Старик кланяется. У Мегиддоновый властелин, но многое ли потеряет город от этих перемен? Мое милосердие и твердость обнадеживают. Никаких кровавых расправ, снисходительность и уважение к побежденным. Под покровительством Египта этот регион, возможно, получит даже больше, чем имел
Я не желаю никого завоевывать. Эти земли для нас чужие и таковыми останутся. Я довольствуюсь наложением дани в виде мешков с зерном, а мои ставленники в местном чиновничьем аппарате будут исполнять в первую очередь дипломатическую функцию. Коалиция правителей, ныне обесчещенных, грезила о войнев отличие от населения. Зачем же мне его карать?
Гонцы разъехались по региону, докладывает Минмес, чтобы провозгласить победу фараона! Твоя слава останется в веках.
Ты льстишь мне, прекрасно зная, что этовсего лишь веха на пути.
Мой виночерпий обиженно опускает глаза:
Но хотя бы маленький пир ты устроишь? Для военачальников, чтобы выпили за твое здоровье?
Если это необходимо, пусть будет пир. Позови Маху!
Думаешь, они еще могут взбунтоваться?
Нет. Хочу уладить последнюю деталь.
Прибегает командир царской гвардии.
Ты видел, какие у противника луки? Кажется, покрепче, чем наши. Пусть мастера откроют все секреты их изготовления. У египетских лучников должно быть лучшее оружие, этоодно из условий нашего могущества.
* * *
Лузи и Ваал, двадцатилетние солдаты, служили до недавнего времени правителю Кадеша и свято верили, что завоюют Египет. Первый был одним из многочисленных сыновей правителя Мегиддо, второйего слугой.
Между собой парни были очень похожиоба коренастые, узколобые, с густыми бровями. Оба оказались в толпе пленников. Но на падение крепости смотрели по-разному.
Мы целы и невредимы, сказал Ваал. Это главное.
И узники фараона, возразил Лузи. Тебе и это по нраву?
Лучше так, чем умереть. Победа все равно досталась бы Тутмосу.
Тут ты ошибаешься! Мы сильнее этих заморышей-египтян! Отец показал себя трусом. Видел, как он ехал, растопырившись, на осле? Чтоб он сдох!
Лузи, ты не должен так говорить!
А ты смотри правде в глаза! Ваал, теперь мы рабы.
В Египте нет рабов. И там нам будет житься не хуже.
Тебеможет быть. Я же был сыном правителя и готов был отдать за него жизнь. А этот червь, мой отец, меня предал. Я его примеру не последую.
Что ты этим хочешь сказать?
Я убью Тутмоса.
Совсем спятил?
Наоборот. Фараонхудший из тиранов, он нас презирает и хочет нашей погибели. И теперь у меня есть цельс ним покончить.
Оставь эти бредовые речи, Лузи!
Я не смирюсь с унижением.
Ко всему можно приспособиться.
Ни за что!
Командир-египтянин на них прикрикнул:
Тихо, вы двое! Не отставать!
Ваал перехватил руку приятеля, готовую ударить. Пленники по очереди подходили к писцу, который сидел, поджав ноги, за низким столиком.
Твое имя?
Ваал.
Армейский чин?
Простой солдат.
Семейный?
Холостяк.
Клянешься подчиняться фараону и соблюдать законы Египта?
Клянусь!
Меняя страну, меняют и имя. Отныне ты будешь зваться Бак, что значит «слуга, работник». Если будешь вести себя хорошо, освоишь какое-нибудь ремесло, получишь жилище и, при желании, женишься. А пока поработаешь с остальными военнопленными.
Бак влился в толпу себе подобных, которых в тот же день было приказано отправить в Египет.
Джехути с удовлетворением наблюдал за переписью, проходившей по установленным царем правилам. Из этих парней, при должном присмотре, выйдут отличные крестьяне.
Теперь ты! Писец указал на Лузи. Имя?
Ненавижу тебя.
Это еще что за чушь? Твое имя, быстро!
Лузи плюнул писцу в лицо, перевернул столик, а помощника пнул в голову.
Египетские солдаты тут же набросились на пленника, повалили на землю. А прежде чем вздернуть на ноги, хорошо намяли ему кулаками бока.
Ты слишком дерзок, заметил Джехути. Но мы тебя вышколим.
