- Боже мой! - воскликнула графиня.- И это в январе месяце!
- Он так убьет себя!..- сказал граф, глубоко вздыхая.- Я осторожно подошел к его двери и, увидев у него свет, слегка постучал, но не получил ответа. Дверь не была заперта, и я вошел. О, тут мне представилось ужасное зрелище! Андреа лежал на полу почти голый; подле него горела свеча и лежала развернутая книга св. Августина. Несчастный заснул измученный, читая ее. Тогда я заметил, что его бока окровавлены и что на нем надеты вериги. Я должен бы был подозревать это, потому что, когда он делал какое-нибудь слишком быстрое движение, его лицо покрывалось бледностью и на нем проявлялись следы страдания.
- Арман,- сказала графиня, тронутая до слез,- надо уговорить брата отказаться от этих истязаний. Ты должен поговорить с его духовником.
Граф покачал головою.
- Андреа непреклонен в отношении себя, и я боюсь, что он сгубит себя этим добровольным покаянием. Он страшно худ и чрезвычайно бледен. Он позволяет себе спать только тогда, когда усталость превозмогает его. Этот ежедневный, двенадцати-расовый труд все более и более вредит его здоровью. Ему нужен свежий воздух и деятельная жизнь. Я желал бы уговорить его сделать какое-нибудь путешествие. Но боюсь, что он откажется и может быть уйдет от нас.
- О, этого не будет! - горячо воскликнула Жанна.- Он будет жить с нами. Послушай, Арман, хочешь ли ты, чтобы я поговорила с ним, я постараюсь убедить его, что провидение вполне удовлетворено, и что покаяние превзошло вину? О, ты увидишь, мой милый Арман, как я буду красноречива и убедительна! Я должна его убедить.
- Послушай,- сказал граф,- мне пришла в голову превосходная мысль! Чтобы заставить его отказаться от такой жизни, которая убивает его, вот что надо сделать.
Граф подумал и затем продолжал:
- Ты знаешь, что во время моего отсутствия Фернан Рошэ и Леон Роллан, с помощью сестры Луизы, вполне меня заменили и оказали помощь многим несчастным Фернан и его молодая жена, попечительница новой церкви св. Викентия, взяли на себя труд помогать тем из чиновников, жалованье которых так незначительно, что они не могут содержать на него многочисленного семейства. Леон Роллан и его прекрасная, добродетельная жена занимались бедняками предместья св. Антония, самого многолюдного и самого бедного квартала в Париже. Леон устроил огромную мастерскую для производства столярных и мебельных работ, в ней работают в продолжение всего года более двухсот бедняков. Вишня открыла магазин готового платья, в нем работает множество молодых сироток, которые погибли бы, если бы их предоставили самим себе. Наконец, госпожа Шармэ избрала для своей благочестивой деятельности кварталы сумасбродства и погибели, где она сама когда-то блистала под именем Баккара.
- Все это я знаю, мой друг, - сказала графиня.
- Бедные и несчастные ничего не потеряли в моем отсутствии. Но до сих пор исполнена только половина моего предприятия. Дело милосердия идет хорошо, но дело правосудия плохо подвигается вперед.
- Что ты хочешь сказать? - спросила графиня.
- Слушай, Жанна, слушай! Однажды вечером или, лучше сказать ночью, два человека встретились на балконе на верху одного здания, стоявшего на возвышенном месте, откуда был виден весь Париж. Эти два человека указали друг другу на огромный город, весь судорожно дрожавший от опьянения бывшего в эту. ночь карнавала. Один из этих людей воскликнул:
«Вот обширное поле для того, кто может истратить много денег на служение злу! Видите вы этот необъятный город? Для Человека, имеющего время и золото, там есть женщины, которых можно соблазнять, мужчины, которых можно купить.и продать; мошенники, которых можно набрать целый полк, есть чердаки, где зарабатываются медные деньги, и которые можно превратить разом в пышные будуары посредством золота праздных людей. Вот великая и. прекрасная цель!»
- Говоря таким образом, этот человек отвратительно хохотал, как сатана или как Дон Жуан, в костюм которого он был одет, хвастающийся своею прошедшею жизнью и готовый начать ее снова. Человек, говоривший эти нечестивые слова был Андреа, а другой - я! Ты знаешь уже, какова была эта борьба зла с добром и каким образом зло было побеждено. Но Андреа был не единственным представителем зла и Париж остался тем. же новым Вавилоном, где порок преследует добродетель и где подлость и преступления растут, как на плодородной почве Ах, как много еще осталось преступников, которых нужно наказать! Как много Жертв, которые нужно вырвать из рук палачей.
