Беглец в просторах Средней Азии - Павел Степанович Назаров 8 стр.


 Но нам не положено иметь двух жён.

 Тогда я тебе вот что скажу: лучше возьми девушку из сарток. Уж на такой, я думаю, ты жениться можешь. Я знаю молоденькую вдову, очень хороша, она бы за тебя пошла.

 Кончай молоть чушь, дурында,  оборвал её Акбар, который как раз вошёл в комнату. Помолчав немного, она принялась вновь:

 А что это за книгу читаешь ты всё время?

 Это книга о редких камнях и рудах, что находят в земле.

 А покажи картинки.

Тут все, кто был в комнате, подошли ближе и свесились над геологической книгой, дабы посмотреть иллюстрации. Но, увы, как и все сарты и киргизы, они абсолютно были неспособны вникнуть в смысл рисунков, и всё, что было в книге изображено, будь то пейзаж, карта, рисунок животного или чертёж машиныони восприняли как ту самую «руду», о которой я упомянул, и продолжали спрашивать: «А это что за руда?», хотя на рисунке были изображены горы или река, или что-нибудь в этом роде.

Однажды Акбар возвратился домой необычно рано, весь в тревоге и волнении. Говорит, некто из русских, молодой на вид и прилично одетый, только что приставал с расспросами о местопребывании своёго, якобы, друга, коему хочет передать известия, помочь деньгами и т. п. Акбар, проявив похвальную бдительность, отрезал незнакомцу, что, дескать, вообще не знает здесь никого из русских.

А несколькими днями позже Акбар вообще не вернулся с базара. Ночь прошла в глубокой тревогене иначе арестован! Уже почти заканчивался день, ясный, солнечный. С тоской и смятением в душе смотрел я сквозь щели стен моего узилища на далёкие вершины гор, озарённые лучами заката. Картина сия, будто мираж, вызывала чувства ностальгические, страстное желание вновь очутиться в столь любимых мною горах, где не раз я охотился. Ах, если бы я смог туда пробитьсяк безопасности и свободе!

А пока мне оставалось только, затаившись, прислушиваться к каждому звуку в предчувствии, что вот-вот заявятся красноармейцы или агенты ЧК, они затащат меня в каменное узилище, откуда выхода нет. А мысли о том, что смерть грозит не только мне, но и этим славным, с чистой душою людям, что дали мне приют, приводили меня в отчаяние.

Наконец, уже поздно ночью, появился Акбар. Голосом, дрожащим от волнения, он произнёс: «Тахир, едва не случилось ужасное! Я перепуган весь, но Аллах всемогущ и по воле Его мы пока спасены!»

А произошло следующее. На базаре Акбар был схвачен двумя красноармейцами и препровождён в русское поселение, в здание Исполкома, т. е. Исполнительного комитета, где в присутствии комиссаров и вооружённой охраны был подвергнут допросу агентами ЧК. Сразу же был предъявлен выбор: или вся правда, где он спрятан (т. е. я, Назаров) или расстрел на месте. Акбар, однако, проявил немалую выдержку и как мог спокойно отвечал, что, дескать, никого из русских никогда не укрывал, не понимает, о ком и о чём вообще идёт речь, сам он уже старик, лет двадцать даже не бывал в городах и по-русски разговаривать не умеет и т. п.

«Не лги!  орали комиссары, приложив к голове Акбара два револьвера, один ко лбу, другой к затылку.  Говори, как есть! Мы ловим этого Назарова не один год, посылали отряды и в Пскем и в Чиназ, и в Чимкент, но теперь знаем, что он здесь поблизости!»

 Ну, уж коли знаете, так ищите сами, где хотите. Можете попытаться даже в моём доме,  отвечал Акбар с достоинством.

 Понятно, что там его нет, но ты определённо знаешь, где он. Так говори!

 Не слыхал и в помине ни о каком Назарове.

Головорезы продолжали допрос, угрожая расстрелом и пытками. Грозили забить насмерть, облить бензином и поджечь, однако ничто не могло сломить волю старого воина. Исчерпав угрозы, комиссары отступили на какое-то время, дав передышку Акбару, а затем сменили тактику. Выложив перед ним на стол кучу бумажных рублей и царских ассигнаций, которые весьма ценились среди местного населения, они предложили сделку:

 Видишь, тут целое состояние, лишь скажи, где Назаров, и получишь его!

 Даже когда бы замучили насмерть, не смог бы сказать то, чего не знаю. Как же могу сделать это за деньги?

Доподлинно известно, что для большевиков есть только два стимула в жизни: страх за свою шкуру и нажива. Других мотивов они не понимают.