И тебя ненавижу!
Тому, кто ненавидит всех и вся, мой мальчик, суждено отравиться собственной желчью! На первых порах поработаешь с остальными строптивцами на болотах. Там ты наберешься терпения, если, конечно, не подохнешь. А пока будешь числиться опасным.
Сняв с жаровни железный прут с раскаленным клеймом на конце, Джехути приложил его к плечу бунтовщика, однако крика боли не услышал.
Навечно въевшаяся в кожу, эта позорная метка изображала поверженного врагаколенопреклоненного, со связанными за спиной руками.
Бак смотрел на все это с ужасом. Но что он-то может сделать? Будущее его прежнему господину было уготовано отнюдь не радужное.
24
Минмес собрал во дворце Мегиддо местных вельмож, отныне покорных фараону. Те встретили его презрительными, а порой и насмешливыми взглядами. Застенчивый с виду, невзрачный Из такого можно веревки вить в разговоре, от которого зависит их будущее!
Мы собрались, дабы определиться с податями, которые регион будет платить Египту ежегодно, монотонным голосом начал Минмес. Мы пришлем своего надсмотрщика, он и определит реальный объем богатств, которые вы производите, а именнозолота, серебра, меди, полудрагоценных камней, крупного и мелкого скота, зерновых, овощей, фруктов, вина, лошадей, колесниц, ладана, притираний, благовоний, тканей, металлической посуды, растительных масел, меда, мебели, минеральных и растительных красителей. Наша администрация сообщит, сколько чего передать в казну, и вы своим имуществом и жизнью отвечаете за то, чтобы все было в наилучшем виде исполнено.
У собравшихся перехватило дыхание. Смотритель житниц возразил:
Эти условия нам не подходят! Ты согласен на торг?
Нет.
Нет? Но почему?
Потому что выбунтовщики и собирались завоевать Египет. Фараон победил и мог бы сжечь Мегиддо, а всех его жителей перерезать. Вместо этого Тутмос предлагает мировую и торговые соглашения. На вашем месте я бы по достоинству оценил его милость и то, как вам всем повезло, и скрупулезно исполнял все обязательства.
* * *
Пока Минмес, который особо сведущ в хозяйственных вопросах, занимается Мегиддо и прилегающими землями, на диво плодородными, я поручаю Джехути сделать то же самое в Ливане, заявившем о своем желании поддерживать с Египтом добрые отношения.
Мы живем в мире торговцев, готовых продать родную мать, лишь бы процветать посредством своих сделок, более или менее благовидных. Прекрасно это понимая, я притворяюсь, что поддаюсь на уловку, и назначаю умеренные подати, которые тем не менее обогатят Египет. В регионе воцаряется мир, ливанские порты снова торгуют, ни о чем не тревожась.
Если верить донесениям гонцов, дипломатов и шпионов, я не ошибся: покорение Мегиддо принесло мне столько славы и почета, словно я захватил тысячу крепостей. Подчинив своей воле сердце вражеской коалиции, я доказал свою решимость и продемонстрировал боеспособность египетского войска.
И все же я до сих пор не уверен, что погасил давно тлеющее пламя. Подкупленные Митанни заговорщики изгнаны с позором, это правда, но основной противник не пострадал и теперь собирается с силами, планируя новое наступление. Поверить, что нас окончательно оставят в покое, было бы грубейшим заблуждением: оставаясь в тени, наши враги будут снова и снова злоумышлять против Египта, и новые войны не за горами.
Только двум друзьям детства известны мои истинные планы, но понимают ли они их грандиозность? Не убедили ли они себя, подобно остальным, что падение Мегиддо напугает наших врагов и они присмиреют?
Внезапно меня одолевает чувство одиночества. Но разве не учит нас древняя мудрость, что оновечный спутник верховного владыки? Моя задачапревратить одиночество в своего союзника и беспристрастного советника.
Тьянуни уже передал мне текст, который войдет в мои «Анналы». Главные события тщательно описаны, поэтому я даю свое одобрение. Этот рассказ сохранится для будущих поколений, дабы они не отступали перед угрозой, какой бы страшной она ни казалась.
