У ворот он задержался; постоял в сторонке, пропуская мимо себя этот поток человеческого материала, и в груди его нарастали радостное волнение и уверенность в собственном особом предназначении, в том, что впереди у него большие дела, что в жизни его ждет некое особое место и он должен искать и найти его.
Он поспешил вперед, неожиданно для себя охваченный чувством благодарности к Фергюсу Макдональду за то, что тот оказал на него давление, заставил его посмотреть на себя со стороны и прервал этот бездумный дрейф по течению, которому Марк отдавался с тех пор, как бежал из Ледибурга.
Андерс, вы опоздали.
Начальник отдела поднял голову от бухгалтерских талмудов и строго посмотрел на Марка. Каждый из его подчиненных сделал то же самое: перед юношей возник длинный ряд обращенных к нему лиц с одинаковым строгим, осуждающим выражением.
Что скажете в свое оправдание?
Да я всего на минутку, очистить стол, улыбаясь, ответил Марк, все еще ощущая веселое волнение в груди. И навсегда попрощаться с вами.
Осуждающее выражение на лицах исчезло, сменившись потрясением.
Уже в сумерках Марк открыл заднюю калитку и прошел на кухню. Весь день он гулял без цели, не мог усидеть на местеновые чувства будоражили его, новые мысли теснились в голове и толкали вперед. И только увидев свет за окошком и почуяв запах горячей пищи, Марк понял, как сильно он проголодался.
Кухня оказалась пуста, но из комнаты его окликнул голос Хелены:
Марк, это ты?
Не успел он ответить, как она появилась в проеме двери и прислонилась бедром к косяку.
Я уже думала, ты сегодня совсем не придешь.
На ней было синее платье. Марк уже знал, что это ее лучший наряд, который она берегла для особых случаев; мало того, она еще и накрасиласьпрежде Марк не замечал, чтобы она пользовалась косметикой. На щеках румяна, губы напомажены, и это придавало новый глянец ее обычно желтоватой коже. Короткие темные волосы вымыты и, зачесанные назад и схваченные над одним ухом черепаховой заколкой, лоснились в свете лампы.
Марк смотрел на нее и глаз не мог оторвать. Ноги ее, в туфлях-лодочках, обтянутые шелковыми чулками, выглядели стройными и холеными.
Что ты на меня так смотришь, Марк?
Ты начал он внезапно охрипшим голосом, и у него перехватило дыхание; он откашлялся. Ты сегодня такая красивая.
Благодарю вас, сэр, она засмеялась низким, гортанным смехом и сделала медленный пируэт, двумя руками расправив перед ним юбку. Я рада, что тебе понравилось.
Она подошла к нему и взяла за руку. И снова ее прикосновение словно током ударило егооднако ощущение оказалось приятным, словно ныряешь в озеро со скалы.
Садись, Марк, она подвела его к стулу во главе стола. Я хочу угостить тебя хорошим пивом.
Она подошла к домашнему леднику и достала бутылку.
Я сходила в мясную лавку и купила гуся ты любишь жареного гуся? весело спросила она, вынимая пробку и наливая пиво ему в стакан.
У Марка слюнки потекли.
Обожаю, ответил он.
С жареной картошкой и тыквенным пирогом.
Душу готов за это продать.
Хелена радостно рассмеялась: куда подевалась обычная сдержанность и стеснительность Марка? Вокруг него словно витала некая аура, которая возбуждала и ее саму.
Она принесла два стакана и бочком села перед ним на стол.
За что выпьем?
За свободу, без колебаний ответил он, и за светлое завтра.
Мне это нравится, сказала она и звякнула стаканом о его стакан, наклонившись к нему так, что вырез платья оказался прямо на уровне его глаз. Но почему только завтра, почему бы светлому будущему не начаться прямо сейчас?
Марк засмеялся:
Хорошо, тогда за прекрасный вечер, темную ночку и светлое завтра!
Марк! с притворным недовольством поджала губки Хелена.
Он сразу покраснел и смущенно хмыкнул:
Нет-нет, я вовсе не хотел ужасно прозвучало. Я
Небось всем девушкам говоришь такое.
Хелена быстро встала. Ей не хотелось его смущать, портить ему настроение, и она подошла к кухонной плите.
Гусь уже готов, объявила она, и если ты проголодался
Она села напротив, предвкушая удовольствие, с которым будет наблюдать, как он с аппетитом ест, намазывать ему толстые куски хлеба желтым деревенским маслом и подливать в стакан пиво.
