Итак, весна настала. Однако, увы, закончилось с её приходом семейное счастье Юлдаша: строптивая Тата-джан снова принялась за свои выходки. Однажды во время скромной нашей дневной трапезы, как всегда состоявшей из овощной похлёбки и лепёшек, женщина вдруг взметнулась и, даже не накинув паранджи и чимбета, кинулась к воротамопять ей срочно понадобился кази(28) для развода. Вскочил и Юлдаш, запер перед ней ворота, схватил жену за руку и вновь усадил за стол. Та противилась, не стала ничего есть, продолжала злиться и придираться ко всем, донельзя всех раздражая. В ответ начали орать и на неё, что окончательно привело женщину в ярость, хлынул поток брани и оскорблений. Воцарился всеобщий гвалт. А Тата-джан вовсе впала в бешенство: набросилась на самую добрую, беззлобную и мирную женщину в семействепервую жену Акбара и вцепилась ей в волосы. С ликом искажённым, диким взором и разинутым ртом, она, казалось, была готова загрызть несчастную женщину, отступавшую в страхе. Этого Акбар вынести уже не мог; резким движением он опрокинул навзничь сию исступлённую мегеру и ударил ногой. Опасаясь, как бы не вышло худшее, я оттащил Тата-джан в свою комнату. Едва переводя дыхание, она вновь попыталась вырваться, но я преградил ей путь, заставил сесть и успокоиться.
«Не твоё это дело, Тахир!» вскричала она и всё-таки вырвалась прежде, чем я смог её остановить. Прочие тут же сгрудились вокруг. Она же высказала нечто такое, что ввергло всех в неистовство. Юлдаш, будучи в гневе, подхватил тяжелый стальной прут и ринулся раздробить ей череп. Смертоубийство казалось неизбежным, когда Камар-джан встала меж ними, я же увлёк орущую женщину в свою комнату, где её и запер. Юлдаш было принялся взламывать дверь своим прутом, но я решительно тому воспрепятствовал. Он отступил тотчас.
Но утихомирить Тата-джан оказалось делом нелёгким. Она упорно стремилась вырваться через окно, но мне удалось прижать её к полу. Кружка холодной воды на голову и немного внутрь несколько привели её в чувство, но прошло ещё немало времени, прежде чем женщина утихомирилась. Зубы её стучали, тело трепетало как в лихорадке, глаза сверкали как у безумной. Только спустя часа два она успокоилась вполне. Позже, убедившись, что Акбар и Юлдаш также остыли, я женщину выпустил. Юлдаш впоследствии уверял, что в припадке гнева Тата-джан намеревалась идти не к кази, а к аксакалу, дабы сообщить, что в доме скрывается русский.
А вскоре настала очередь Камар-джан явить свою вздорность. Та вновь стала закатывать сцены мужу, грозя разводом, если требования её не будут исполнены. Юлдаш взял сторону своей излюбленной жены, отказался от трапез с отцом, потребовал денег для покупки ей платья. Несчастный старик, впав в отчаяние, жаловался мне, что Юлдаш с женой вознамерились отравить его, что Камар-джан давно уже разболтала всем подружкам своим, кого прячут в доме, и кто подарил ей сто рублей ради сохранения тайны. На следующее утро она вышла из дому, не объявив, куда и зачем. Юлдаш был в смятении. Вернулась часа через два и заявила решительно: не уступят ей того, что требуетзаявит Советским властям, что Акбар укрывает русского.
Вновь предложил я решить вопрос посредством денег.
Тахир, печально молвил он, теперь не купить того, что требует, к тому же, если дать, то назавтра потребует вдвое больше. И уж тогда все прочие женщины захотят того же. Нет, придётся тебе уходить.
Нужды нет говорить, что я и сам знал, что придётся. Но вот вопроскуда?
Глава VI. О домашнем укладе сартов и киргизов
Европейцам мало что известно о жизни народа в Средней Азии. В тесных кварталах городов и кишлаков мало кому дано наблюдать семейный быт мусульманон бдительно скрывается от постороннего взгляда. Помимо уже описанного мною периода пребывания в семействе сартов, довелось мне немало узнать о частной жизни народной во время многочисленных моих поездок по Туркестану и степям Киргизским. Так что я рискну прервать на время ход моего повествования очерком того, что именно довелось мне увидеть и узнать в этом плане.
Не только европейцы, но и русские, живущие в городах Туркестана, склонны видеть в женской части населения сартов, киргизов и туркмен, в женщинах Хивы, Бухары и Кашгара не более как рабынь, подчинённых капризам их хозяев, свою жизнь проводящих в гаремах. Полагают, что с женщинами обращаются как со скотиной, что в странах этих рабская торговля женщинами есть дело обычное и даже ссылаются на случаи продажи несовершеннолетних девочек.
