А во-вторых, продолжал Иван, ставя чуман и проводя согнутой в локте рукой там, где густые усы соединялись с бородой. А во-вторых повторил он и замешкался.
Что дальше? не вытерпел Митька, хватая его за руку..
Понаслышал я, паря, что живет твоя суженая у дяди в Убугуне. А сынок припрятан у надежных людей.
Митька опустился на скамью. Хмель вылетел, как не бывало. В голове тысячи задумок, а на поверку ни одной дельной.
Не казнись прежде времени, паря, успокоил его Иван. Подождем до лета, а там что-нибудь смаракуем.
«До лета так до лета, сраженный своей беспомощностью, обреченно подумал Митька. А что принесет новое лето? Что оно изменит в судьбе разлученных тайгой влюбленных? Ведь власть-то в государстве по-прежнему царская. И сила у тех, кто блюдет интересы Царя-батюшки, у того же Каинова и его подручных. Может, что и знает дядька Иван нового, да затаился до поры до времени», не давали покоя Митьке назойливые мысли.
Слышь-ко, дядя Иван, погодь немножко, не торопись. Митька усадил охотника на скамью рядом. Давеча ты про царя складно сказывал. А еще про власть мужицкую намекнул. Так вот я и спрашиваю, може, что к лучшему в России изменилось? Али как?
Очень жаль, но ничем не могу тебя, паря, порадовать. Иван задумался, словно перебирая в памяти события последнего месяца, выискивая среди них хотя бы малейший намек на то, что могло бы принести утешение Дмитрию, вселить в него надежду на избавление от добровольной ссылки в лесу. В Питере, бают, неспокойно: рабочий люд бунтует против произвола заводчиков и фабрикантов. И в деревнях российские мужики поднялись на хозяев, жгут барские усадьбы, ватаги разбойные собирают и в леса уходят. На проезжих дорогах не дают покоя купчишкам.
Митька согласно кивал головой. Все это страшно далеко: и загадочный рабочий Питер, и неведомые российские деревни, так же как незнакомы ему заводчики и фабриканты. А вот что творится в Убугуне? В сибирских деревнях? Скоро ли неимущие мужики свернут башку Каинову и ему подобным? Ведь сила на их стороне, их бесчисленно много. И что стоит против них кучка богатеев, завладевшая властью. Ведь сам Иван пояснял, что у кого сила, у того и власть.
Как бы тебе лучше растолковать? растерялся Иван Петров перед дотошностью Митькиных расспросов. Сила исчисляется не только количеством людей. Сила еще и в царских законах, солдатах, носящих оружие, в полиции и всяких урядниках и старостах, угрозами и кулаками поддерживающих порядок в городах и селах. Разом все это не пересилишь.
Смутно доходили до сознания Митьки неуклюжие разъяснения Ивана. Сам он считал мерилом власти только физическую силу. Непонятно, что еще можно противопоставить кулаку и сноровке?
Вот медведь, скажем, или кабан сильнее тебя, нашелся Иван, а ведь ты на них с голыми руками не пойдешь, за рогатину хватаешься или ружье вскидываешь.
У Митьки глаза на лоб полезли от простоты и убедительности Ивановых слов.
Прав ты, однако, дядя Иван. Ну прощевай покеда. Помни уговор.
А сговорились они на том, что Иван чаще будет наведываться в зимовье: забирать Митькину добычу, подкреплять его припасами и, самое главное, сообщать все новое, что он узнает о Гале и Митеньке. Старый таежный бродяга Иван Петров принял на себя эту добровольную обузу, уловив в Митькиной судьбе сходство со своей рано потерянной молодостью.
ПРИХОД ВЕСНЫ
Дважды за зиму приходил еще Иван в далекое зимовье, а на третий, как сулил, не явился. Было у Митьки вдоволь наготовлено зарядов, из городских гостинцев он мог устроить пир на большую компанию, а таежная добыча уже мало интересовала его: пушнинына себе не вынести, мясана год, и соленого и свежемороженого. Задумал Митька забрать жену и сына в тайгу, зажить отшельником вдали от недоброго людского глаза, отсидеться в глуши до поры до времени, когда забудется его каторга, и уже после этого выйти на вольное поселение. Так они порешили с Иваном Петровым, с этой задумкой и должен был старый охотник подойти к Гале и разыскать Митеньку. Уже и местечко Митька присмекал для избы в сухом соснячке на берегу тихого озерка, пристанища перелетных птиц. Площадку расчистил от снега и кустарника, повалил ближние лесины, вырубил топором из них гладкие ровные бревна. По весне Иван обещал помочь поставить сруб. «Здесь и заживем с милой, думал Митька о Гале, повенчает нас мать-тайга, а то холостойполчеловека»
Засунув топор за пояс и забросив за плечо ружьишко, Митька вышел из зимовья. До озерка не больше версты через темную таежку, переходящую в сосновый бор. В ожидании Ивана надо полностью заготовить бревна для избы.