* * *
В глазах солдат Тутмос стал героем, наделенным сверхъестественной силой. Он не только восторжествовал, но и сберег жизнь своих людей, и все этово благо и ради процветания Двух Земель! Старик не слышал ничего, кроме похвал, и многие заверяли его, что правление третьего из Тутмосов станет новой золотой эрой для страны. Введение строгого управления при поддержке вооруженной стражи, которая не потерпит бунтов, только поспособствует развитию отныне мирного региона. Жалованье чиновникам в подчиненных землях положено двойное, поэтому от желающих не будет отбоя.
Это все, конечно, славно, но у нас есть проблема, ворчал себе под нос Старик. Какое вино подать царю на ближайшем застолье?
Первый кувшин его разочаровал, второй оказался не лучше. Ситуация обострялась. Виночерпий Минмес не шутит с качеством продуктов, подаваемых на стол его величества!
К счастью, пятая попытка оказалась успешной. Оставалось все погрузить и доставить. А стойло Северного Ветра почему-то пустует
Куда подевался этот вислоухий?
Старик обошел весь лагерьтщетно. Спору нет, нрав у осла противный, но где найти второго такого сильного, да еще и с умением пророчить?
Я видел какого-то осла возле южных ворот лагеря, сказал пекарь.
Старик ускорил шаг.
Северный Ветер, неподвижный как статуя, смотрел на линию горизонта.
Это еще что за выходки?
Ослик шагнул вперед.
Уж не хочешь ли ты сказать что мы возвращаемся в Египет?
Правое ухо поднимается вверх И в тот же миг глашатай Антеф объявляет армии, что пора домой!
25
Египетское войскои Северный Ветер впереди всехэнергичным маршем двинулось в обратный путь. Бесконечные песни, прославляющие фараона, незначительные нарушения дисциплины, которые командиры оставляют безнаказанными На каждом привалепиво, жареное мясо, сладости для победителей в Мегиддо!
Призрак войны тает, и сияние Египта распространяется далеко за пределы его границ благодаря воле царя, бросившего вызов опасности
Мемфис встретил их ликованием. Героев прославляли на все лады, засыпáли цветами, на три вечера растянулось праздничное застолье для солдат и простого люда, после чего армия погрузилась на корабли и поплыла в Фивы, город Амонабога, дарующего победы.
* * *
Нескончаемые восторги сегодня, критика завтра Ни при каких обстоятельствах не поддаваться настроению момента, не попадать в ловушку самодовольствапринципы, каким непросто следовать царю, которому привычка властвовать иногда мешает взглянуть на вещи здраво.
Я руководствуюсь мыслью: все эти славословия обращены не к моей бренной особе, но к роли, доверенной мне богами, которую я обязан исполнять на благо своего народа. Не меня они превозносят, но фараона, крепко держащего руль корабля-государства.
Страхи мои не оправдались: несмотря на долгое отсутствие, Фивы остались мне верны. Ни первый министр, ни верховный жрец Амона не воспользовались этой пустотой в своих целях. Нежелание брать на себя ответственность, политика выжидания, обоснованная осторожность? Сейчас это уже не важно. Эти влиятельные особы ограничились исполнением прямых обязанностей, в рамках своих полномочий. И теперь ждут, как я себя поведу. Упиваюсь ли своими победами? Уж не превратился ли в тирана?
В Палестину я отбывал в статусе сорвиголовы, ввязавшегося в авантюру, которая ему не по силам; возвращаюсь же в ореоле славы.
И эта слава многим грозит бедой, ведь я могу извлечь из этой ситуации максимум, реформировав государственные институты в свою пользу и расставив на ключевые посты своих людей. После такого триумфа кто посмеет мне возразить?
* * *
Иллюзий первый министр больше не питал: он был уверен, что грядущий государственный совет станет для него последним и на смену ему придет кто-то из близкого окружения царя, который после победы при Мегиддо приобрел авторитет неоспоримый и совершенно нежданного масштаба. Узер просчитался, решив, что молодой царь не сумеет навязать военачальникам свою волю, командовать армией и одержать сокрушительную победу, которой суждено определить будущность Египта. В очень короткое время третий из Тутмосов приобрел такое влияние на страну, что все злопыхатели умолкли. И те, кто ставил на его проигрыш и на смерть в бою, сегодня держались тише воды и ниже травы.
Похоже, эра Узера и верховного жреца Амона Менха Старшего близится к закату Возраст у обоих преклонный, и, несмотря на компетенцию, они более не отвечают требованиям молодого государя, опьяненного успехом и преисполненного решимости преобразовать страну и свой двор.
