Ходок подпрыгивал, скрипели рессоры, словно волчьи глаза сверкали в темноте огоньки цигарок, невдалеке слышался многоголосый собачий лай.
Чувствуя близость деревни, лошадь сильнее натянула постромки.
Седоки в ходке молчали, каждый по-своему переживая события прошедшего дня.
КАМЕННЫЙ ОСТРОВ
Голый каменный остров, Ни травинки, ни кустика. Годами речной поток полирует его бока, обмывая темные камни до глянцевого блеска. В половодье острова не видно, его щербатая спина глубоко уходит под воду. Водяная лавина сметает с поверхности все живое, что пытается зацепиться на бесплодной почве каменистого острова.
Митька обошел остров кругом, вдоль и поперек и впервые почувствовал свое одиночество, обреченность.
Благополучно проскочив пороги, его долбленка с маху врезалась в каменный мыс острова и раскололась пополам. Дальше Митька ничего не помнил. Очнулся он на холодном ложе, вымокший, разбитый. К счастью, целыми оказались ружье и припасы.
Набрав щепы и обломков деревьев, разбросанных на мысу, Митька кресалом добыл огонь, разжег костер, согрелся. Настроение поднялось. Положение казалось не таким безнадежным. «Утро вечера мудренее», подумал Митька, закутываясь в шкуру и укладываясь с подветренной стороны костра, пылавшего высоким огнем. Проснулся Митька среди ночи. Разыгравшаяся буря не дала ему проспать до утра. Ветер свободно носился по голому острову, не встречая препятствий, собирая с его гладкой поверхности пыль, мелкие камни, щепу. Вот он еще издали нацелился на затухающий костер, звериными когтями вцепился в огненную гриву и начал беспощадно трепать обессилевшее пламя. Отбиваясь от наскоков бури, костер разбросал во все стороны дымящиеся головни, снопы искр рванулись навстречу порыву ветра и тут же, как обмолоченные, припали к каменной земле. Митька бегал вокруг костра, стараясь сохранить огонь и тепло. Завалив в костер тяжелые смолистые кряжи, он почувствовал, что теперь огню не страшен никакой ветер. Чем сильнее его порывы, тем ярче пламя костра.
С рассветом буря утихла, ушла в верховья Крутой. Если в долине реки ее натиск сдерживали скалистые берега, на открытых местах она побушевала вволю. С островного мыса Митька увидел, как через пороги несло деревья, выкорчеванные с корнями ветровалом и сброшенные в реку. Одни деревья проносило мимо острова, другие выбрасывало на мыс. Сохранившиеся ветви и корни смягчали удар, и скоро Митька насчитал на мысу десяток крепких сухостойных лесин.
«Вот моя выручка, подумал он. Иначе мне не выбраться с этой каменной каторги».
Плыть на дереве рискованно, а оставаться на островезначит погибнуть без борьбы. Выбора нет. Лишь бы не подмочить порох, не утопить ружье. Вцепившись обеими руками в толстый сосновый сук, торчащий над водой, Митька поплыл по воле потока. Гигантское дерево с надломленной кроной, обнаженными корнями и уродливыми сучьями напоминало чудовище с волосатой головой и острыми плавниками. Чудовище с пассажиром на спине медленно удалялось от каменного острова, нехотя приближаясь к противоположному берегу, манящему зеленью сосен, желтизной осин, жизнью. Взглянув на корму необычного судна, Митька понял, чему он обязан своим спасеньем: надломленная отогнутая вершина сосны заменяла руль, который направлял дерево через реку. Берег был близок. Корни и ветви сосны задевали дно реки, притормаживали ход. В двух саженях от берега, на отмели, комель уперся в подводный камень, вершину спокойно развернуло и прижало к самому берегу. Не замочив ног, Митька прошел к вершине дерева и с нее прыгнул на твердую землю.
Самое страшное осталось позади. Но надо торопиться. Ночная буря согнала со всей Сибири тучи в одно место. Темные, хмурые, они толстым слоем перекрыли дорогу солнечным лучам к земле и, не желая больше нести на своих плечах надоевшую ношу, швырнули ее с высоты. Сначала появились одиночные снежинки; робкие, неуверенные, они, боясь прикоснуться к земле, исчезали, не долетев до нее. Затем снег пошел гуще, и вот уже сплошная толща снега обрушилась на зеленые травы, ветки кустарников и деревьев, на голову, лицо и грудь быстро шагающего человека. Митька шел по первой пороше, оставляя глубокие мокрые следы на засыпанной мягким снегом тропе. Проходили минуты, следы теряли свои очертания, обильно падающий снег заравнивал их. И никто бы не мог сказать, что здесь недавно прошел человек. Да и некому было этого сказать: безлюдная тайга молчалива.
