Я знаю племена, которые от подобных запретов только выиграли бы.
Это относится вовсе не только к людям с черной кожей!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Не все мое детство было столь мрачным.
Я проходил инициацию и был «отпет» в самом восприимчивом возрасте и никогда не забуду ни одного эпизода, относящегося к тем событиям. Именно потому, что они так свежи в моей памяти, я написал о них прежде всего. Но я ясно помню и другие события моей юности.
Сейчас я стал цивилизованным человеком. Умею читать, писать, говорю по-английски, как на родном языке, хотя овладел им довольно поздно.
Мне предоставлено право гражданства. В миссии на реке Ропер я познакомился с христианской религией и был крещен в англиканской церкви. Получил несколько профессий: водителя санитарной машины, механика, санитара, фельдшера. Я сплю на кровати, ем ножом и вилкой, ношу платье и регулярно моюсь.
И все же я не утратил унаследованные от предков инстинкты.
В субботу я с женой и шестью дочерьми отправляюсь ловить рыбу или охотиться на Буффало-Крик, в Казуариновый залив, Ли Пойнт или в другое подходящее место около Дарвина. Проработав, как все европейцы, целую неделю, в субботу я с удовольствием сбрасываю с себя оковы цивилизации. С копьем и бумерангом наготове крадусь по лесу, а вся семья следует за мной, неся утварь для привала и воду.
Из-за отсутствия тренировки я, конечно, не так точно, как раньше, попадаю копьем в цель, но иногда мне все же удается убить валлаби, забывшего об основном законе лесаосторожности. Ну а если промахнусь, то теперь это уже не беда: денег я зарабатываю достаточно, чтобы прокормить семью. Наши вылазки напоминают прогулки, точно так же отдыхают на охоте и ловле рыбы белые.
И все же все же для меня это не просто прогулка.
На охоте я встречаюсь со своим прошлым.
Счастливее всего я чувствую себя, когда, отрешившись от окружающей цивилизации, забыв о настоящем и будущем и без труда перенесясь в прошлое, сбросив с себя почти все одежды, выхожу на охоту и пускаю в ход всю врожденную ловкость и умение выслеживать животное, которые не смогла истребить в нас современная культура.
В эти часы я ощущаю свою близость к далеким предкам, жившим по законам, которые они завещали моим пра-прародителям, опасаюсь того же, чего опасались они, верю в тех же духов, испытываю такой же страх.
Да, страх В лесу, в десяти милях от Дарвина, я инстинктивно все время настороже, так же как когда-то в Арнемленде, где охота служила мне источником жизни.
Чего, казалось бы, мне бояться, зачем быть начеку, если пищу я добываю теперь иным путем, а близкий город вытеснил злых духов?
И тем не менее, продвигаясь вперед, я все время останавливаюсь и прислушиваюсь, а при малейшем колебании куста или травы, не вызванном ветром, застываю на месте, как тотемный столб. Каждые несколько шагов я оглядываюсь, не следует ли кто за мной. Если затрещит ветка, я не сразу решаюсь идти дальше и на несколько минут застываю на месте.
Я далеко обхожу пещеры и небольшие участки зарослей, где может таиться засада.
За все годы охоты я ни разу не встречал в лесу ничего страшного но знаю: что-то или кто-то там есть. Надо постоянно быть начеку, опасаясь А вот чего?
Кто же все-таки может внушить мне такой страх?
Возможно, это пигмеикрошечные люди, живущие в горах к северу от реки Ропер. Мои сородичи видели их не раз и называют бурджинджинами.
О бурджинджинах я впервые узнал в том возрасте, когда белого ребенка ночью пугают букой. Дети, особенно девочки, часто потом всю жизнь боятся темноты.
Точно так же старейшины племени пугали меня пигмеями.
Будь осторожен,говорили они.Смотри в оба, не крадется ли за тобой пигмей. Это маленькие люди, всего трех футов роста, но они очень сильны. Бурджинджин может переломить алава кости и разорвать его пополам. Бурджинджин без труда несет вола на плечах, как муравей жука. Смотри же, будь осторожен! Гляди по сторонам, когда охотишься.
За всю мою жизнь я ни разу не видел бурджинджина, но никогда не забывал во время охоты оглядываться.