Вдоль протоптанной Митькой за зиму в глубоком снегу тропинки появился след соболя. Сотни раз видел соболиный след Митька и ходил по нему не меньше, пока не настигал маленького зверька, и ничего необычного, казалось, не было для охотника в отпечатках крошечных лапок. И все-таки что-то новое, увиденное только сегодня, заставило Митьку свернуть с проторенной тропы и проследить отпечатки лапок соболя. Соболь шел, оставляя следы трех и четырех лапок. На косогоре его след свернул на след другого соболя. Так соболь ходит только весной.
Митька остановился. Прежде молчаливый лес наполнялся необычными звуками: невдалеке на сосне завел свою несуразную песню глухарь, щелкая и шипя, напоминая звуки капель воды, падающих на раскаленную докрасна сковородку; длинные-длинные трели барабанной дроби рассыпали ожившие дятлы, стараясь перехлестнуть друг друга в этом виде таежного искусства; тихо и мелодично засвистели рябчики, включая в песнь весеннего пробуждения свои робкие голоса; победный гимн весне затрубил лось. Весна вступила в тайгу.
А Митька, словно и не рад весеннему пробуждению природы, повернул к старому зимовью и, сгорбившись, будто взвалили ему на плечи непосильную ношу, не поднимая головы, побрел по липкому снегу в обратную сторону. Прошли все сроки, а Ивана все не было.
Ой, напрасно ждешь, таежник, своего верного друга. Не изменил он святому чувству дружбы, не нарушил крепкого слова. Человек, испытанный на законах тайги, сам погибнет, а слово сдержит, друга выручит. Не сносил головы Иван Петров, старый охотник, раб таежных законов.
ГИБЕЛЬ ИВАНА
Не раз виделся Иван Петров с Галей, сбывая через Каинова перекупщикам добытую Митькой пушнину. Не знал староста, пособником кому он стал в коммерции с мехами, не то бы несдобровать Ивану. Больших трудов стоило Ивану незаметно от других переговорить с молодой женщиной, объяснить, чьим посыльным он заявился в негостеприимный дом старосты. На все была согласна Галя ради своего любимого. А когда получила она через того же Ивана, разыскавшего Шестопалиху, весточку, что Митенька жив, здоров и уже старую бабку называет «мамкой», решимости ее не было предела. И все бы произошло так, как наметили Митька с Иваном, долгими зимними вечерами со всеми подробностями продумав побег Гали в тайгу и приход туда Шестопалихи с Митенькой. Не предусмотрели они только одногоалчности Каинова.
Выгодно продав перекупщикам Митькину пушнину, Иван переночевал у Каинова, а утром с попутным обозом поехал в город. Перед очередным выходом в тайгу надо прикупить для Митьки боеприпасов, харчей, встретиться с Шестопалихой, помочь ей деньгами. В пути настигла метель. Ослепшие от снега лошади с трудом копытами нащупывали дорогу, еле-еле волокли тяжело нагруженные возы. Суметы на дорогах разгребали лопатами, возчики и седоки подпрягались к лошадям, протаскивали сани через сплошь забитые снегом участки. К ночи добрались до глухой заимки. Лошадей выпрягли и загнали в конюшню, сами улеглись вповалку на полу, выставив караульщика у возов. В середине ночи Ивана разбудил его возница и отправил сторожить грузы. Иван вышел во двор. Метель утихла, напоминая о себе редкими порывами ветра и бросками мокрого снега. Тучи, затянувшие небо, не пропускали лунного света, разжечь костер во дворе не позволил хозяин заимки. В темноте Иван, закутавшись в тулуп, привалился спиной к возу. Высокий воротник тулупа закрывал голову и уши, глаза в темноте не различали ничего на расстоянии вытянутой руки. Пока сам не заявишь, смена не придет. Надо простоять на карауле не меньше часа, тогда можно будить следующего караульщика. Поглядывая по сторонам, Иван думал о Митьке, представляя, как обрадуется парень хорошим вестям. А сойдет снег, зазеленеет тайга, можно будет и семью к нему привести: хоть одного человека в жизни сделать счастливым. Не было смолоду друзей у Ивана Петрова. Сверстники, такие же бедняки, как и Ванюха, не общались с ним: мрачным и диким казался им черноголовый парень, вечно ходивший босым, в холщовой рубахе без опояски и с расстегнутым воротом, в широченных шароварах. Парни побогаче обходили «цыгана» (как его окрестили в деревне) стороной, из девок ни одна не пришлась ему по сердцу, а к баловству не приучен был Ванюха. Долго батрачил Иван, переходя с заимки на заимку, от одного хозяина к другому, не задерживаясь подолгу на одном месте. Нигде не встретил ни любви, ни сочувствия, ни жалости.