ЗАКОН ТАЙГИ
Сколько раз этот неписаный закон, неуклонный закон выручал обессилевшего путника, случайно наткнувшегося в блужданиях по тайге на одинокую избушку, У очага сухая растопка и спички, на полке соль, сухари вяленая рыба, кусок солонины, рядом нехитрая посуда: котелок, чуман из бересты, деревянная ложка. Обсушись, согрейся, подкрепи силы, заночуй в зимовье. Но, уходя, не забудь привести все в порядок: заготовь сушняк для растопки, вымой посуду, не уноси остатки продуктов, спички. Быть может, завтра или через месяц сюда забредет другой путник, еще более нуждающийся в тепле и пище
Митька поднес спичку к растопке, торчащей в печке из-под березовых поленьев. Веселые огоньки вперегонки побежали по бересте. Быстро вскипела вода в котелке. Кусок козлятины, насаженный на шомпол и зажаренный на открытом огне, показался необычно вкусным. Крепкими зубами Митька рвал полусырое мясо, прихлебывал обжигающий губы кипяток, заваренный пахучими листьями черной смородины. Последние два дня Митька только на ночь разжигал костер, а в светлое время торопливо шагал по тайге в поисках зимовья. Он согревался быстрой ходьбой, питался всухомятку, утолял жажду на ходу, схватывая горсти снега. И вот тропа вывела его к охотничьей избушке.
«Здесь и зазимую», решил Митька, заканчивая ужин.
Впервые за многие дни Митька спал на широких полатях. Воздух в зимовье нагрелся, ноги, укутанные в звериные шкуры, казались опущенными в теплую воду, все тело охватила сонливая истома. Ощущение тишины и покоя располагало ко сну. И все же Митьке не спалось. Сейчас, когда все опасности остались позади, когда он мог безбедно провести зиму в лесной избушке, добывая пропитание охотой, он думал о той, ради которой бежал с каторги, перенес лихие напасти, способные свалить с ног десяток дюжих мужиков, добрел до Тургинских гольцов.
Мысленно Митька уже встретился с Галей. Он видел, как его любовь переступает порог избушки, и сразу в зимовье становится светло, как в горнице; стены раздвигаются, потолок поднимается, в окна врывается яркий солнечный свет. Митька идет навстречу своей ясной зорьке, набрасывает ей на руки, на плечи, на шею золотистых соболей, надевает на голову шапку лисьего меха, ведет за белую руку к столу. Дальше видение прекращалось, и Митька снова крепко зажмуривал глаза, чтоб еще раз повторилась милая сердцу картина. А в глазах мрак непроглядный, темный, как ночная тайга, когда сомкнувшиеся кроны деревьев не пропускают звездного света и даже собственное тело узнаешь только на ощупь.
НЕГАДАННАЯ ВСТРЕЧА
В тайге встретиться с чужим человеком страшнее, чем со зверем. Зверь редко первым нападает на человека, знает, что на вид слабосильное существо жестоко расправляется с любым хищником, сражая его на далеком расстоянии. В своих ежедневных охотничьих поисках Митька не боялся хищных зверей: ружье, заряженное картечью, наготове, нож всегда у пояса. Зима выдалась соболиная. В Саянах выпали глубокие снега, прожорливым зверькам стало трудно добывать пищу, и они спустились к подножию гор, разбрелись по долинам и распадкам.
Митька ставил на соболя петли, настраивал денгуры. Из дробовика постреливал редко: заряды берег на крупного зверя. Удача сопутствовала бывалому охотникусобольи и лисьи шкурки заполнили ящик под полатями
Лыжный след, пересекший замерзший ручей и направляющийся к зимовью, насторожил и обрадовал Митьку. Встреча с человеком сулила опасность. В то же время она могла оказаться полезной для таежника. Одиночество давно томило Митьку, особенно длинными зимними вечерами, бессонными ночами. Часто он заводил разговоры с невидимым собеседником. Его ночным собеседником всегда была Галя. Теперь предстояла встреча с незнакомым человеком. Кто ондруг или враг? С чем пришелс добрым намерением или со злым умыслом? Чем он встретитсмертельным выстрелом или крепким рукопожатием? Нужно быть готовым и к тому и к другому. В просвете между деревьями показалось зимовье. Над крышей веселенький дымок; значит, гость затопил печку, лыжи прислонены к стенке возле двери: он не скрывается, не прячется. Все складывалось к лучшему. Митька и вначале не боялся пришельца: враждовать с людьми он не привык, нападению всегда готов дать отпор. Но снова губить человеческую душу, какой бы черной она ни оказалась, ни к чему. Он еще не забыл нелепой гибели Кулака-Могилы.