В конце концов, Акбар был отпущен. А когда уходил прочь по улице, вдруг подошёл к нему сзади один из главарей учреждения и, взявши Акбара за рукав, шепнул на ухо:

 Браво, Акбар. Ты богатырь!(26)

Потянулись весенние дни. Прилетели сизоворонки (Coracias sp.)признак того, что настала пора работ с виноградником. С утра до вечера Акбар был занят тем, что подвязывал виноградную лозу к обрешёткам вокруг дома. Его младший сын ловил мелкую рыбёшку в арыке, чистил её и, поджаренную на углях, приносил мне. Я и ему выделял долю от угощенья, которая незамедлительно употреблялась с большим удовольствием. Однажды напекли пирожков с какой-то зеленью, обладающей лимонным запахом. Я спросил, что за трава в пироге здесь столь приятна? Они назвали её такджульпис. А позже, когда маленькая девчонка принесла мне пучок такой травы, стало ясно, что это не что иное, как мелисса (Melissa officinalis), растущая повсеместно вдоль арыков. Есть ещё одна трава, которая идёт в пищуэто молодые листья обычного щавеля; зелень эта не особо изысканна, но для моей однообразной и грубой диеты была уместной растительной добавкой.

Акбар однажды принёс домой приличный отрез материи, от чего все женщины превознеслись на седьмое небо от счастья, ведь их одежда была сплошь в лохмотьях и заплатах. Сразу сели резать и кроить, на что много времени не потребовалось, ибо резали просто и просто же сшивали. Через час уже всё семейство было в новом пошиве, и лица женщин и девчонок сияли от счастья. Последним, заодно, ещё прокололи ноздри и навесили в отверстия колечки. Одним словомпраздник для всех.

Здесь нужно пояснить, что по магометанскому обычаю уважающим себя сарткам появляться на базаре не подобает. Всё, что им необходимо или желательно, приобретается мужем или братом. И это несмотря на то, что женскому составу семейства Акбара не воспрещается днём ходить повсюду, где заблагорассудится, и даже в течение нескольких дней быть вне дома, когда дело касается разного рода визитов, но категорически нельзя ходить на базар.

Как-то раз вечером Акбар сообщил мне о своём намерении развестись со своей второй женой, с коей прожил он три года, и у которой был маленький сынишка. «Она мне бесполезна,  пояснил он,  по дому ничего не делает и на редкость ленива».

На следующий день к полудню явился мулла. Сели вкруг, мулла прочёл подобающую молитву, потом поели плова. На том церемония развода и завершилась. Часом позже Юлдаш отвёз разведённую женщину с ребёнком и пожитками в Ташкент, откуда та когда-то и явилась. Всё было так просто, будто уволили служанку.

Тем же вечером детишки принесли мне пригоршню земляных орехов, джирьянчак, которые во многих отношениях очень хороши: питательны и считаются полезными при неладах с желудком. Листья у этого растения небольшие, удлинённые дольчатые, но я не видел цветков, поэтому не мог судить, что же это за растение. А жаль, так как не встречал его раньше и ничего о нём не слышал.

Вскоре произошло следующее. Камар-джан вдруг через своего мужа предъявила Акбару своего рода ультиматум: он-де обязан купить ей отрез печатного ситца для нового платья, халат и новые сапожки с калошами, иначе покинет Юлдаша, уйдёт совсем. Бедный муж, преданно в свою супругу влюблённый, будучи в ужасе от перспективы её утратить, отлично сознавал всю невозможность исполнить требования при текущих обстоятельствах. Она же, разразившись бранью, выбежала прочь из дому, пропадала весь день и вернулась назад лишь поздно вечером. А вернувшись, устроила ещё Акбару скандал с воплями и плачем.

«Женщина рехнулась, тахир,  сокрушался Акбар,  немыслимо для меня купить ей то, что хочет. При большевиках всё безумно дорого, а мы и так едва сводим концы с концами. И если бы я в самом деле купил ей отрез на платье, то должен был бы сделать то же и для других женщин. А что я могу предложить своей бедной первой жене? Она работает вдвое больше, чем все остальные вместе взятые! Женщина чудесная, не просит ничего и не жалуется».

Да, воистину его первая жена была удивительна: умна, трудолюбива, в поведении проста, но исполнена собственного достоинства, что вообще редко бывает в семейных кругах у сартов. Тата-джан предложила самое простое средство: «Выдрать её как следует!  говорит,  Когда я упрямилась, Акбар лупил меня, так сразу делалась послушной». Но, как вскоре выяснилось, средство сие оказалось ненадёжным.

