. Только и всего. Только и всего. Ты права, играть по правилам скучно, а это оказалось весьма просто.
Он рассмеялся. Смех был странным, будто карканье старой вороны. «Свободна, тяжелым гулом отдавалось в ее голове. Свободна, свободна» Голова казалась слишком большой, ватной и неуклюжей. Губы пересохли. К шее прилипла тонкая прядь и щекотала кожу. Убрать бы ее, убрать, если только заставить себя пошевелить хоть пальцем.
Давай, я помогу тебе, он зажег поспешно свечу. Взгляни на себя, да ты вся дрожишь. Не ждала ведь такого, верно, красавица? Гляди, как все просто.
Он взял вексель, поднес было кончик к свече, но Сольвег резко схватила его за руку.
Прекрати!
Тот удивленно посмотрел на нее.
Почему?
Он вновь поднес бумагу к огню, но она выхватила ее из его рук и поспешно затушила рукавом дорогого платья мелкие искры. Вроде даже не обуглилось. Повезло.
Сольвег?
Она не хотела поднимать взгляд. Магнус встал и она знала, что за лицо увидит, стоит ей посмотреть. О, она любила играть, очень любила, и с Магнусом больше всего, потому что не знала, насколько позволит он мучить себя и дурачить.
Посмотри на меня.
Она прикрыла глаза, вздохнула, небрежно отбросила вексель в сторону. Посмотрела на него, будто ни в чем не бывало. Прекрасная бледная маска, кривая улыбка, насмешливый взгляд. Чего еще он хотел. Большего он не увидит. Ни смятения где-то глубоко в душе, где даже она не заметит, ни быстрого стука сердца, который гулом колокола стучит в ушах.
Я не жгу ценные бумаги почем зря, спокойно проговорила она и потянулась к графину с водой. Налила стакан, слегка пригубила. Легкий холод пробежал по телу и врать стало легче. Я не так воспитана, хотя откуда аптекарю знать про такое.
Отговорка была дешевая, Магнусу она глаза не отведет, обозлит его только.
Не заговаривай мне зубы, пожалуйстатихо проговорил он; в тусклом свете свечи он казался бледнее обычного, а скулы острее. Почему ты не хочешь сжечь вексель? Ты станешь свободной, начнешь все сначалане этого ли ты желала, когда несла околесицу про мать Эберта, храбрость и право на счастье?
Много мне радости оставаться здесь, дома с отцом, которого я ненавижу, Сольвег расхохоталась. Ждать, когда он снова продаст меня еще одному голодранцу за горстку монет!
Нет, с жаром возразил Магнус. Он не продаст.
Он подошел совсем близко к ней, взял ее руку в свои и крепко сжал. Сольвег почувствовала, как кольца впиваются в пальцы, хотела охнуть, но посмотрела на него, на своего старого друга, заговорщика, частенько любовника и ей стало жутко. Она нечасто видела его таким. Язвительный, холодный, он относился к ней будто небрежно, хотя ей было известно, что все это маска. Это в нем и подкупало, с ним можно было быть сколь угодной властной, мерзкой, жестокойведь он был таким же. Ни разу за все это время она не слышала от него ни слова ласки, ни слова нежности и это было в порядке вещей, к чему усложнять. Он признал ее власть, скалить зубы может сколько угодно. Это игра, всегда была игра, в которую от скуки они играли не первый месяц, оба испорченные до краев. Что-то пошло не по плану. И это пугало ее.
Я нашел, кому перепродать свое дело, продолжал говорить Магнус, воспользовавшись тишиной; Сольвег чувствовала, что руки его немного дрожали.
Ты удивишься, но денег будет не мало. Ты уж прости, но все больше, чем у тебя в последние дни. Тебе незачем будет оставаться здесь, в этом доме. Незачем с тоской бродить по этим залам, где ты, точно заложница, я знаю, ведь ты говорила
Когда она говорила ему? Много месяцев назад в минуту нелепой слабости, зачем он припоминает ей это. Зачем он все помнит.
Незачем будет прятаться за шторками кареты, чтобы не видеть опротивевшие взгляды глуповатых матрон и торговок. Оставаться с тем, кто испортил тебе жизнь, ублажать его старость. Нам хватит денег, Сольвег, нам хватит, поверь
Нам? хрипло переспросила она, стараясь незаметно высвободить свою руку.
Да, нам. Мы уедем, как и планировали. Начнешь все сначала. С собой возьмешь все, что захочешь, все, что получится. Ведь такой был у нас план. Раздобыть деньжат и сбежать. Вместе.
Постой, резко перебила Сольвег. К ней наконец вернулось самообладание. Не такой был план. План был разорить моего мужа и сбежать. А я, как ты видишь, еще даже не замужем.
Нам это уже не нужно, он отмахнулся. Я продаю дело, и мы уезжаем.
Сольвег вырвала свою руку.
Я никуда с тобой не поеду, холодно проговорила она. Возьми себя в руки, Магнус. Ты смешон.
Он встал. Она, не мигая, смотрела на него и почти видела, как на его лицо наползает холодная маска.
Значит, смешон? медленно переспросил он ее.
Да, бросила Сольвег, отвернулась от него, налила стакан воды, будто все это ее не касалось. Смешон, смешон!
Какая же ты мерзкая лживая тварь, тихо промолвил он и положил руку ей на плечо.
Она вздрогнула и поежилась. Гнать его надо отсюда. Причем побыстрее.
Так уж не терпится замуж? По-прежнему станешь мне лгать, что его презираешь?
Не неси чепухи, отмахнулась она. Ты меня утомил. Уходи.
Я не уйду, пока ты мне не ответишь, рявкнул он; его рука от плеча двинулась к шее. Такая тонкая, пробормотал он. Такая нежная. Коснись ее пальцем и хрустнет, как будто тростинка Ты наверно и не догадываешься, что какая-то часть меня до одури мечтает об этом, а, милая Сольвег?