На закате дня достигли села Высокое, где остановились на постоялом дворе. В тот день за 10 часов преодолено было 72 версты горного пути, и пришлось задать лошадям двойную порцию овсароскошь не малая в то время.
Утром, в то время как готовились лошади, владелец постоялого двора стал жаловаться мне, что, дескать, невыносимое время настало для всех из-за этой большевистской революции: обиды, всеобщее разорение, грабёж зерна у крестьян; жаловался, что Правительство Советов запретило наёмный труд, а это всё равно как запретить сельское хозяйство.
В прежние времена молодёжь наша была жизнедеятельна и хлопотлива, а нынче стала несносной, и ничего с нею не поделаешь. Киргизские дети лучше, у них хоть совесть имеется, заключил он.
Когда-то я слышал, что где-то неподалёку от этой деревни в горах, среди почти неприступных скал есть пещера, где некогда была установлена статуя, некий идол из терракота; будто бы русским удалось туда проникнуть; идола они повергли, а под ним нашли серебряное блюдо с некоторым количеством очень старинных золотых монет. Спросил, что-нибудь известно об этом?
Конечно же, знаю о том, пещера почти недоступна, но парни наши спустились туда на верёвках; они сорвали идола и нашли под ним старинные монеты. Точно как ты сказал.
Так что же стало с монетами?
Да переплавили их и пропили. Боже, у них столько было денег, что за целый век, казалось бы, не пропить!
А зачем же идола-то бросили, спрашиваю, могли бы продать за хорошие деньги. За одно только блюдо могли бы получить больше, чем за монеты.
Да лень было. Идол-то тяжёлый, и тащить его из пещеры стоило хлопот немалых. Вот как раз то ж вышло с механиком насосной станции на Арыси, когда тот расстрелял вдребезги статуй китайский.
Что ещё за статуй? удивился я.
Механик тот с дружками, что тайно вели раскопки средь развалин Отрара, нашли подземную комнату. Извлекали оттуда, говорят, много интересного. Преуспевали! Подняли и куклу китайскую, метра полтора высотой. Кольцо у ней такое на голове и дырки в ногах, для прикручивания к полу, наверное. Долго валялась она у механика во дворе, но однажды, в день рождения его, пришли дружки, напились до чёртиков и стали упражняться в стрельбе из ружей. Разнесли её вдребезги!
Вероятно, немало реликтов буддистского искусства пали жертвами пьяных выходок со стороны русских крестьян. Буддизм в здешних местах был весьма распространённою верой до арабского завоевания. Отрар являлся богатым средневековым городом, расположенным неподалёку от слияния рек Арысь и Сыр-Дарья, торговым центром между Китаем, Персией, Византией и Европой. Разрушен монголами, но восстановлен из развалин и процветал при Тамерлане, который в том городе и скончался. Современные руины Отрара покрывают значительную площадь ныне безводных земель близ станции Тимур Ташкентской железной дороги.
Пополудни добрался я до почтовой станции села Бурное. Предъявил свои «мандаты» властям и получил экипаж одвуконь; двинулся дальше как заправский советский чиновник, трудящийся во славу Правительства рабочих и крестьян.
Земли вокруг расстилались плодороднейшие, дивные пастбища и луга оживляли речные долины. А справа по ходу (на югепер.) вздымались горы, увенчанные снегами, откуда ниспадали бесчисленные горные потоки.
Воистину казалось, будто целая вечность прошла с тех пор, как я последний раз путешествовал на почтовых. Радостный звон бубенцов под дугой и мерный стук копыт по травянистой степи пробуждали память о моей ранней юности, когда частенько доводилось мне перемещаться вот таким способом по Южному Уралу и степи оренбургскойо них напомнили мне окрестные пейзажи!
Многие из здешних горных рек золотоносны. В теснине одной из нихреки Талас, на отвесной скале найдена была загадочная надпись, высеченная буквами, которые не встречались в азиатской письменности, древней или современной. Позже я выяснил, что таковыми же начертаны знаменитые письмена Орхона, на далёком Енисее. Со временем они были разгаданы датским археологом профессором Томассеном, который доказал их принадлежность к языку Уйгурскому, т. е. древнему языку тюркских народов, называемых теперь киргизами. Интерес представляет тот факт, что знаки Орхонской письменности идентичны, с одной стороны, киргизским тамга то бишь, родовым знакам отличия и клеймам(69), а с другой стороны, соответствуют древнему арамейскому алфавитуписьменной основе языка Палестины во времена нашего Спасителя, который (язык) и заменил собою древнееврейский (т. е. Ветхзаветныйпер.) и стал национальным. Трудно сказать, заимствованы ли тамги из языка арамейского или они старше. Отдельные из них, что нередко встречаются на скалах в Киргизии, относятся к весьма древним эпохам. Тюрки сами по себе являются народом с культурой античной, и не следует забывать, что самая древняя из всех известных цивилизаций, даже более древняя, нежели ассиро-вавилонская, была цивилизация шумерская, а шумеров считают народностью, относящейся к тюркской группе.