Госпожа де Кергац задумчиво слушала мужа.
- Я понимаю тебя,- сказала она, - ты хочешь возложить на раскаявшегося и добродетельного Андреа обязанности по отысканию и предупреждению преступлений.
- Ты угадала, мой друг. Может быть он выкажет на поприще добродетели тот необыкновенный ум, ту могучую волю и ту беспримерную смелость, какую он проявлял в преступных делах.
- Я уверена в этом,- ответила госпожа де Кергац.
Разговор супругов был прерван звонком, возвещавшим посетителя.
- Вот и ежедневные записки моей полиции,- сказал Арман.- Люди, которым я предоставил эту должность, преданы мне и разумны, но им нужен начальник.
Дверь отворилась и вошел лакей. Он подал на серебряном подносе пакет, который граф тотчас же распечатал.
В пакете лежали семь или восемь листов, мелко исписанных и без подписи.
Граф де Кергац стал читать про себя:
«Тайные агенты вашего сиятельства напали на след тайной и странной ассоциации, которая уже два месяца обирает Париж»
- Ого! - сказал Арман, продолжая читать с напряженным вниманием.
«Эта ассоциация,- писал тайный корреспондент,- имеет по- видимому разветвления во всем парижском обществе. Место сборища и начальствующие лица нам еще не известны. Действия же ее начинают отчасти делаться известными. Цель этого союза бандитов состоит в том, чтоб всеми возможными средствами забирать в свои руки письма и бумаги, компрометирующие спокойствие семейств, и производят посредством их огромный шантаж. От этого общества ничто не ускользает: ни письма, неосторожно написанные влюбленною женщиною, которую стращают тем, что отдадут их мужу, ни фальшивые письменные документы, даваемые иногда молодыми мотами и которые можно представить в суд.
Это общество, называющееся Клубом червонных валетов, имеет доступ всюду и принимает всевозможные виды и положения.
Агенты вашего сиятельства деятельно стараются открыть его, но до сих пор могут указать только на ужасные результаты его деятельности».
- Можно подумать, что перст Божий явился к нам на помощь. Мы только что искали поприща для редких способностей нашего милого Андреа и вот что я прочел.
Граф подал записки Своей жене и, пока та читала их, он позвонил.
- Позовите Жермена,- сказал он вошедшему лакею.
Жермен был доверенным слугою графа и единственным человеком, знавшим таинственный образ жизни Андреа.
- Ты пойдешь на улицу Коломбиер,- сказал он ему,- и попросишь брата тотчас же приехать домой.
Через час после этого явился Андреа.
Кто знал прежде блистательного виконта Андреа, нечестивого и насмешливого Дон Жуана или флегматического и важного баронета Вильямса, тот не узнал бы его теперь.
Он был бледен и худ. Его одежда походила покроем на ту, которую носят лица духовного звания. Ходил потупя глаза и наклонив вперед голову; иногда все тело его вздрагивало, обнаруживая какое-то сильное страдание. Он едва осмеливался глядеть на графиню, как будто бы воспоминание о его гнусном поведении в отношении ее явилось перед ним мстительным приведением. Он нерешительно и смиренно взял руку, поданную ему братом.
- Дорогой брат! - проговорил Арман.
- Вы спрашивали меня, Арман? - сказал Андреа почти дрожащим голосом,- И я поспешил придти из конторы.
- Мой дорогой Андреа,- ответил Арман, - я послал за тобою, потому что имею в тебе нужду.
В глазах Андреа блеснул луч радости.
- Ах! - сказал он.- Я готов умереть для вас.
Улыбка появилась на губах Армана.
- Нет,- сказал он,- прежде всего надо жить.
- И жить благоразумно,- прибавила госпожа де Кергац, взяв обе руки Андреа и нежно пожав их.
Андреа покраснел и хотел отнять руки.
- Нет, нет,- прошептал он,- я недостоин вашего участия.
- Брат мой!..
- Предоставьте бедному грешнику,- прибавил он смиренно,- утешить раскаянием гнев Божий.
Жанна подняла глаза к небу. «Это - святой!» - подумала она.