Дверь Митька отворил, рванув за скобу, сам оставаясь защищенным бревенчатой стеной. Такова уж привычка таежников: из-за опасения нарваться на пулю из прилаженного недругом за дверью самострела.
Ничего опасного нет. Митька переступил порог и увидел чернобородого мужика, сидящего за столом и спокойно прихлебывающего чай из чумана.
Вовремя подоспел, хозяин, приветливо заговорил мужик, как раз к чайку.
Митька протянул широкую, как лопата, ладонь.
Митрием кличут. А вы кто будете?
Петров. Иван Петров с Тугута.
Охотники быстро нашли общий язык. Митька, словно хотел выговориться за многодневное молчание, сыпал словами.
Соболь идет и в петлю и на денгур. Встречается огневушка.
Митька доставал из-под полатей одну за другой шкурки, потряхивая ими перед восхищенным охотником, укладывал снова на место.
Ладно, видно, паря, поохотился, одобрил Митьку Иван. Большие тыщи заколотил.
Не тыщи мне нужны, дядя, вдруг решился Митька. Беглый я. Варнак, по-вашему
Слова Митьки не удивили Ивана. Он терпеливо выслушал исповедь беглого каторжника, посочувствовал его тоске по жене невенчанной. Расправляя пальцем крупные кольца черной бороды, сказал:
На село тебе, паря, дорога заказана. Мигом сцапают. Озверели богатеи в селах. Да и урядники свирепствуют. Сказывают, в Петербурге царя порешили. Александра-то освободителя. Он свободу крепостным, а его боньбой. Шибко много народу переловили да пересажали за одного-то ево. Уйму перевешали, а того больше в Сибирь к нам сослали. Беседовал я с одним, такой щупленький, без очков мужика от бабы не отличит. Ему не то что с боньбой, а с перочинным ножиком не совладать. Но мужик приветливый такой, обходительный. Говорит, не царей надо уничтожать, а царизму. Ну, как тебе объяснить? Вот ты тоже Каинова ножом пырнул. И не убил ты ево, а только поранил и душу свою не утешил. А власть-то на чьей стороне? На его, Каинова! Тебя судили и на каторгу упекли, а не ево. Выходит, у кого власть, у того и сила. Вот и надо, чтобы власть была мужицкая, чтоб народ решал, а не богатей, кому на свободе гулять, а кому на каторгу идти. Понимаешь?
Простые слова Ивана открывали Митьке целый мир. Самобытным чутьем понимал он, где справедливость, а где ложь и фальшь. Оказывается, есть люди, которые всю свою жизнь посвятили борьбе с несправедливостью. И не из таких ли Иван Петров, коли знает он все, что творится на белом свете, и встречается с политическими, о которых слышал Митька краем уха еще в Александровском централе?
Иван отодвинул опростанный чуман.
В Убугун наведаюсь, голубку твою разыщу. Добычу снесу меховщикам. Бери, пока что есть у меня из припасов лишку. На Варвару приду сызнова.
Переночевал Иван Петров в Митькиной зимовейке. Наутро, нагруженный мешком с пушниной, оставив себе малость пороху и дроби да прихватив харчишек, чтобы добраться до Тугута, вышел он вместе с хозяином на морозный воздух. Похлопал Иван Митьку по спине руками, одетыми в рукавицы из волчьего меха, приладил лыжи, глянул на зимовье, по окна увязшее в снегу, и, не оборачиваясь, быстро зашагал по старой своей лыжне.
А Митька стоял в расстегнутой шубейке без шапки, голорукий и смотрел вслед удаляющемуся неожиданному другу. Думалось ему, что это знакомство положит начало его новой жизни, вернет ему все, что было накоплено и отнято у него.
ШЕСТОПАЛИХА
Шестопалиха выждала, когда непрошеные гости, бранясь и отплевываясь, вышли из ее избы, завалились в ходок и отъехали. Она видела, как волоком они протащили Галю по крыльцу и, словно мешок муки, забросили в повозку. Сдерживая проклятья, готовые сорваться с языка и обрушиться на голову «окаянных злыдней», боясь обнаружить себя, Шестопалиха еще долго просидела в укрытии и, только когда окончательно убедилась, что богатеев и след простыл, вернулась с Митенькой в квартиру. Перевернутая мебель, сорвана и растоптана грубыми сапожищами люлька, побита посуда, грязью забрызганы стены. От такой картины дрогнуло бы самое мужественное сердце. Шестопалиха восприняла все так, как будто иначе и быть не могло.