Такие вот размышления о далёком прошлом человечества может вызвать нехитрое тавро на крупах киргизских лошадейобычное клеймо их владельца!
Глава XI. Пишпек
Затемно прибыл я в Аулие-Ата(70), что в переводе значит Гробница Патриарха. Подобно многим вновь появившимся русским городам, этот был разбросан на несообразно огромной территории. Как будто здесь замыслил кто-то создать конкурента Петрограду либо самому Парижу. Базар по размерам не уступил бы Площади Согласия, так что даже пересечь его оказалось делом не из лёгких. Конечно же, здесь никто ничего и не думал планировать. Но с другой стороны, каждый дом представлял собой полноценную усадьбу с огромным подворьем и садом. Все здания выполнены из необожжённого кирпича. Ни мостовых, ни тротуаров, ни водопровода. Все сооружения, на что бы ни притязали, равно и мастерские почтовой станции, были в самом ужасном полуразрушенном состоянии. Лошади не ухожены, экипажи поломаны. Управление почтовою службой района изначально осуществлялось подрядчиком, но перешло в руки «пролетариата рабочих и крестьян». Весь день туда-сюда носились конные двойки и тройки с полупьяными рабочими и возчиками, что сквернословили безбожно и хлестали лошадей безжалостно. Несчастные животные все в поту и пене, с глазами дикими, несли экипажи, словно безумные. Вокруг шум, вопль и крики
По что так издеваетесь над бедными созданиями? вопрошаю начальника станции.
А что я могу? отвечает. Пролетариат во власти и заново объезжает лошадей, национализированных у киргизов. Наши-то загнаны насмерть или почти загублены.
Лишь к вечеру удалось найти пару лошадей, чтобы прочь убраться из этого мерзкого пристанища. Только я собрался трогаться, как подошли маленькая девочка с матерью, попросились в попутчицы; мать работала учителем в посёлке, что прямо по пути, но вот «мандата» для найма почтовой повозки не имела. В моей же места было достаточно, и две пассажирки могли придать мне более «мирный и респектабельный» вид, так что я с радостью согласился.
Как только выбрались из города, предстало нам пересекать вброд реку с быстрой, удивительно чистою и прозрачною водой. Глубоко было настолько, что дно повозки накрыло, и тут мои попутчицы извлекли пиалы и, не сходя с места, зачерпнули воды и с видимым удовольствием утолили жажду.
Ночевали на ближайшей станции и весь следующий день почти всё время плелись по сухой и пыльной равнине; к вечеру добрались до посёлка Луговое, где встретились с некой «военной миссией» большевистской группой из Копала; это как раз на границе Семиречья, в местности, захваченной белоказаками и киргизами из Сибири.
В этом отдалённом, обособленном и плодородном сельскохозяйственном районе никогда не существовало ни помещиков или крупных землевладельцев, ни пролетариев, ни фабрик и заводов, ни «эксплуатируемых масс» или просто люда безземельного, а потому непостижимо, что и как здесь нашлось в качестве идей и забот для коммунистов. Члены большевистского комитета«делегаты», как они сами себя именовалис виду типы допотопные, а по сутидикари. Когда прислужница запоздала с самоваром для чая, пара этих самых делегатов решила, что надо бы «врезать ей по челюсти». Они было поднялись исполнить дело, но тут уж я принялся их урезонивать, напирая на то, что девушка, как и они сами, происхождения пролетарского. В ответ прозвучало что-то вроде следующего:
«У нас всего достаточно, мяса и хлеба, и всё дёшево, а вот товаров нет. Мы рады принять в партию каждого, но им придётся идти на фронт и сражаться с казаками. А не захотят бороться за социалистическое отечество, так мы им зададим хорошую порку!» Сами-то они были, видимо, довольны тем, что возвращаются в Ташкент, где и надеются задержаться подольше, чтоб как можно дальше быть от фронта и всякого рода «гражданских позиций».
