Зэнуки никак не отстанут, сказал я, и она расхохоталась, а я побежал к телефону, размышляя, умно ли выступил, и когда добежал, решил, что да, умно, и ровно так и сказал в трубку: Умно. Не «алло». Не «Билл Голдман». «Умно» вот как я сказал.
Ты сказал «умно», Уилли? Хелен.
Хелен, я на совещании по сюжету, мы созваниваемся вечером. Ты зачем в обед звонишь?
Неприязнь и агрессия.
Ни за что не спорьте с женой о неприязни и агрессии, если она дипломированный фрейдист.
Они тут со своими идеями сводят меня с ума. Что такое?
Да толком ничего, но Моргенштерн закончился. В «Даблдей» я тоже звонила. Мне показалось, это тебе важно, и я просто говорю, что Джейсону перепадет только весьма уместный десятискоростной велик.
Не важно, сказал я; Сэнди Стерлинг улыбалась. Из бассейна, где поглубже. Глядя мне в глаза. Но все равно спасибо. Я уже хотел было повесить трубку, но тут сказал: Раз уж ты все равно этим занялась, звякни в «Аргоси» на Пятьдесят девятой. У них старых книжек пруд пруди.
«Аргоси». Пятьдесят девятая улица. Поняла. До вечера. Она повесила трубку.
И не сказала «чтоб никаких старлеток». Всякий раз так прощалась, а тут не сказала. Может, догадалась по голосу? Хелен провидит будь здоров все-таки психотерапевт. На медленном огне дальней конфорки пудингом тихонько забулькали угрызения совести.
Я вернулся к шезлонгу. Один.
Сэнди Стерлинг поплавала. Я раскрыл «Нью-Йорк таймс». Окрестности пробивало неким сексуальным зарядом.
Наплавались? спросила она.
Я отложил газету. Сэнди Стерлинг держалась у бортика возле моего шезлонга.
Я кивнул. Любо-дорого смотреть.
Какой Зэнук? Дик или Дэррил?
Звонила моя жена, сказал я. Подчеркнув последнее слово.
Ее это не обескуражило. Она выбралась из воды и легла в соседний шезлонг. Бюст тяжеловат, но прекрасна. Если любите таких, вам наверняка понравилась бы Сэнди Стерлинг. Я таких люблю.
Вы же с Левином работаете? «Степфордские жены»?
Пишу сценарий.
Обожаю эту книгу. Типа моя самая любимая книжка на свете. Вот бы в кино сыграть. По вашему сценарию. Золотой шанс что угодно бы отдала.
Ну и вот. Она все выложила, все карты на стол.
Естественно, я быстренько привел ее в чувство.
Слушайте, сказал я. Я таким не промышляю. Иначе сказал бы «да», на вас же любо-дорого смотреть, что уж тут, и я желаю вам всяческих радостей, но мне только этого не хватало жизнь и так чересчур сложна.
Это я только подумал, что так скажу. Но потом смекнул: эй, погоди, какой закон гласит, что ты у нас главный пуританин в кинобизнесе? Я работал с людьми, которые по таким случаям картотеку держат. (Истинная правда; спросите Джойс Хейбер.)
Вы много играли в кино? произнес мой голос. Сами понимаете, я страстно жаждал узнать ответ.
Ну, горизонты не особо расширились, если вы меня понимаете.
Мистер Голдман?
Надо мной стоял помощник спасателя.
Опять вас. И он протянул мне телефон.
Уилли? (От первого же слова моей жены меня с ног до головы окатило слепыми опасениями.)
Что, Хелен?
Ты странно разговариваешь.
Что такое, Хелен?
Ничего, просто
Вряд ли ничего, раз ты звонишь.
Что с тобой, Уилли?
Со мной ничего. Я рассуждаю логически. Ты же набрала номер. Я пытаюсь выяснить зачем. Если постараться, мне неплохо дается холодность.
Ты что-то скрываешь.
Я с катушек слетаю, когда она так делает. Потому что, понимаете, с этим ее ужасным психиатрическим опытом она подозревает, будто я что-то скрываю, лишь когда я что-то скрываю.
Хелен, я посреди совещания; говори уже.
Ну вот опять. Я вру жене про другую женщину, и другая женщина это понимает.
С соседнего шезлонга прямо мне в лицо улыбалась Сэнди Стерлинг.
В «Аргоси» книги нет, ни у кого книги нет, до свиданья, Уилли. И Хелен повесила трубку.
Опять жена?
Я кивнул, поставил телефон на столик у шезлонга.