- Брат,- сказал де Кергац,- ты знаешь, какую я избрал цель в жизни?
- О,- сказал Андреа,- благородную, святую цель!..
- И мне нужна твоя помощь, чтобы идти к ней.
Виконт Андреа вздрогнул.
- Я давно попросил бы вас сделать меня участником в ваших трудах, Арман, если бы был достоин делать добрые дела. Но увы! Что станется с богоугодным делом, когда оно пройдет через мои оскверненные руки!
- Брат! - сказал де Кергац.- Дело теперь не в том, чтобы только делать добро, а нужно наказывать и предупреждать зло.
Арман подал брату записки своей полиции.
Андреа прочитал их и, казалось, был очень удивлен.
- Итак, брат,- сказал де Кергац, - время обыкновенного покаяния и смиренного раскаяния прошло. Нужно сделаться снова сильным, разумным и ловким человеком, столь же смелым в добрых делах, каким ты был некогда в злых; одним словом, надо сделаться достойным противником шайки бандитов, которую я хочу уничтожить.
Андреа слушал внимательно и молчал. Вдруг он поднял голову, молния блеснула в его давно потухших и безжизненных глазах.
- Хорошо,- сказал он,- я берусь за это дело!
Граф де Кергац вскрикнул от радости.
- Я буду мстительною рукой, которая будет без отдыха преследовать тайных врагов общества; эту ассоциацию, место сборища, установления, начальников и членов которой не могли открыть ваши агенты, но я их открою, я
Говоря это, Андреа совершенно преобразился. Смиренный и согнутый под тяжестью раскаяния человек, кающийся грешник, занятый всецело умерщвлением плоти, выпрямился; его опущенные глаза заблестели и,стали смотреть смело. Госпожа де Кергац не без ужаса увидела перед собою прежнего баронета сэра Вильямса, дерзкого, ужасного Дндреа, бывшего так долго бандитом.
Но испуг Жанны был мгновенен, как молния. Баронет исчез, бандит Андреа умер. Перед ней стоял человек, преданный ее мужу, обществу, Богу; воин за великое дело человеколюбия.
В эту минуту дверь отворилась и вошла женщина.
Женщина эта была в черном платье и сером капюшоне свободных сестер милосердия, не дававших монашеского обета.
Как и виконт, эта женщина была тенью самой себя.
От прежней погибшей Баккара осталась только одна красота ее, сама Баккара исчезла в благочестивом самосокрушении и возродилась в сестру Луизу, кающуюся Магдалину, в женщину, очищенную любовью.
Баккара сохранила свою красоту, несмотря на свои горести и на свое раскаяние. Она была прекрасна, как и прежде, несмотря на старание скрыть под грубой одеждой свою дивную красоту, свой роскошный стан, который вскружил голову стольким молодым людям и довел их до отчаяния.
Только небольшой остаток очень простительного кокетства помешал ей срезать волосы - роскошные, белокурые волосы, которые покрывали ее, как плащом, доходя до пяток, когда были распущены. Но она так искусно прятала их под капюшоном, она была так смиренна и походка ее так скромна, что никто не.упрекнул бы ее в этой последней привязанности к мирским вещам.
Увидя ее, Жанна поспешно подошла к ней и взяла ее за обе руки.
- Здравствуйте, дорогая сестра,- сказала она.
Но Баккара, ангел раскаяния, поступила так же, как и Андреа, она отдернула свои руки и проговорила:
- Ах, сударыня, я недостойна поцеловать даже подол вашего платья. Тогда Арман де Кергац взял Баккара и Андреа за руки и сказал:
- Вы оба были падшими ангелами, но раскаяние возвысило вас, соединитесь же для общей пользы: вы оба, благородные отступники от зла, достойны того, чтобы сражаться под одним знаменем.
Баккара взглянула на сэра Вильямса и сердце ее похолодело. Ей показалось, что тайный голос закричал ей:
«Может ли таким чудовищам, как он, быть доступно раскаяние? Нет и нет!»
III.
В то время, как все это совершалось в отеле де Кергац, сцены другого рода происходили в другой части Парижа, то есть в предместье Сент-Онорэ, на углу маленькой улицы Берри.