В легенду о бурджинджинахесли это легендаверят не только на реке Ропер. Ее передают из уст в уста живущие к востоку от реки племена анула и гарава. Она доходит до самого Квинсленда. В нее верят на берегах лагуны Терн-оф, в миссии Думаджи, на реке Николсон, которая протекает в пятистах милях от Арнемленда.
Географы утверждают, что когда-то Австралия и Новая Гвинея были связаны сухопутным перешейком. В наше время на Новой Гвинее живет много воинственных племен пигмеев. Почему бы нам не верить, что они еще сохранились на континенте в тех местах, где мало белых людей?
Еще до инициации один старый абориген рассказал мне такую историю:
«Пошел я однажды охотиться. Шел, шел, шел, шел, а потом сел на землю. Привал.
Хорошо. На рассвете пошел я дальше. Шел, шел Ага! Что-то там впереди? Кенгуру! Я тихонько за ним Кладу копье на вумеру Ш-ш-ш-ш! Попал!
Но кенгуру не умер сразу. Он поскакал прочь, кровь из него капает, а он следы запутываеттуда-сюда, туда-сюда Я за ним.
Бежал я, бежал по кровавому следу, наконец кенгуру свалился замертво. Я к нему. Смотрю, на том месте, где он лежал, большая лужа крови. Вижу, вокругследы и копье мое рядом. А кенгуру нет. Исчез. Стал я тогда присматриваться и разглядел детские следы Только оставил их вовсе не ребенок Их оставил пигмей.
Того кенгуру унес бурджинджин. Я перепугался до смерти и как припустился бежать Мчался без остановки, пока не стало совсем темно. И все время от страха тело мурашками покрывалось».
Когда старик кончил свою историю, я расхохотался, но запомнил ее на всю жизнь. И теперь всегда ищу глазами пигмеев, особенно в сезон дождей, когда их может скрывать туман, опускающийся на холмы.
Многие мои друзья с реки Ропер утверждают, что своими глазами видели бурджинджина. У меня нет основания им не верить. Да и зачем бы старым аборигенам советовать нам остерегаться бурджинджинов, если бы тех на самом деле не было?
Одно всегда поражает молодых алава, которые уже не могут слепо верить рассказам стариков, ибо бурные воды цивилизации подмыли их веру: ни в одной истории о бурджинджинах не фигурируют женщины или дети пигмеев.
Без женщин не может быть детей. Без детей не может быть мужчин. Нам особенно трудно понять, почему в лесу не встречаются женщины и дети пигмеев, так как мы ходим на охоту целыми семьями: впереди величественно выступает охотник, за ним идут женщины и дети, сзади бегут собаки.
Мы удивляемся, но тем не менее легенде о бурджинджинах продолжаем верить. Я тоже верю. Так велит закон, дошедший до нас через поколения старейшин со Времени сновидений. Мне о бурджинджинах рассказал дядя, а я расскажу своим племянникам. Легенда о них останется частью нашей культуры, пока та в результате ассимиляции не исчезнет совсем.
Можно, конечно, смеяться над нами за то, что мы верим в бурджинджинов, по ведь и у вас духи, боги, дьяволы, карлики, гиганты, привидения, двойники и летающие тарелки существуют по сей день.
Другая притча рассказывает о маланугга-нугга, людях Каменного города, живших в Арнемленде на возвышенности около развалин города.
Маланугга-нугга были самыми обычными аборигенами из плоти и крови. Они выделялись только чрезмерной робостью, связанной, как это пи странно, с их кровожадностью.
Эти люди каменного века, жившие на скалистой возвышенности, были истые кочевники; они редко оставались долго на одном месте. Их потомки влились в племена ритарннгу и рембаррнга и, чтобы избежать лишений кочевой жизни, осели к югу от реки Ропер.
Арнемлендская возвышенность сильно изрезана. Она напоминает мне лунный пейзаж, как его изображают на картинах. Дьявольские нагромождения обнаженных гранитных и песчаных выступов делают ее почти непроходимой для человека. Насколько мне известно, белые только один раз решились пересечь Каменную страну, да и то двигались по долинам рек.
Примерно каждые пять миль склон возвышенности венчает отвесная скала с острыми как бритва краями, простирающимися за горизонт. В полумиле или миле над ней подымается такая же отвесная скала, страшная в своей грозной симметрии. Между двумя скалами образуется величественная Долина Смерти, ведущая, подобно высохшему руслу реки, в никуда.