Вы с ней часто болтаете.
Да уж, сказал я. Фиг чего напишешь в такой обстановке.
Видимо, она улыбнулась.
Сердце колотилось, никак не унять.
Глава первая. «Невеста», сказал папа.
Я, наверное, вздрогнул, потому что она сказала:
А?
Мой оте начал я. Мне показа начал я. Ничего, наконец сказал я.
Спокойно, ответила она и очень мило мне улыбнулась. На секундочку ладонью накрыла мою руку, приголубила, утешила.
Возможно ли, что она понимает? Любо-дорого смотреть и притом все понимает? Это разве не запрещено законом? Хелен ничего не понимала. Утверждала обратное: «Я понимаю, отчего ты так говоришь, Уилли», но втайне просто вынюхивала мои неврозы. Нет, пожалуй, она понимала; но она не сочувствовала. И конечно, смотреть не любо-дорого. Тоща это да. И да, ослепительно умна.
Мы с женой познакомились в магистратуре, сообщил я Сэнди Стерлинг. Она писала диссертацию.
Сэнди Стерлинг затруднялась проследить за ходом моей мысли.
Мы были сущие дети. Вам сколько лет?
По правде или по паспорту?
Я расхохотался. Любо-дорого смотреть, все понимает плюс чувство юмора?
Фехтование. Рукопашный бой. Пытки, сказал папа. Любовь. Ненависть. Возмездие. Великаны. Звери всех пород и обличий. Правда. Страсть. Чудеса.
На часах было 12:35, и я сказал:
Я быстренько позвоню, ладно?
Ладно.
Нью-йоркская справочная, сказал я в трубку, а когда соединили, сказал так: Назовите мне, пожалуйста, какие-нибудь книжные на Четвертой авеню. Там их штук двадцать. Четвертая авеню букинистический центр англоязычной цивилизации. Пока оператор искала, я повернулся к обитательнице соседнего шезлонга и пояснил: Моему пацану сегодня десять, и я типа хочу ему одну книжку подарить, это быстро.
Валяйте, сказала Сэнди Стерлинг.
Я нашла один: «Книжная лавка на Четвертой авеню», сказала оператор и продиктовала мне номер.
А других нет? У них там гнездо.
Если вы са-абщите их на-азвания, я сма-агу а-атветить, со справочным акцентом сказала она.
И так сойдет, ответил я и попросил гостиничного оператора соединить. Слушайте, я звоню из Лос-Анджелеса, сказал я, и мне нужна «Принцесса-невеста» С. Моргенштерна.
Не-а. Простите, отозвался парень в трубке и дал отбой, не успел я прибавить: «Может, вы мне скажете, какие у вас там в округе книжные?»
Наберите еще раз, попросил я гостиничного оператора, и когда парень снова ответил, сказал ему: Это снова я, ваш лос-анджелесский абонент; пожалуйста, не бросайте трубку.
Я же говорю, мистер, у нас нету.
Я понял. Я хотел спросить: я в Калифорнии, может, вы мне скажете названия и телефоны каких-нибудь соседних букинистов? Вдруг у них есть? У меня тут не то чтобы грудами валялись нью-йоркские «Желтые страницы».
Они мне не помогают и я им не буду. И он снова дал отбой.
Я сидел, сжимая телефонную трубку.
Что за книжка такая особенная? спросила Сэнди Стерлинг.
Не важно, сказал я и положил трубку на рычаг. Потом сказал: Нет, важно, и снял трубку, и наконец дозвонился до своего нью-йоркского издательства «Харкорт-Брейс-Джованович», и после еще пары-тройки наконцов секретарша моего редактора продиктовала мне названия и телефоны всех книжных в районе Четвертой авеню.
Охотники, между тем говорил папа. Злодеи. Герои. Самые красивейшие дамы. Он окопался у меня в башке, сутулый и плешивый, щурился, старательно читал, старался меня порадовать, не упустить больного сына, отогнать беду от дверей.
Когда я дописал и распрощался с секретаршей, на часах было 13:10.
Затем я взялся за книжные магазины.
Слушайте, я звоню из Лос-Анджелеса, мне нужна книга Моргенштерна, «Принцесса-невеста», и
извините
извините
Занято.
уж сколько лет не было
Опять занято.
13:35.
Сэнди плавает. Слегка злится. Думает, наверное, что я издеваюсь. Я не издевался, но впечатление понятное.
простите, в начале декабря мелькала
не склалось, простите
С вами говорит автоответчик. Этот номер не обслуживается. Пожалуйста, повесьте трубку и
не-а
Сэнди совсем расстроена. Прожигает взглядом, собирает пыль.