А ты что, разве не будешь?
Я не голодна.
Но это же вкусно. Ты сама не знаешь, от чего отказываешься.
Правда вкусно? Или другие девушки готовили тебе вкуснее? игриво спросила она.
Марк опустил глаза в тарелку и нагрузил вилку едой.
У меня не было девушек.
Ой, Марк, так я тебе и поверила! Такой молодой, симпатичный, а там во Франции полно красивых француженок. Наверняка они были от тебя без ума.
У нас не было времени. И вообще он замолчал.
Чтовообще? приставала она.
Он посмотрел на нее, секунду помолчал и заговорил. Ему вдруг стало просто говорить с ней, его подогревало новое ликующее настроение, да и после еды и пива он чувствовал себя легко и непринужденно. Он говорил с ней, как еще никогда не говорил ни с одним человеком, и она отвечала ему с откровенностью мужчины.
Послушай, Марк, это же чушь собачья. Не всякая ведь женщина больна, больны только уличные.
Да, я знаю. Я им не доверял, но, понимаешь, ведь только с ними можно он на секунду замолчал. А с другими ребенок получится, запинаясь, проговорил он.
Она всплеснула руками и радостно рассмеялась:
Ах, милый мой Марк! Ты пойми: забеременеть не так-то просто. Вот я замужем уже девять лет, а детей у меня нет.
Гм неуверенно хмыкнул Марк. Ну, просто ты другая. И я не имел в виду тебя. Я имел в виду других девушек.
Даже не знаю, как к этому относиться это что, комплимент или оскорбление? продолжала дразнить его Хелена.
Она давно поняла, что он девственник. Он так и сиял откровенной невинностью, трогательной неопытностью, стеснительностью в присутствии женщинего неповторимая робость скоро, конечно, пройдет, но сейчас она возбуждала ее еще больше, разжигала ее сладострастие. Теперь Хелена понимала, почему некоторые мужчины платят огромные деньги за то, чтобы лишить девушку невинности; она коснулась его обнаженного предплечья, наслаждаясь ощущением гладкой кожи и крепких мускулов и не в силах отвести от него руки.
Нет-нет, это комплимент, конечно, торопливо ответил Марк.
Марк, а я тебе нравлюсь?
Да, да! Ты мне нравишься больше, чем все другие девушки.
Ты же видишь, Марк, проговорила она хриплым шепотом, наклоняясь к нему еще ближе, я не больна, и я не забеременею. Она коснулась пальцами его щеки. Ты красивый мужчина, Марк. Ты мне сразу понравился, как только я тебя увидела, когда ты шагал по дорожке, как заблудившийся щенок.
Она медленно встала и, подойдя к кухонной двери, не спеша повернула ключ и щелкнула выключателем. Сразу стало темно, только в коридоре осталась гореть лампочка.
Пойдем со мной, Марк. Она взяла его за руку, поднимая со стула. Теперь мы пойдем спать.
У двери в комнатку Марка она привстала на цыпочки и коснулась губами его щеки, а потом, не говоря ни слова, отпустила руку Марка и плавно, словно тень, пошла дальше, оставив его одного.
Не зная, что делать, Марк смотрел, как она уходит; ему хотелось окликнуть ее, попросить, чтобы осталась, хотелось броситься за ней следом и вместе с тем на душе стало легче оттого, что стремительное, как головой в омут, падение в неизведанное так резко прервалось. Хелена дошла до своей двери и, даже не оглянувшись, вошла в спальню.
Раздираемый противоречивыми чувствами, он зашел в свою комнату и стал медленно раздеваться. Теперь разочарование взяло верх; складывая одежду, он прислушивался, как за тонкой перегородкой она тихонько передвигается по своей комнате.
Наконец он улегся в узенькую железную кровать и лежал не шевелясь, пока не услышал, как где-то совсем близко щелкнул выключатель. Марк вздохнул и взял с прикроватного столика книжку; прочитать ее он еще не успел, и сейчас ему казалось, что этот скучный политический текст успокоит его и поможет поскорее уснуть.
Вдруг ручка двери тихо повернулась, и в комнату вошла Хелена. Он совсем не слышал, как она прошла по коридору. На ней красовалась сатиновая ночная рубашка персикового цвета, она успела изменить прическу и снять краску со щек и губ. Хелена аккуратно закрыла дверь и, медленно покачивая крутыми бедрами под рубашкой, подошла к нему.