Между тем назрела ещё одна беда: несчастная старая лошадь, от труда которой зависело благополучие всего семейства, всё больше и больше слабела. Я лечил страшную гноящуюся рану не её спине посредством перманганата калия, коим успешно пользовался и при лечении диареи у детей. Вся семья считала это средство отличным лекарством. И вот как-то ночью всех нас разбудил пронзительный крик Камар-джан. Она впала в истерику, когда увидела, что несчастное старое животное лежит на боку, издавая сиплые хрипящие звуки. Тотчас всё семейство предалось плачу и мольбам. Действительно, то было тяжким горем для всех, ибо погибал, по сути, их друг, который кормил семью и верно служил ей на протяжении многих лет. Утром Акбар содрал с него шкуру, нарезал сухое и сизое на вид, жилистое мясо на полосы и вывесил его для сушки.

 Не намерен ли ты употребить это когда-нибудь в пищу, Акбар?  спросил я.

 Нет, конечно же, нет. Но я намерен его продать,  и заметив мой укоризненный взгляд, добавил:  Всё в порядке, я тщательно вырезал больное и прочёл подобающие молитвы.

В тот день все были подавлены и несчастны; даже маленькие девчонки бросили свои игры. Я выделил Акбару некоторое количество денег, и в ближайший базарный день он приобрёл хорошую молодую лошадь, так что старая была вскоре забыта. Как раз в тот самый момент, когда Акбар покупал лошадь, к нему подступился один из комиссаров ЧК, возвращавшихся в составе группы красноармейцев с гор Чимгана:

 Мы искали в горах след Назарова, но не нашли. А я никогда не сомневался, что тебе, будь ты проклят, известно, где он!

Вскоре Тата-джан заглянула в моё убежище:

 Тахир, Камар-джан затевает недоброе. Грозит пойти и заявить Советам, что Акбар прячет русского в своём доме.

 Но ведь она же знает, что все мы будем за то расстреляны!

 Это, говорит, её не волнует. Тахир, дай ей сто рублей, и пусть затихнет.

Конечно же, я дал. Она сразу же просияла и поклялась молчать. А на следующий день Акбар послал за муллой, дабы тот урезонил её прекратить свои глупости и остаться с мужем. Я слышал мягкую убедительную речь муллы, которая, в конце концов, достигла определённого компромисса: жена согласна жить в мире с мужем при условии что ей купят новые сапожки и калоши! После заключения такого «договора» в семье Акбара установились на время мир и спокойствие.

Приближалась Пасха. В начале Страстной Недели поползли слухи, будто в пасхальную ночь, когда Православная Церковь отправляет богослужения, будет назначен комендантский час, а караулы на дорогах будут удвоены. Акбар, сообщив мне об этом, предложил отправиться с ним вместе на пасхальную ночь в Ташкент, дабы я мог встретиться со своей женой. «У тебя отросла борода, ты выглядишь как сарт, и в одежде сарта ночью тебя никто не узнает, а к утру мы вернёмся». Мысль пришлась мне по душе, и я стал размышлять, как привести её в исполнение. Но, увы, всё сорвалось.

Неожиданно пришло ещё одно тревожное известиеособыми отрядами ЧК будет предпринят повальный обыск во всех населённых пунктах вдоль дорог и даже в отдалённых фермах, в каждом доме, сарае, во всех углах и закоулках. Ищут какого-то важного для них человека. Было ясно, что речь идёт обо мне. В среду Акбар вернулся с базара очень рано и сразу же заглянул ко мне в убежище: операция, говорит, начнётся завтра рано поутру; отряды уже прибывают, патруль на мосту усилен.

 Что делать, Акбар,  спрашиваю,  куда скрыться?

 Ума не приложу, Тахир, положение ужасно, надо думать.

 Если все дороги и мост перекрыты, остаётся вплавь через Чирчик и спрятаться на том берегу у киргизов в камышах. Помогла бы твоя лошадь.

 Река разлилась, придётся плыть около мили.

 Лучше утонуть, чем живым попасть в руки убийцам!

 Невелика разница, утонешь или нет, потому как киргизы, хоть и дадут тебе убежище, но живут открыто и болтуны такие, что в миг о тебе все вокруг будут знать, и попадёшь ты в большевистские клещи!

 Как же быть?

 Готов обед, Тахир, приходи и покушай, там что-нибудь придумаем.

Признаться, мне было не до обеда. Ели молча. Когда выпили чаю, Акбар предложил вот что: «Оставайся как есть, Тахир, а за ночь Юлдаш и я замуруем тебя в стене, замажем кладку сверху грязью, посыплем пылью и сажей. Стена будет выглядеть как старая, никто и не подумает, что внутри кто-то есть».