да кому сейчас нужен Моргенштерн?..
Сэнди уходит, уходит, любо-дорого, ушла.
Пока, Сэнди. Прости, Сэнди.
извините, мы закрываемся
На часах 13:55. 16:55 в Нью-Йорке.
Паника в Лос-Анджелесе.
Занято.
Не отвечают.
Не отвечают.
Кажись, на флоринском есть. Где-то на складе.
Я подскочил в шезлонге. У букиниста был очень невнятный акцент.
Мне нужен на английском.
Моргенштерн теперь не в чести. Я уж и не знаю, что там у меня есть, на складе-то. Приходите завтра, сами гляньте.
Я в Калифорнии, сказал я.
Мешугенер, сказал он.
Я был бы вам так благодарен, если б вы посмотрели.
Погодите чуток? Только я за звонок платить не буду.
Не спешите, сказал я.
Он не спешил семнадцать минут. Я ждал и слушал. То и дело раздавались шаги, падали книги, а он кряхтел: «Ох ох».
И наконец:
Я так и думал: на флоринском есть.
Почти у цели.
А на английском нету, сказал я.
И тут он вдруг как заорет:
Вы что, сбрендили? Я тут спину ломаю, а он мне долдонит «нету», да есть у меня, есть, вот он, и вам это, чтоб вы знали, дорого обойдется.
Прекрасно нет, правда, без шуток, теперь слушайте, сделайте так: возьмите такси, скажите им отвезти книжки в Парк и
Мистер Мешугенер в Калифорнии, это вы слушайте тут пурга надвигается, и я никуда не пойду, и книжки никуда не пойдут, пока не заплатите, шесть пятьдесят за каждую, как с куста, и если хотите английскую, флоринскую тоже забирайте, а я закрываюсь в шесть. Книжки из магазина ни шагу, пока я свои тринадцать долларов не увижу.
Никуда не уходите, сказал я, повесил трубку и кому же звонить в эту минуту, когда рабочий день на исходе, а на горизонте маячит Рождество? Конечно, своему адвокату. Чарли, сказал я. Пожалуйста, сделай мне доброе дело. Поезжай на Четвертую авеню, магазин Абромовица, заплати ему тринадцать долларов за две книжки, отвези их на такси ко мне домой и скажи консьержу, чтоб отнес ко мне в квартиру, и да, я знаю, у вас там пурга, что скажешь?
Просьба до того нелепа, что я просто обязан согласиться.
Я перезвонил Абромовицу:
Мой адвокат идет по следу.
Чеков не беру, сказал Абромовиц.
У вас золотое сердце.
Я повесил трубку и произвел подсчеты. Плюс-минус два часа междугородних переговоров, первые три минуты по $ 1,35, плюс тринадцать за книжки, плюс где-то десятка за такси Чарли, плюс где-то шестьдесят за его время равняется?.. Примерно две с половиной сотни. И все ради того, чтобы мой Джейсон получил Моргенштерна. Я вытянулся в шезлонге и закрыл глаза. Двести пятьдесят баксов, два часа сплошных терзаний и страданий, и не забудем про Сэнди Стерлинг.
Почти даром.
Позвонили в половине восьмого. Я сидел в номере.
Ему ужасно понравился велик, сказала Хелен. Он от восторга прямо вне себя.
Балдеж, сказал я.
И книжки твои привезли.
Какие книжки? спросил я, непринужденный, как Морис Шевалье.
«Принцессу-невесту». На всяких языках один из них, по счастью, английский.
А, ну и славно, сказал я по-прежнему небрежно. Я уж и забыл, что их заказывал.
Как они тут оказались?
Я звякнул секретарше моего редактора, и она наскребла пару штук. Может, прямо в «Харкорте» и завалялись. (В «Харкорте» они и впрямь завалялись; вы представляете, а? Наверное, я еще расскажу, как так вышло.) Позови пацана.
Привет, сказал тот спустя секунду.
Слушай, Джейсон, сказал я. Мы думали подарить тебе велик, но решили, что не будем.
Ну ты даешь. У меня уже есть велик.
Джейсон унаследовал от матери полное отсутствие чувства юмора. Может, он смешной, а я как раз нет, не знаю. Но мы редко смеемся вместе это точно. Выглядит мой сын Джейсон невероятно если выкрасить его в желтый, ему прямая дорога в школьную команду сумоистов. Он как дирижабль. Без остановки набивает брюхо. Я слежу за весом, старушку Хелен и не разглядишь, если передом не повернется, и вдобавок она ведущий детский психолог на Манхэттене, а нашему пацану быстрее перекатываться, чем ходить. «Он выражает себя через пищу, твердит Хелен. Себя и свою тревожность. Научится справляться похудеет».