Она остановилась возле кровати, оба не говорили ни слова.
Ну как, прочитал? спросила наконец Хелена.
Еще не до конца, ответил Марк и отложил книжку в сторону.
Ладно, сейчас не время, потом дочитаешь.
Не торопясь, она расстегнула рубашку и, сняв ее, бросила на спинку стула.
Увидев ее обнаженной, Марк чуть не задохнулся. Какая она вся гладкая! Он даже не ожидал. И так близко он буквально пожирал ее глазами. Кожа как оливковый крем, как старый фарфорсловно вбирает в себя свет и сама светится. Все тело Марка сотрясалось от вожделения, и слабым усилием воли он попытался избавиться от этого чувства. Попытался думать о Фергюсе, о том, что тот положился на него, вспомнил его прощальные слова.
«Ты там присматривай за Хеленой да и сам тоже, смотри у меня», сказал тогда ему Фергюс.
Ее круглые и гладкие груди с коричневато-розовыми и неожиданно крупными, величиной со спелую виноградину сосками, по сравнению со стройной фигуркой казались большими: почти перезрелые, они уже тяжело свисали вниз. Она потянулась к нему, груди качнулись, и Марк заметил редкие темные волоски, вьющиеся на сморщенных кружочках вокруг сосков.
Из подмышек тоже торчали пучочки вьющихся блестящих волос, а еще густые заросли под гладким и белым, как сливки, слегка выступающим животом.
Эти вьющиеся темные волосы на бледном фоне кожи возбуждали его, он смотрел на них как зачарованный и не мог оторвать глаз. Всякие мысли о чести, о доверии испарились, будто их и не было никогда, стена в груди его затрещала и зашаталась.
Она протянула руку и коснулась его плеча, и тело его содрогнулось, как от удара бича.
Потрогай меня, Марк, прошептала она.
Как загипнотизированный, он медленно, неуверенно протянул руку и, не сводя с нее взгляда, пальцем коснулся гладкой, как слоновая кость, теплой кожи ее бедра.
Да, Марк, вот так.
Хелена взяла его за руку и медленно повела ее вверх, так что кончики пальцев его, словно перышки, прошлись по бедру и очертаниям ребер.
Вот так, Марк, вот здесь, сказала она, и здесь тоже.
От прикосновения его пальцев большие темные соски сжались, и форма их изменилась, они вытянулись и затвердели, набухли и потемнели. Марк смотрел и не верил своим глазам: неужели женская плоть может так быстро и так разительно реагировать, как и мужская?
Стена, сдерживающая напор страсти, рушилась, и сквозь брешь уже пробивалась мощная струя. Слишком долго сдерживали этот поток, слишком он тугой и плотный, ему невозможно сопротивляться, он крушит сознание и тело, сметая все на своем пути.
С прерывистым, сдавленным криком он охватил ее талию обеими руками и яростно прижал к себе, припав лицом к гладкому, податливому и теплому животу.
О, Марк! вскрикнула она хриплым и дрожащим от вожделения и торжества голосом и, вцепившись пальцами в его мягкие каштановые волосы, склонилась над его головой.
Дни слились для них в одно большое пятно, сложились, как телескоп, и вся вселенная сжалась до крохотного домика на грязной шахтерской улице. Только тела отмечали вехи времени: они просыпались, только чтобы любить до изнеможения и снова засыпать, потом опять просыпаться, чувствуя волчий голод, оба были ненасытны как в еде, так и в любви.
Поначалу он бросался на нее, как бык, с бездумной энергией и страстью. Это ее пугало, она не ожидала, что столь мощная страсть может таиться в таком худеньком и изящном теле. Тогда она попыталась управлять его энергией, мало-помалу училась контролировать ее и направлять в нужное русло, менять ее течение, а потом осторожно принялась обучать и его.
Уже спустя много времени Марк вспоминал о тех пяти невероятно безумных днях и понимал, как ему повезло. Столь многим молодым людям приходилось искать свой путь в неизведанных областях плотской любви самостоятельно, без опытного проводника, в компании такого же неопытного, неуверенного в себе спутника, тоже в первый раз отправившегося в это странствие.
А ты знаешь, Марк, что у нас в Южной Африке есть такое племя, где существует правило: каждая замужняя женщина должна выбрать себе молодого воина племени и обучить его всем хитростям того, чем мы с тобой занимаемся, сказала однажды Хелена, опустившись рядом с ним на колени во время одного из перерывов между любовными схватками.