В этой-то жуткой, отвратительной стране и жили маланугга-нугга. Мы их не любили. И не только потому, что они часто похищали женщин алава. В нашем представлении возвышенность была связана с дьяволами и прочей нечистой силой.
Особую неприязнь мы питали к месту под названием Бурруинджу (руины) на реке Роз. Это было скопление огромных утесов белого песчаника, поразительно напоминавших фасад европейского замка. Их геометрическое совершенство, казалось, безмолвно свидетельствовало об истоках архитектуры.
Однажды я приехал в Бурруинджу верхом на лошадиместность была слишком неровной даже для моих мозолистых подошв. Мною тут же овладело неприятное предчувствие, что если я не поверну обратно, то встречу злых духов и их сородичей во плотималанугга-нугга.
Мы с друзьями разбили лагерь на гребне горы, милях в двух от Бурруинджу, откуда он был хорошо виден. Уже тогда было страшно подъезжать к нему вечером, особенно после того что мы услышали и увидели в ту ночь
Только я разложил мою поклажу и улегся на нее, не спеша попивая чаек из жестяной кружки, как воздух прорезали пронзительные, демонические вопли.
По телу пробежали мурашки, я задрожал от ужаса.
Дьяволы!воскликнул я.
Да,откликнулся мой друг Гуругул.Черные дьяволы! Что делать?
Мы предпочли остаться на месте. По склону и днем-то трудно пробраться, а найти выход из этого лабиринта вечером и вовсе невозможно.
Только мы оправились от первого испуга, как на стенах Бурруинджу, там, где полагалось быть окнам, зажглись огни!
Это нас поразило. Никогда в жизни я не видел таких ярких огней. Они то вспыхивали, то гасли, словно кто-то повертывал выключатель: сначала освещалось одно «окно», затем другое, третье. Возникала целая цепочка неоновых огней, и это там, куда еще не ступала нога электрика!
Может быть, на самом деле дьявольские вопли были жалобным воем на луну стаи собак динго. А огнигигантскими светлячками, казавшимися особенно яркими в стране, не знающей искусственного освещения? Или это было явление радиации?
Могу только сказать, что мне мерещились разные ужасы и, уж конечно, обезумевшие маланугга-нугга, которые носятся вокруг стен с зажженными фонарями.
Отдаленный грохот не давал мне прийти в себя; причину его мы поняли только тогда, когда порыв ветра, сорвав где-то глыбу, пробежал по дну долины, взобрался по склону и достиг нас. Ничуть не успокоила меня и стоявшая с несчастным видом лошадь. Вытянув шею в каком-то странном оцепенении, словно она и не пила и не ела, лошадь, казалось, ждала, когда наконец кончится эта ужасная ночь.
На следующий день после пережитого потрясения мы были весьма горды тем, что, набравшись храбрости, все-таки подъехали к Бурруинджу.
Как и следовало ожидать, при ближайшем рассмотрении оказалось, что Бурруинджуэто нагромождение стен из песчаника, сложенных великим каменщикомвременем, на которых напористые ветры прорезали зубцы; огромные пещеры с разверстыми голодными зевами, способными в один присест заглотать всадника вместе с лошадью; миллионы стилизованных рисунков охрой и белой глинойдело рук прежнего поколения маланугга-нугга Мы увидели человеческие кости, но никаких других следов человека не нашли!
Можете мне поверить, мы там не задерживались. Посмотрелии назад, словно люди, которые заглянули в пропасть и в ужасе отпрянули от нее. Лошадей мы в тот день пришпоривали изо всех сил и неслись так, как будто опаздывали на свидание. Куда? На север, юг, восток или запад от Каменного города, лишь бы как можно дальше он него.
Больше я в Бурруинджу не ездил и никогда не поеду.
Отец рассказывал, что при жизни моего деда маланугга-нугга устраивали набеги на алава, похищали наших женщин и убивали мужчин. Возможно, именно из-за этого алава осталось так мало.
Наших женщин уводили в горы, может быть, в такие места, как Бурруинджу, там, где мы нашли человеческие кости. Здесь женщины алава рожали детей маланугга-нугга и, пока могли это делать, оставались живы. Бесплодие означало для них неминуемую смерть.