Была уже глубокая ночь. Париж покрылся таким густым туманом, что омнибусы, публичные кареты и даже частные экипажи принуждены были прекратить езду. Газ не мог рассеять темноты ночи. Нужно было хорошо знать дорогу, чтобы не заблудиться в глухом квартале, называвшемся тогда предместьем Руль.
Однако, в то время, когда на церкви св. Филиппа пробило одиннадцать часов, несколько человек вошло с разных сторон на улицу Берри и, остановившись у дома, имевшего не только скромную, но даже подозрительную наружность и в окнах которого не было огня, вошли в него через дверь, ведущую в темный коридор, в конце которого находилась лестница. Но эта лестница шла не в верхние этажи дома, а спускалась под землю. Первый из таинственных посетителей сошел около пятидесяти ступенек вниз в совершенной темноте, ощупью, держась за перила лестницы.
Там его схватила чья-то рука и остановила. В то же время глухой голос спросил:
- Куда вы идете? Не пришли ли вы украсть мое вино?
- Любовь очень полезная вещь,- отвечал ночной посетитель.
- Хорошо,- произнес голос.
И вслед за тем отворилась дверь, луч Света осветил-лестницу и посетитель очутился на пороге подземной залы, заслуживающей быть вкратце описанной. Это была часть погреба, судя по своду и по дюжине бочонков, стоявших вдоль стен. На.них была положена доска, которая могла служить скамейкой. Посреди погреба стоял стол, на котором стояла лампа, а перед ним - кресло.
Это кресло было предназначено, вероятно, для председателя таинственного собрания. На столе, подле лампы, лежала папка с бумагами, довольно туго набитая. Тот, кто стал бы внимательно рассматривать бумаги, не мог бы понять, на каком языке и какими буквами они исписаны. Это были, необъяснимые иероглифы, сбор арабских и римских цифр и типографских знаков. Нужно было иметь ключ, чтобы понять их загадочный смысл.
Человек, стороживший вход подземной залы, ввел по очереди, делая все один и тот же вопрос и получая одни и те же ответы, шесть человек, закутанных в широкие плащи, что придавало им однообразный вид. После этого он старательно запер дверь и сел на кресло. Человек этот был очень молод, ему можно было дать не более восемнадцати - двадцати лет; но в лице его виднелась энергия, удивительное лукавство, непоколебимая смелость и необыкновенный ум, проявлявшийся иногда в гениальных выходках.
Он был одет как бульварный лев - так назывались в ту эпоху богатые и праздные молодые франты. У него было насмешливое выражение лица и самоуверенная походка; он дерзко закидывал назад голову, а по его взгляду было видно, что он нравственно господствует над шестью введенными им лицами.
О последних надо также дать некоторое понятие.
Когда каждый из них снял свой плащ, председатель собрания мог отличить насколько они не похожи друг на друга ни одеждой, ни возрастом.
Первый вошедший в залу незнакомец, занявший место у стола, был человек лет пятидесяти, высокий ростом, тонкий, украшенный многими орденами и носивший густые усы, окрашенные в черную краску; черный парик покрывал его голову, оплешивевшую от лет. Он казался светским человеком.
Председатель обратился к нему и сказал:
- Здравствуйте, майор, вы исправны.
Второй из них был человек лет тридцати; он носил длинные волосы и такую же бороду и имел вид художника.
- Здравствуйте, Фидиас,- сказал председатель, указывая ему место с левой стороны стола.
Третий был таких же лет, как и председатель. Он принадлежал к числу, тех молодых людей, которые носят черепаховый монокль в глазу, закрученные усы и маншеты, человек, которого можно встретить на всех первых драматических представлениях, во всех концертах и во всех гостиных полусвета. Как и у председателя, у него были живые глаза, прямой нос - признак сильной воли - и насмешливая улыбка.
- Здравствуйте, барон,- сказал опять председатель.
Четвертый человек не походил на трех описанных людей ни манерами, ни лицом, ни одеждой. Это был ливрейный лакей; но не тот обыкновенный, простоватый лакей, которого какой-нибудь купец или богатый дантист наряжают в шляпу с галуном или в красный жилет, но лакей хорошего дома, лакей наглый, пользующийся доверенностью господина и дающий ему, при случае, советы; человек среднего возраста, еще могущий ухаживать за горничными и, в случае нужды, годный для роли провинциальных дядюшек и деревенских нотариусов. Молодой председатель приветствовал его таинственно, по-масонски, а это означало, что он пользовался его уважением.