Ничего иного не оставалось, как согласиться быть заживо погребённым. Мы приволокли бак с водой, кучу глины и камней и принялись за работу. Ограда росла быстро и вскоре отрезала меня от внешнего мира. Осталось узенькое отверстие, но и оно скоро исчезло. В моей норе воцарился мрак, как в могиле. Я слышал лишь, как Акбар и Юлдаш лихорадочно трудятся в полном молчании.

Вскоре я заснул. За ночь просыпался несколько раз, причём ощущал себя так, будто отгорожен могильной стеной от Нового Миратого самого, что, вероятно, сулит нам учение Карла Маркса Но я пребывал в абсолютном спокойствии, и в душе моей был мир.

А утром малютка-девочка Акбара неожиданно меня позабавилаона прильнула к стенке и своим детским голосочком осведомилась:  «Тахир, а как же ты будешь пить чай?»

Приблизительно около трёх часов пополудни во дворе послышался топот ног, поток богохульств, ругани и проклятий. Розыск, по-видимому, начался. Позже я узнал, что эти бесчеловечные тупицы подвергали допросу детей, пытаясь выяснить, не прячется ли где-нибудь поблизости русский. Но умницы сартские дети, заранее предупреждённые и наученные взрослыми, упорно утверждали, что ничего не знают. В пятницу вечером Акбар сообщил, что все красноармейцы покинули селение, и опасность миновала. Стенку он разрушил, и я с огромным облегчением выбрался на мир божий из места своего добровольного погребения и мог наконец распрямить свои затёкшие конечности.

В Пасхальную ночь я бодрствовал, более тоговылез на крышу и слушал звон колоколов, провозглашавших Благую Весть, в храме близрасположенной русской деревни. Жадно вдыхая благоухание цветущих деревьев, я вспоминал счастливые дни, когда справлял праздник Пасхи в семейном кругу моём: Пасхаторжество Весны связано с лучшими воспоминаниями детства. «И ныне,  думалось мне,  близкие молятся о путешествующих, недугующих, страждущих, плененных, и о спасении их(27), вспоминают и обо мне, сущем с ними в разлуке, в семье магометанской!»

Дни текли дальше в относительном спокойствии. Подступала жара, и всё семейство Акбара ночевало теперь во дворе под навесом, а я перебрался в их комнату, дверь которой держалась под запором.

Весналучшая пора в Туркестане разливалась вокруг. Деревья увенчаны бутонами, акация в цвету. Ночи стояли тёплые, исполненные аромата благоухающих деревьев.

Женщины из молодых, и особенно Камар-джан, взялись за необычную работупринялись копать довольно глубокую яму во дворе и приволокли несколько крупных брёвен.

«Мы готовим тебе нечто приятное»,  пояснили они. Над ямой они водрузили котёл, могущий вместить в себя несколько вёдер воды. Туда добавили зерна пшеницы, льняного масла, муки и несколько хорошо отмытых булыжников. Под котлом запалили изрядный огонь и содержимое перемешивали неустанно особыми лопатками. «Это должно кипеть денно и нощно»,  пояснили мне. И я всю ночь провёл во дворе; столь приятно было возлежать на воле близ пылающего очага и следить, как женщины по очереди дежурят у огня. Итогом усилий таковых явилась густая сладкая масса вроде патоки, особо приятная детям, давно не вкушавшим сладкого, ибо сахар к той поре из употребления вышел вовсе. Сарты каждую весну готовят подобное варево.

Часу в десятом утра я был разбужен вдруг дикими воплями, рыданиями и плачем: все женщины стенали, даже маленькие девочки плакали и пронзительно кричали. Решив, что случилось нечто ужасное и непоправимое, я был так испуган и потрясён, что не отважился показаться на вид из своего укрытия. Шум длился полчаса или час, а потом вдруг всё стихло. Тата-джан, зайдя ко мне, объяснила, что-то был реквием по ребёнку, умершему год назад. И вот что в связи с этим случаем любопытно. Как позже довелось узнать, сарты, жившие неподалёку от моего загородного дома (под Ташкентомпер.), в мою честь также исполнили подобный реквием, ибо сочли, что я убит. Тогда один старик-предсказатель, после гадания на камушках, разъяснил им, что поминки вовсе бессмысленны, поскольку я не толко жив, но и нахожусь в относительно близости, только живу не с русскими, но среди сартов. Однако рыдания женские были так сильны, причитания столь убедительны, что нервы моей супруги, при том поминовении присутствовавшей и знавшей достоверно, что я жив, не выдержали, и с ней произошёл нервный припадок.

Назад Дальше