Подобные взгляды совершенно неверны. Дабы понять положение женщины на Востоке, здесь я говорю о Туркестане, прежде всего, необходимо полностью освободиться от ряда иллюзий, связанных с европейскими представлениями о браке. В странах Востока сам институт брака совершенно иной, нежели у насвозникший и развивавшийся под влиянием христианских понятий, по которым брак не есть обычный социальный договор, а таинство, узы, освященные церковью. В языке узбекско-тюркском(29), диалектах киргизском, кашгарском татаро-монгольском в сходных наречиях нет слова, соответствующего нашему «жениться». Можно лишь выразиться так: взять (себе) женщину. Равно нет и точного эквивалента слову «любить»; но есть выражение якши карамин, что буквально значит благосклонно смотрю на, т. е., лишь по сути, люблю. Глагол карауга означает смотреть, наблюдать, держать, контролировать.
Семейный быт оседлого населеният. е. сартов, с одной стороны, и кочевников, киргизов и туркмен, с другойв корне различен, соответственно различно и отношение к женской части общества. Рассмотрим сначала сартов.
Сарты берут женщин и отказываются от них с такой же лёгкостью, с какой мы нанимаем и увольняем слуг. Размер выкупа, который должен выплатить жених родителям невестыт. н. калым напрямую зависит от общественного положения родителей, возраста невесты, её внешности; за девушку выкуп больше, чем за женщину. В последнем случае он может составлять чисто символическую величинучетыре-пять рублей. На женщину смотрят как на прислугу, род предмета, который удобно иметь в доме, не более. Разумеется, чисто человеческие чувства иногда заявляют о себе: почитание, любовь, дети могут укреплять связь, но, вообще говоря, отношение сартов к браку сродни отношению к любой гражданской сделке. Конечно, и торг уместен с благословения духовного лица, муллы, однако это чистая формальность. Любой добропорядочный мусульманин начинает дело с молитвы, будь то забой овцы, валка дерева, начало сбора урожая риса или винограда, покупка лошади или её продажа. В соответствии с таким подходом к браку находится и самоощущение жены касательно мужа: она его служанка. Довольно часто она не отказывает себе в небольших «кражах» домашних вещей или пищи, при их избытке, чтобы затем продать, а выручку припрятать. Развод, как мы видели из предыдущего, дело самое простейшее. Если сартскую женщину не устраивает муж, если тот обращается с ней плохо, пренебрегает ею, или, скажем, не обеспечивает одеждой, она просто идёт к кази за разводом и делает это запросто. Единственным препятствием может служить чисто материальный вопрос, как она сможет содержать себя после развода.
Развод не является препятствием для любой из сторон к тому, чтобы сочетаться браком вновь и развестись снова, хотя после седьмого развода, мужчина уже не может взять в жёны ту же самую женщину. Повторный брак запрещён также в том случае, когда при разводе муж заявит, что изгоняет женщину «навеки с глаз долой». Но закон гибок и предоставляет лазейки в обоих случаях. Всё, что нужно для разведённойэто временно выйти замуж за другого мужчину или просто к нему уйти хотя бы на день, дабы муж исходный мог оправдать себя в собственных глазах. После можно начать всё заново, продолжать жениться, разводиться и вновь жениться на жене исходной.
Гаремы, в том смысле слова, который ассоциируется европейцами с гаремами, бытующими в Турции и Египте, в Туркестане были известны при ханах, эмирах и высших придворных. Богатые сарты часто «временно» женились на молодых девушках, а затем оставляли их в самом унизительном положении. Но делалось это в строго определённых рамках «приличия» и формальностей, то есть, проще говоряпо благословению муллы и приглашению оного к плову и чаепитию. Ни закон, ни обычаи, ни религия не накладывают каких-либо ограничений на подобного рода краткосрочные браки. Последний эмир Бухары содержал целый штат женщин, чья роль сводилась к поиску невест, в основном двенадцати- и тринадцатилетних девочек. После нескольких дней свадебного блаженства с очередной невестой, сей экзальтированный тип предоставлял, в строго установленном порядке, возможность пользоваться её обаянием кому-либо из своих придворных.
Таковые манеры и обычаи вряд ли могли способствовать проявлениям нежных и романтических чувствований. Поэзия у сартов, как следовало ожидать, чрезвычайно убога, и среди этого прозаичного, лишённого фантазии народа мало услышишь песен. Он склонен к проявлению грубой чувственности, которая глушит эмоции более возвышенные. А физическая чувственность в свою очередь приводит к чрезвычайной шаткости морали. Прочность и святость брачных уз целиком зависит от степени ревнивости со стороны мужа, он же вверяет попечение за своей честью сугубо материальным ценностям.
Киргизы же, напротив, народ поэтический, любит музыку и песни, склонен к фантазии. Хорошо известный русский писатель и поэт В. Крестовский(30) несколько лет назад опубликовал сборник прелестных стихотворений под названием «Песни Испании»(31). Но доподлинно известно, что они переведены не с испанского, а с киргизского: собраны были в Восточной Сибири и переведены для Крестовского учёным киргизом Чолканом Валихановым(32).