Ночь следующую провели в Меркепоселении, некогда процветающем и богатом, а ныне пребывающем в крайнем запустении. Здесь, однако, впервые за весь путь нам удалось раздобыть яиц и поесть плова, что несколько улучшило наше расположение духа. Мерке расположен у самого подножия гор, чрезвычайно богатых дичью, как-то: горный козёл, кабан и дикая овца, включая очень редкий дикий вид Ovis heinzii(71). Когда-то здесь были превосходные охотничьи угодья.
Утром остановились для завтрака в посёлке, где дорожным инженером как раз служил брат моей попутчицы. Молодой парень прямо и открыто говорил, что не намерен работать на большевиков и всерьёз рассматривает замысел бежать через Балхашскую степь в армию Колчака, к чему уже начал свои приготовления. Также сообщил, что в посёлке есть тайная организация, содействующая тем, кто желает сменить «коммунистический рай» на свободу. Сестра идею одобрила, а мать-старуха благословила сына на путь долгий и рискованный. Звал он и меня с собою, но я отказался, ибо не видел в его замысле хорошо продуманного и ясного плана.
Весь день ехали по отменным лугам и пастбищам, часто встречали кочевников-киргизов, и потому имели чудесную возможность вкушать первоклассный кумыс (кобылье молоко)это наилучшее освежающее и восстанавливающее силы питьё, питательное и бодрящее. Затем потянулись русские посёлки, устроенные довольно странным образом: улица длиною миль тридцать, да и только! Это целая серия деревень с такими названиями как Белые Воды, Кара-Балта, Александровка, Дунганка и т. п., и все они слились в такую вот бескрайнюю непрерывную улицу, одновременно являющуюся почтовым трактом. Несмотря на сухой сезон, дорога местами была почти непроезжей. Колёса нашей повозки вязли по ступицы, и лошади вытягивали её с трудом. Каждый дом имел свою усадьбу, зачастую весьма обширную, но разбросанную без всякого видимого порядка. Вдоль улицы ряды деревьев. За избами обширные подворья, сады и поля клевера, всё на фоне густой зелени вязов, ив, тополей.
Во время Киргизского восстания 1916 года посёлок Белые Воды подвергся нападению повстанцев; много жителей было убито, несколько женщин похищено киргизами. Но когда восстание было подавлено, поселенцы взяли жестокий реванш: свыше семисот киргизов уничтожили, включая и многих из тех, кто в восстании не участвовал. Страсти и злоба разгорелись настолько, что даже русские женщины вилами выкалывали глаза у пленённых киргизов.
Причина недовольства киргизов русским правлением была связана с несправедливым изъятием земель в пользу русских переселенцев; были и многочисленные правонарушения со стороны местных властей при реквизиции скота, лошадей, юрт и т. д. в военное время под предлогом удовлетворения государственных нужд. Разумеется, восстание было подготовлено и осуществлено германскими агентами и турецкими военнопленными при молчаливом одобрении со стороны высшей так называемой «русской» администрации. Петроградское правительство не сумело придумать ничего лучшего, как назначить на должность генерал-губернатора Туркестана в военное время немца фон Мартсона(72), а военным губернатором Семиречья другого немца, Фольбаума(73)! Фон Мартсон спровоцировал восстание мусульман Туркестана умышленно, принудив их к тыловым работам в прифронтовой полосе.
Конфискация земель у киргизов в пользу русских поселенцев была не только беззаконием, но и грубым экономическим просчётом. За счёт малозатратного животноводства в Киргизии России удалось занять выгодное положение в Европе в отношении продаж огромного количества лошадей, овец и крупного рогатого скота, дешёвого мяса, кожи и молочных продуктов. А русские крестьяне могли производить лишь зерно, вывозить которое из здешних мест не было никакой возможности. Сверх того, большевики «исправили» ошибку имперского правления, но действовали по своим понятиям. К тому времени, когда я очутился в Семиречье, большая часть русских поселений была выжжена, разорена и полностью разрушена, а сами поселенцы либо перебиты, либо покинули свои плодородные земли, которые при управлении более благоразумном могли бы обеспечить благополучие всеобщее. В одной из деревень попутчицы меня покинули, и я продолжил путь один. На первой же станции, где надлежало сменить лошадей, почтмейстер сказал, что располагает одной лишь тройкой, и она уже затребована парой красных комиссаров, следующих в Верный (Алма-Ата, совр. Алматыпер.).
А покажите-ка их мандаты, в свою очередь потребовал я, выражаясь как можно более официальным тоном. Рассмотрев их тщательно, я нашёлся с ответом:
Смотрите-ка! Мандаты их выданы Исполкомом Верного, а моицентральным руководством Ташкента и потому имеют приоритет. Ваш долг передать тройку мне.