Был нелюбимым, да и остался таким. А коли с людьми не сжился, одна дорогав тайгу. Ходил Иван на соболя, белковал, гонял лисиц, ставил капканы на горностая. С крупным зверем не связывался: одному его и осилить нелегко, и вынести из тайги трудно. Так бы и прошла жизнь старого охотника в одиночестве, кабы не встретил в зимовье Митьку. Словно сына нашел старик и любовь свою скупую, нерастраченную отдал юному таежному другу.
На все пошел Иван, чтобы вернуть утраченное счастье Митьке. Нет своих детей у Ивана, зато будут внуки. Иван уже представлял, как он делает Митькиным сорванцам манки и пищики, вырезает из тростника сладкоголосые свирели, учит различать птичьи и звериные следы.
«Не становитесь на пути хищному зверю, внуки», шепчет Иван и падает, оглушенный обухом топора.
Алеха, обшарь старика. Петруха, потроши вьюки, раздаются негромкие приказы. Команда выполняется с завидной быстротой, даже ночная темнота не связывает привычных движений грабителей.
Метель набирает последние силы и наглухо заметает следы ускакавших всадников. Иван Петров лежит между возами, раскинув руки, без шапки, кверху лицом. Редкие снежинки падают ему на смоляную бороду, открытый лоб, впалые щеки. Какое-то время снег, прикасаясь к лицу, тает, оставляя бисерные слезы, которые никто никогда не видел при жизни Ивана в его глазах. Но вот уже и этих слез не видно, а вместо лица неподвижная снежная маска, сквозь которую клочьями пробивается черная борода.
ЗОЛОТОЙ ВОДОПАД
Две недели Митька не отходил от зимовья и на десять шагов. Ему казалось, что, стоит отлучиться хотя бы недалече, появится Иван, и радостная весть, которую ему хочется услышать как можно скорее, дойдет до него позже. Жаль было просрочить минуты, а проходили дни, однообразные, длинные. Митька подолгу просиживал на пороге избушки, посасывая резную бурятскую трубку, подаренную ему Иваном в последний приход. Запах крепкого самосада смешивался с весенними ароматами пробудившейся тайги. Струйки дыма на мгновение повисали в неподвижном воздухе и растворялись в его голубизне. Невидимые лопаты разгребли снег на открытых местах, оттеснили его под укрытие густых ельников. Заговорили горные ручьи, взламывая непрочный лед на норовистых таежных речках. На полянах запестрели головки подснежников.
Однажды, докурив трубку, Митька поднялся на ноги, широкой фигурой закрыв вход в зимовье. Внимание его привлек лай проходившего неподалеку гурана, прозвучавший как вызов охотнику. Митька машинально схватил ружье и патронташ, выскочил из зимовья. Обойдя с подветренной стороны кустарниковые заросли, Митька встал за толстенную осину и увидел на полянке дикого козла. Козел высоко поднял украшенную витыми рогами голову и нетерпеливо постукивал копытцем но непросохшей земле. Митька залюбовался таежным красавцем. Звери редко подпускают к себе близко, и сейчас козел встревоженно шевельнул рогами и завертел головой, чувствуя опасность. Митька тихонько свистнул. Козел, сделав прыжок, пошел в сторону, перемахивая кустарники, не задевая даже их вершинок ногами. Выстрел ударил вслед, Митька не сомневался, что попал, но рана оказалась пустячной. Охотник пошел за зверем. Догнать и добить во что бы то ни стало. Подстреленный козел все равно погибнет, станет жертвой стаи голодных волков, которые наверняка обнаружат кровавый след.
Охотничий азарт разгорался с новой силой. Равнодушие ко всему как рукой сняло. Козлиный след увлекал за собой, сойти с него уже было невозможно. Взрытая копытцами земля, срезанные ветки, клочья шерсти, капли крови, незаметные для неопытного глаза, служили Митьке путеводными вехами в погоне. Временами казалось, что загнанный, обессиленный потерей крови козел где-то рядом, вот-вот мелькнет его вылинявшая грязная шуба. Но позади оставались версты, а добыча никак не попадала на мушку. След дважды пересек петляющий в камнях неглубокий ручей, только что сбросивший с себя ледяную кору и потому облегченно вздыхающий на чистых плесах.