Жаль, лениво улыбнулся он. Мне казалось, мы с тобой первыми додумались.
Он потянулся к прикроватному столику за сигаретами, прикурил сразу две и одну протянул Хелене. Она сделала затяжку, с нежной гордостью глядя на своего любовника. Всего за несколько дней он совершенно переменилсяа все благодаря ей. Он обрел уверенность в себе, в его поведении зарождалась некая целеустремленность. Куда только девались прежние застенчивость и молчаливость? Он стал говорить, причем так, как никогда раньше не говорил: спокойно и веско. Он на глазах становился настоящим мужчиной, а ведь все этодело ее рук.
Марк считал, что каждое новое наслаждениенаивысшее, но она не раз доказывала ему, что он не прав. Она проделывала с ним такое, что, услышь он об этом прежде, он пришел бы в ужас и негодование, но, когда это делала Хелена, он только изумлялся и трепетал от восхищения. Она научила его глубоко чтить собственное тело, когда оно жило полной жизнью, перед Марком открывались новые широкие горизонты и глубины собственного сознания.
Целых пять дней они не покидали домика, а на шестой почтальон в униформе и на велосипеде доставил письмо. Марк, который его принял, узнал неразборчивый, словно вымученный почерк Фергюса Макдональда. И на него сразу обрушилось чувство вины перед другом, сильное, как удар кулака в живот; сладкий сон разлетелся вдребезги, словно хрупкое стекло.
Сидя за накрытым газетами кухонным столом в расстегнутой до пупа и уже успевшей извозиться ночной рубашке персикового цвета, Хелена с издевательскими интонациями читала письмо вслух; муж сообщал о своих каких-то совершенно пустячных свершениях, аплодисментах на собраниях с десятком партийных товарищей где-нибудь в потаенной комнате, об их преданности общему делу, о чем он доложит Центральному комитету, об их готовности действовать, когда пробьет час.
Хелена шутовски округляла глаза и хихикала, когда он справлялся о Марке, спрашивал, как у него дела, здоров ли он, хорошо ли Хелена о нем заботится.
Глубоко затянувшись, она бросила окурок в стоящую рядом кофейную чашку с гущей, где он с шипением погас. Это простое движение вдруг вызвало у Марка странную реакцию: отвращение.
Неожиданно он увидел ее словно другими глазами: желтоватая кожа с морщинками в уголках глаз, говорящая о том, что молодость ее пошла трещинами, как старая картина маслом; под глазами темные пятна, капризно искривленные губы, голос желчный.
Совершенно неожиданными предстали перед ним и эта убогая комнатенка с масляным запахом несвежей еды и немытых тарелок, и сама Хелена в грязной, покрытой жирными пятнами ночной рубашке, под которой, как два маятника, качались большие отвислые груди цвета слоновой кости.
Он встал и вышел вон.
Марк, ты куда? крикнула она ему в спину.
Пойду прогуляюсь.
Но для начала он залез в эмалированную, покрытую пятнами ванну, налив воды погорячее, насколько мог вытерпеть, и долго мылился. А когда вылез и тщательно вытерся полотенцем, порозовевшая кожа горела.
Возле кассы вокзала Марк простоял почти полчаса, изучая приклеенное к стенке длинное расписание, напечатанное убористыми буквами.
Может, в Родезию? Он слышал, что там набирают людей на медные рудники. Местность в тех краях еще дикая, степи без конца и без края, полно дичи, озера и горысловом, есть где развернуться.
Он подошел к окошку кассы, и кассир выжидательно взглянул на него.
Один билет во второй класс до Дурбана, сказал он, сам удивляясь себе.
Значит, решил ехать обратно в Наталь, в Ледибург. Там его ждет одно незаконченное дельце, у него накопились вопросы, на которые надо бы получить ответы. А также есть неведомый враг, которого надо найти и посмотреть ему прямо в глаза.
Достав соверены, чтобы заплатить за билет, он живо представил себе деда: вот он сидит на веранде Андерсленда, огромные усищи, как пики, торчат в стороны, на лоб чуть не до самых глаз надвинута широкополая фетровая шляпа с двойной тульей. Марк уже понял, что это была только отсрочка, передышка, необходимая ему, чтобы залечить раны и набраться сил и решимости действовать дальше.