Вы правы, вынужден был согласиться почтмейстер. Я распоряжусь, чтобы тройку запрягли в вашу повозку.
Но теперь объявились сами комиссары и начали оспаривать права на лошадей, я же твёрдо стоял на своём, заявив решительным тоном о необходимости соблюдать «революционную дисциплину». Они тотчас же успокоились, но предложили компромисс: поскольку у них много военного груза, а у меня вещей немного, запрячь их экипаж, который по размерам больше моего, и двигаться дальше сообща. На это я согласился, и мы направились в Пишпек.
Ведь Ваша фамилия Новиков, не так ли? спросил один из комиссаров. В Верном есть несколько Новиковых, быть может, они Ваши родственники?
Они староверы, старообрядцы?
Да.
Тогда родственники наверняка. Напомните им обо мне, когда встретите.
Вот так я окончательно утвердил свою подложную личность. Об этом курьёзе стоит упомянуть, так как по чистой случайности, как раз в это время был один такой комиссар в Верном, коммунист, совершеннейший негодяй с моей фамилиейНазаров!
Город Пишпек получил своё название от одного киргиза, чьи стада некогда паслись в местах здешних. Расположен в уютной зелёной долине у подножия Александровского хребта (ныне Киргизского, Кыргыз-Алатоопер.), являющегося частью Тянь-шаньских гор. Сей кряж вздымается круто от края долины до зоны вечных снегов, и в чистом воздухе легко различить многочисленные теснины ущелий, массивы гор меж ними, сверкающие ледники, яркие снежные откосы. Великолепная панорама!
Бесчисленные горные потоки чистой холодной воды стремятся с отрогов этого величественного хребта. Русла рек как будто выложены мозаикой из яшмы, конгломератов и прочих разноцветных пород, смытых с горных склонов. Улицы города, там и тут потоками горных рек пересекаемые, имеют вид своеобразный. Пишпек раскинулся на большой территории, как, впрочем, и другие города Семиречья. Широкие улицы окаймлены деревьями, много мест открытых, местами сплошь заросших травою, многочисленные сады, оросительные каналы по обеим сторонам улиц. Когда въезжали в город, заметил я парочку птиц-песчанок (песочник, мелкий куликCalidris пер.), что прогуливались возле дороги с независимым видом.
Подъехали к гостинице, единственной в городе. Пока готовили мне комнату, вышел я на лестничную площадку, откуда, как с наблюдательного поста, был свидетелем забавного случая. Женщина, не слишком молодая и привлекательная, однако прилично одетая по тогдашнему времени в белое, нервически прогуливалась взад и вперёд возле лестничного марша, очевидно, кого-то поджидая. Вдруг она подхватила с обочины улицы приличных размеров булыжник. Спустя несколько минут из двери гостиницы вышла молоденькая девочка, плохо одетая и вида самого домашнего. Словно тигрица, женщина в белом набросилась на девочку и нанесла ей удар камнем по голове. Брызнула кровь, и обе заорали и завизжали как бешеные. Я уж решился разнимать дерущихся, когда те, выкрикивая что-то, переместились на улицу. Отовсюду стал прибывать народ, явился запыхавшийся милиционер то бишь подобие полицейского, и я решил, что благоразумным будет для меня смыться в свою комнату. Но даже после этого судьбе было угодно, чтобы стал я свидетелем окончания столь необычной сцены. Попив чаю, вышел я в коридор гостиницы и увидел женщину и девочку, сидящих бок о бок. А перед ними с видом оратора на митинге, с двумя пистолями на поясе, весь в обличье чёрной кожи, предстоял комиссар, который оказался мужем женщины в белом. С самым внушительным видом он распространялся перед обеими о «коммунистической системе нравственности», красноречиво описуя, как они своим неприглядным поведением принижают достоинство и честь его как комиссара, коммуниста и командира местной милиции. Разъяснял он, как в Коммунистическом сообществе не бывало и не может быть места столь вульгарному чувству как ревность. Ревность! Что за буржуйщина! Чудовищно! Достойны наказанием было бы расстрелять обеих, но он по сердечному милосердию своему, как истинный сын пролетариата, готов великодушно простить. Красноречие командира местной милиции, очевидно, возымело своё действие на провинившихся, поскольку вечером я увидел всех троих мирно сидящими на нижних ступенях лестницы и лущащими семечки подсолнуха.