Кое-как приведя в порядок постель, она перепеленала Митеньку, уложила его на подушку и, негромко напевая одной ей известные колыбельные песенки, способные усыпить любого самого капризного ребенка, принялась за уборку. Стоило мальчику проснуться, как для него находилась бутылочка с молоком, вкус которого ничем не отличался от материнского. Ночью ему было тепло от прикосновения человеческого тела. Ребенок находился в том возрасте, когда ему безразлично, кто его кормит, согревает, Держит на руках, когда еще нет воспоминаний, а все в будущем
На другой день Каинов хватился и вновь послал своих подручных разыскивать «старую ведьму». Петруха и Алеха, прискакав верхами к Шестопалихе, увидели избушку со ставнями, закрытыми и заколоченными поперек широкими досками. На двери висел огромный замок.
Мужики походили-походили вокруг избушки, для порядку постучали поочередно в дверь и во все окна и, не добившись никакого ответа, вскочили на коней. Вылетев на рысях из села, они сразу же придержали поводья: торопиться в Убугун было незачем, вести, которые они везут Каинову, не укротят гнева старосты, а кому нужна лишняя оплеуха?..
Много ли места надо нетребовательной старухе С внучком малым, еще несмышленым? Угол в теплой избе на печи или на полатях. Недолго скиталась Шестопалиха по чужим людям. И хоть встречали ее хозяева приветливо и провожали нехотя, не прижилась она в людях. Характер у нее таким сложился, что не терпела она зависимости и пригляда, нужна была ей во всем самостоятельность и отрешенность.
Митенька никогда не обременял ее, старуха была способна прокормить и воспитать целый ворох ребятишек, а не то что одного мальчонку. А к Митеньке у нее была особая привязанность. И если раньше она делила свою любовь между ним и его матерью, то теперь все ее заботы, внимание, нежность принадлежали безраздельно лишь ему одному. Она готова была вырастить его до полной самостоятельности и вывести в люди, только дай бог самой многих лет и здоровья. Но не уверена была Шестопалиха, что у Гали с Митрием все обойдется благополучно, что встретятся они, вольные в своих желаниях, и заживут безбоязненно и счастливо. Такого невозможно было ожидать после того, что натворил Митрий, вплоть до побега с каторги. А особливо после того, как Галя попала в жестокие лапы беспощадного старосты.
И посему Шестопалиха все заботы о младенце Митеньке приняла на свои старушечьи, еще весьма крепкие и надежные плечи.
ВАРВАРИН ДЕНЬ
В Варварин день Митька с утра ждал гостя. Не удаляясь от зимовья, он в ближних таежках осмотрел петли, перезарядил денгуры. Вернувшись в зимовье, содрал с соболей шкурки, растянул их на скамье. Кончились самые короткие зимние дни. «Варвара ночи урвала, дня притачала», вспомнил Митька деревенскую приговорку, услышанную, еще когда он жил в работниках у Каинова.
Иван Петров пришел через два дня, на Николу.
Промерз я в дороге, паря, пожаловался он Митьке, доставая из мешка харчи деревенские и флягу. Давай чуток для сугреву.
После приема Митька захмелел. А Иван словно и не пил вровень с ним.
Дело твое, паря, на мази. За шкурки получай припасы к ружьецу, соль да сахарок. Деньжата еще остались, да ни к чему они тебе.
Говоря, Иван выкладывал на стол покупки. Митька равнодушно смотрел на кульки с порохом и дробью, на предметы, необходимые в хозяйском обиходе. Без всего этого он мог бы прожить безбедно до лета. Внешне не проявляя беспокойства, он терпеливо ожидал, когда Иван заговорит о главном.
Ну а что касается твоих сердечных дел, тут получилась такая закавыка.
Митька насторожился. Упершись руками в столешницу и весь подавшись вперед, он по одному слову готов был сорваться с места, чтобы бежать на помощь той, которая была для него дороже всех сокровищ на свете.
Во-первых, с сынком тебя поздравляю, торжественным тоном произнес Иван.
Сын. Выпитый самогон и добрая весть закружили голову таежнику. Все пережитое за год казалось ничтожным по сравнению с той радостью, которую принес ему чернобородый гость. Митька моментально заглянул на полтора десятка лет вперед и увидел глухую звериную тайгу, по которой они с ловким стройным подростком пробираются с ружьями наготове, скрадывая сохатого.