Эй, Джейсон? Мама говорит, сегодня книжку принесли. Эту, про принцессу. Хорошо бы ты ее, может, почитал, пока меня нет. Я ее в детстве обожал, и мне интересно, как она тебе.
А я обязан ее полюбить?
Что тут скажешь? Сын своей матери.
Да нет. Только правду, ровно то, что думаешь. Я по тебе соскучился, здоровяк. В твой день рождения поболтаем.
Ну ты даешь. У меня сегодня день рождения.
Мы трепались дальше, хотя уже нечего было сказать. Потом то же самое с супругой, и я повесил трубку, пообещав вернуться через неделю.
Вернулся через две.
Совещания затягивались, продюсеров посещали озарения, которые следовало осторожненько пригасить, режиссеров требовалось гладить по самолюбию. Короче, я застрял в солнечной Калифорнии. В конце концов мне дозволили вернуться в уютное и безопасное лоно семьи, и, пока никто не передумал, я рванул в лос-анджелесский аэропорт. Приехал заранее я всегда так делаю на обратном пути, потому что надо еще набить карманы всякими штуками для Джейсона. Едва я вхожу в дом, он бежит (ковыляет) ко мне, вопя: «Покажи, покажи карманы!» перерывает их все, добывает свою мзду и, собрав трофеи, обнимает меня. Кошмар, да? Чего не сделаешь, дабы почувствовать, будто ты нужен.
Покажи карманы! крикнул Джейсон, надвигаясь на меня по коридору.
Четверг, дело к ужину, и едва сын приступил к ритуальному обыску, из библиотеки вышла Хелен, чмокнула меня в щеку со словами «какого красавца я отхватила» это тоже ритуал, а нагруженный дарами Джейсон меня как бы обнял и кинулся (заковылял) к себе.
Анджелика готовит ужин, сказала Хелен. Ты удачно подгадал.
Анджелика?
Хелен прижала палец к губам и прошептала:
Она у нас третий день, но, по-моему, она довольно-таки сокровище.
В ответ я прошептал:
А что не заладилось с прежним сокровищем? Когда я уезжал, она у нас всего неделю проработала.
Она меня разочаровала, сказала Хелен. Вот и все.
(Хелен блистательно умна на предпоследнем курсе колледжа была членом «Фи-Беты», собрала все возможные академические награды, интеллект ее поистине изумляет широтой и прочими достоинствами, но ужиться со служанкой она не способна. Во-первых, она, я думаю, угрызается, что кого-то нанимает, нынче все эти «кто-то» чернокожие или латиноамериканцы, а Хелен у нас ультрасуперлибералка. Во-вторых, она такая умелая, что они пугаются. Она все делает лучше их и сама это понимает, и понимает, что они тоже понимают. В-третьих, она психоаналитик и, вогнав их в панику, объясняет им, почему не следует пугаться, и после добрых получаса самокопаний в обществе Хелен они пугаются взаправду. Короче, за последние годы мы перевидали в среднем по четыре «сокровища» в год.)
Нам просто не везло, но все наладится, сказал я по возможности утешительно. Раньше я над ней подтрунивал из-за прислуги, но пришел к выводу, что это не слишком мудро.
Вскоре ужин был готов, и я, обняв жену и сына, устремился в столовую. В ту минуту мне было и уютно, и безопасно, и вообще хорошо. На столе ужин салат из шпината, картофельное пюре, тушеное мясо в подливе; просто загляденье, хотя тушеное мясо я не люблю, я люблю мясо с кровью, зато обожаю шпинат, так что в целом на скатерти мне предстал вполне съедобный натюрморт. Мы расселись. Хелен подала мясо, остальное мы разложили сами. Мой кусок был не очень-то сочен, но подлива решала проблему. Хелен позвонила. Появилась Анджелика. Лет восемнадцати или двадцати, смуглая, медлительная.
Анджелика, начала Хелен, это мистер Голдман.
Я улыбнулся, сказал «привет» и помахал вилкой. Анджелика кивнула.
Анджелика, я совершенно не имею в виду тебя критиковать, это целиком моя вина, но давай мы обе очень постараемся запомнить на будущее, что мистер Голдман любит ростбиф с кровью
Это ростбиф? спросил я.
Хелен на меня покосилась.