Здесь козел останавливался, пил из ручья воду. Митька прибавил шагу, спрямляя дорогу вдоль картавящего на перекатах потока. Невдалеке угадывался шум водопада, пока скрытого за кустарниковым занавесом. Солнце бросало вдогонку Митьке парные лучи. Раздвинув кусты, Митька увидел козла. Козел стоял на каменной площадке, ошалело крутя головой: впереди и вправо дорогу преградила отвесная скала, изогнувшаяся полуподковой, сзади настигал преследователь, слева ужасающий грохот воды, ниспадающий белопенным каскадом с головокружительной кручи. Ноги животного подкосились, и оно неловко опустилось всем туловищем на каменную плиту. В его тусклом угасающем взгляде Митька почуял покорность человеку-победителю. Ружье опустилось само собой, охотничий азарт остыл.
«Куда же меня занесло?»подумал Митька, оглядывая незнакомую местность. Подняв голову, он увидел: по скользким замшелым камням стремительно стекали тысячи звонкоголосых струй. Сливаясь у подножия скалы в один поток, они, как струны многоголосого оркестра, издавали оглушительный однотонный звук, и звук этот, повторяемый беспрерывным эхом, включивший в себя глухие удары водяного молота по каменной наковальне и шипение беснующихся брызг, господствовал над всей окрестностью. За многие годы водопад выдолбил глубокий котлован. Заполненная до краев чаша выбрасывала излишки воды в ручей, который, унаследовав беспокойный норов водопада, рвался вперед.
Опершись о ствол ружья, Митька любовался искусством суровой природы, вечного поединка воды и камня.
Солнце вошло в зенит, прорвав облачную пелену. Его вездесущие щупальца-лучи вцепились в косматую гриву водопада и, держась за нее, соскользнули вместе с потоком к подножию скалы.
Прежде не освещенная солнцем, на фоне черно-глянцевой скалы водяная лавина казалась мрачной, серой. Пронизанная солнечными блестками вода заиграла яркими цветами радуги. Тысячи разноцветных искрящихся фонариков заблестели одновременно, мерцая, кувыркаясь, перепрыгивая с места на место. Митька перевел взгляд к подножию скалы и обомлел.
Разноцветные струйки сливались в сплошной поток золотого цвета. Казалось, расплавленное золото лилось через край гигантского опрокинутого чана. Золотые брызги с металлическим звоном ударялись о каменистые уступы, тяжелыми желтыми монетами, булькая, падали в котлован. «Солнце и золото. Золото и солнце. Золотая вода. Золотой водопад», короткие отрывочные мысли роились в опьяненной Митькиной голове. И вдруг очарование исчезло: солнечные лучи, словно натешившись забавной игрой, последний раз пробежали снизу доверху по золотому потоку и скрылись. И снова все стало мрачным и серым.
Митька протер глаза: неужели все это обман, видение? Он вплотную подошел к расщелине, вгляделся в черные камни, плотно прикрытые прозрачной накидкой.
Сквозь водяную пленку из каменной стены смотрели на него веселые желтые глазки, задорно подмигивая удачливому промысловику. Сомнений не оставалось: водопад вымыл в подножии скалы золотоносные жилы. Золотой песок, самородки, несметное богатствовсе в твоих руках, Дмитрий Дремов! «У кого власть, у того и сила», вспомнились ему слова Ивана Петрова.
Богатство принесет ему и власть и силу, а с ними счастье, которое дороже всех драгоценностей мира.
Часть втораяБРАТЬЯ
ЗАВЕЩАНИЕ
На Руси справляли пасху. С колокольным заливистым звоном докатилась она и до Сибири, вышла на широкую улицу села Убугун. Снег давно растаял, дорога высохла. В церкви отслужили заутреню. Прихожане семьями, компаниями, в одиночку шли из церкви, неся пасхальную снедь на блюдах, в кузовках, в кошелках.
В центре села стоял богатый дом, срубленный «в лапу». Восемнадцать венцов из полуаршинных бревен, охлупень с диковинным коньком, опустившим конскую голову книзу, словно конь-работяга тянул с большим напряжением тяжелый воз, узорчатая причелина, украшенная кружевной резьбой, замысловатые наличники, глухой забор с царскими воротами выделяли дом среди соседних, вросших в землю, срубленных «в обло» неуклюжих избенок. Это дом зажиточного хозяина Дмитрия Степановича Дремова.
Звякнув кольцом калитки, громко простучав каблучками сапожек по тротуару и ступенькам высокого крыльца, в дом вбежала девушка.