Царская флотилия на подходе! предупредил первого министра секретарь.
Празднично одетый Узер тяжелой поступью вышел из кабинета.
* * *
Тысячи зевак собрались на берегу, чтобы поприветствовать своего фараона. Задолго до его прибытия на Карнакскую пристань новость разлетелась во все концы страныэтот день станет праздничным, и пиво будет литься рекой. Люди толкались, желая увидеть царя, стоявшего на палубе головного судна флотилии.
В синей короне, одетый в скромную белую тунику, частично прикрывающую расшитую золотом набедренную повязку, Тутмос после многомесячного отсутствия снова ступил на землю Фив.
Менх Старший и его подчиненные склонились перед монархом.
Добро пожаловать, ваше величество! Амон не оставил вас своим покровительством, и это радость для всей страны.
Чисто выбритый, надушенный, Старик шел рядом со своим осликом, возглавлявшим длинную вереницу ушастых животных, нагруженных дарами. Направлялась эта процессия к впечатляющему архитектурному ансамблю, расположенному к югу от храма Амона, сокровищнице Тутмоса I, состоящей из двух прямоугольных построек, в одной из которых совершались обряды, а во второй хранились золото и предметы роскоши, а также изделия ремесленников. Находилась сокровищница недалеко от дворца и администрации первого министра и вмещала в себя все богатства Карнака. Защищенная двумя стенами, под неусыпной охраной, она соединяла в себе духовное и материальное, ритуалы и богатство.
С ларцом в руках, содержащим колье из ляпис-лазури, захваченное в Мегиддо, фараон в одиночестве вошел в центральные Западные ворота, некоторое время предавался размышлениям в храме Священной Ладьи, посвященном вечному плаванию бога Солнца по небесным водам, чтобы затем войти в святилище и поклониться могущественному Амону и преподнести ему дары.
По завершении этого таинственного церемониала носильщики перенесли дары в храмовые хранилища с выбеленными известкой стенами и синим потолком, расписанным золотыми звездами. В этом месте предназначенные богам подношения становились священными.
Искуснейшие ремесленники, работавшие в мастерских сокровищницы, имели счастье поприветствовать своего царя. Вслед за этим Тутмос направился в главный зал для аудиенций своего дворца, где цвет фиванского чиновничества с нетерпением ожидал его решений.
26
В Мегиддо на меня смотрели как на врага, которым я и являлся. Здесь, в моем собственном дворце, взгляды, казалось бы, должны быть дружественными Рискованная вылазка в Палестину, откуда я мог вообще не вернуться, научила меня уму-разуму. Сочувствующие, восторженные, нытики, завистники, безразличные, скептики, заговорщики и глупцывот из кого состоят мое правительство и двор. Моя задачавыявить и отстранить бездарей. Понимание принципов государственной власти и глубокое желание работать ему во благовот главный критерий моего выбора. Но есть и еще один, не менее важныйпорядочность. Компромиссов я не потерплю. Окружить себя правильными людьми так же сложно, как и победить Митанни
Я знал, что Трон Живых станет для меня испытанием, но я не представлял, насколько тяжелым оно окажется. И мне никогда к этому не привыкнуть. Правлениеэто ежедневное воскрешение. И никто не поможет мне в момент, когда я «изрекаю слово фараона», направляя тем самым судьбу своего народа. Мне не обязательно внушать симпатию, моя задачаискусно править кораблем размером с целую страну. Вельможи не должны догадываться о моих страхах и опасениях. От меня ждут, что я укажу путь, проявления слабости недопустимы. Сомнение же станет моей тайной силой.
Я впервые выступаю после возвращения из Мегиддо. Собравшиеся взирают на меня совершенно по-иному, словно перед ними другой человек. А ведь ничего не изменилось; препятствия позволили мне себя проявить. И то, что я эти препятствия преодолел, дает мне преимуществоопыт. Мне тридцать, и моя молодость только что закончилась.
* * *
Узер не сомневался, что его ждет, равно как и Менх Старший. До того как собрать совет, царь не дал ни тому, ни другому личной аудиенции, а это означало, что двух могущественнейших в столице чиновников ждет разжалование. И сегодня победитель при Мегиддо назовет имена их преемников.