Чтобы подкрасться к алава незамеченным, нужно обладать недюжинной хитростью и ловкостью, но у маланугга-нугга были оба этих качества. Быстро преодолевали они расстояние между водоемами, не разжигая костров, не разговаривая, стараясь не вспугнуть птицу, пока не нападали на мой народ, убивали спящих мужчин и захватывали в плен будущих матерей своих детей.
На языке валибуру нет более страшного слова, чем «гулгар». Так называли у нас набеги маланугга-нугга. Сотнями нападали они на нас, метали копья и бумеранги и, размахивая нулла-нулла, без разбору крошили черепа даже старикам и младенцам. Конечно, иногда и алава нападали на своих врагов, но, насколько я помню, редко возвращались с пленными. Поэтому в наших жилах течет сравнительно чистая кровь.
Потом, правда, нам стало не до разбойничьих племен аборигенов. Наше внимание привлекли первые европейцы. Сначалапотому что мы не желали видеть их в своей стране, затемпотому что у них были вещи, которых мы страстно хотели: ножи, топоры, зеркала, гребни, мука, свежее мясо.
При жизни моего деда через всю страну протянули «поющую струну»трансконтинентальную телеграфную линию. Тогда по реке Ропер переправляли тяжелые столбы и выгружали их у отмели. Мы получили от белых свою долю товаров и их жизней, но и сами дорого заплатили имевшейся у нас валютой: собственной кровью.
Когда-то алава были убеждены, что им предопределена власть над всеми аборигенами. Такие фантастические идеи не чужды и белым. Чтобы достигнуть этой цели, мои соплеменники напали на лагерь трансконтинентальной телеграфной линии, похитили несколько ружей и отправились за Ропер, в Ваданарджа, на поиски племени мара. Оно недавно совершило набег на нас, и теперь настал час возмездия. Следующие на очереди были маланугга-нугга. В этот день, однако, люди падали наземь, сраженные только копьями и бумерангами. Алава бесцельно палили из ружей в воздух, не зная, что убивает пуля, а не звук выстрела. Их мечты о власти не сбылись. Кровожадные маланугга-нугга остались неотомщенными.
Столь же неудачным было наше первое знакомство с мукой, основным продуктом питания всего человечества. Алава стали пользоваться мукой вместо белой глины для разрисовки тела перед корробори. Когда набеги на строителей телеграфной линии уже были забыты, один отзывчивый путешественник научил нас употреблять муку по ее прямому назначению. С тех пор у каждого чернокожего, нападавшего на лагерь белых, стало два врага: сами белые и аборигены из других племен, старавшиеся опередить своих соплеменников при набеге на склад.
Может быть, есть высшая справедливость в том, что потомки маланугга-нугга, слившиеся сейчас с племенем ритарннгу и рембаррнга, были вынуждены покинуть Каменную страну и поселиться на реке Ропер. Некоторые из них направились в другую сторону, на север, в Йиркала, на остров Элко, в Милингимби на северном побережье самого большого в мире резервата аборигенов. А племенная земля маланугга-нугга, составляющая тридцать тысяч квадратных миль, пустует.
При желании они могли бы продолжать жить здесь, но над ними довлеет цивилизация. Они хотят, чтобы их дети учились, а получить образование можно только в миссиях и государственных поселках.
И вот не стало кочевников, воинственные племена больше не совершают набегов, медленно исчезает наша племенная культура.
И все же в душе каждого аборигена живут традиции. Ритарннгу и рембаррнга, хотя они и не чистокровные маланугга-нугга, храня верность памяти отцов, присоединившихся к этим племенам, каждый год отправляются на охоту в Каменный город. Но вряд ли они приходят в Бурруинджу, где я встретил печальных, но страшных духов маланугга-нугга.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В каком-то смысле мой контакт с большим миром белых начался чуть ли не в тот самый день, когда я появился на свет как истинное дитя леса.
За несколько лет до моего появления на свет миссионерское общество основало евангелистскую миссию в двадцати милях вниз по течению реки от отмели Ропер, названной так потому, что здесь могли пройти разве что выдолбленные из стволов деревьев лодки
Отдохнув в лесу дня два или три, мать с гордостью понесла меня в миссию. Мой отец Барнабас Габарла работал там пастухом и объездчиком, зарабатывая у гуртовщиков и фермеров на пропитание своей семье.