В нашем уголке мира есть один весьма странный обычай. Вышло так, что среди казанских и персидских татаро-монголов всегда наблюдался некий избыток незамужних девиц. Весьма часто в тамошних местах некоторые предприимчивые и весьма почтенные муллы составляли целые партии невест и переправляли их в Туркестан к киргизам и туркменам, где плата за невесту или калым чрезвычайно велика. Там нетрудно было выдать их замуж за приличную выплату, часть коей шла родителям невесты, а часть муллам в виде комиссионных. Одно время таковая деятельность считалась откровенной работорговлей, и в печати по этому поводу поднимались волны протеста. Но вряд ли речь может идти о работорговле, коль скоро девушке, местными условиями не удовлетворённой, ничего другого не остаётся, как обратиться к мулле за помощью. Замужнюю тот мог развести, дабы могла заново выйти замуж. Положение сартской женщины, по сути, было во многих отношениях лучше, нежели русской крестьянки, которая вплоть до последнего времени была существом почти бесправным; развод для неё невозможен; перед жестокостью мужа беззащитна; может быть загнана работой, а исхода ей нет. Незадолго до революции тяжесть положения крестьянки стала официально признанной, и облегчение ей было даровано: она могла покинуть мужа, жить отдельно и получить свой паспорт.
Среди степных киргизов распространена одна примечательная игра, которую так и не удалось искоренить самыми решительными противодействиями со стороны мусульманского духовенства. Выглядит она так. Молодёжь сообщества садится на лошадей; самая быстрая лошадь предоставляется наиболее красивой девушке, с крепким хлыстом в придачу. Все кидаются в бешеный галоп. Задача молодцапоймать и поцеловать девушку, а та старается от погони уйти и, более того, защититься кнутом, который достаточно тяжёл, чтобы сломать преследователю руку или проломить ему голову. Стоит ли говорить, что победа достаётся отнюдь не обязательно мужчине с самым отважным сердцем и с самой быстрой лошадью.
У кочевников Туркестана, киргизов и туркмен, положение женщины совсем иное. Со стародавних времён оно осталось неизменным на протяжении столетий, и даже исламизм на него не повлиял. Калым за невесту велик и достигает сотен, порой тысяч рублей, причём иногда платится в рассрочку на протяжении многих лет, как это было в ветхозаветные времена. Как правило, обручение совершается ещё в ту пору, когда будущие жених и невеста пребывают в люльках, но платёж уже согласовывается, т. е. калым вступает в силу. Вопрос о согласии обручаемых, разумеется, не возникает.
Киргизская девушка довольствуется полной свободой вплоть до замужества. Ограничений нет, она может любить, кого хочет, иметь столько романов, сколько пожелает. Её поведение не подлежит оценке мнением аула или иного сообщества, и считается неприличным таковое обсуждать, равно и разглашать девичьи секреты. Будущий жених не заявляет прав на интимную близость с невестой; его черёд подойдёт в своё время; многочисленность любовников у девушки говорит об её привлекательностичто пользы от той, которую никто не желает? Даже наличие ребёнка у невесты не умаляет её ценности, ибо ценятся и дети, и каждый здравомыслящий мужчина их желает. Единственным предметом может стать вопрос, какому семейству будет принадлежать отпрыскматери или жениха.
Когда киргизская девушка выходит замуж, она делается собственностью не только своего мужа, но и его семейства, покинуть которое не имеет права. Родовые порядки в Киргизии соблюдаются очень строго. После смерти мужа вдова не свободна, ибо её положение подпадает под действие закона о наследовании, т. е. она переходит в собственность брата или иного мужчиныродственника мужа, иными словами, становится собственностью его законного наследника. Возраст последнего в расчёт не берётся. Однажды, будучи в Тургайской Степи, я был приглашён на одну очень тщательно обставленную свадьбу. Двадцатидвухлетняя девица, дочь моего киргизского друга, выходила замуж за девятилетнего мальчика, коего «унаследовала» после смерти изначально уготованного жениха, его старшего брата. Калым был полностью выплачен, а родственники не желали его возвращения. Несчастная девушка горько плакала, ибо не желала иметь мужем малолетнего ребёнка. Он же, празднично одетый, продолжал беззаботно играть, нимало не осознавая всей важности предстоящего события.
Киргизы, прирождённые скотоводы, уделяют особое внимание вопросу родовитости не только животных, но и мужчин. Один мой друг киргиз, бывало, жаловался на глупость своего младшего сына и неподдельно изумлялся, откуда он мог её, т. е. глупость унаследовать. «Его мать очень хорошей породы», говорил он, забывая, что сам мог передать сыну свои качества. Знал я и ещё одного киргиза, бездетного. Частенько тот, в паре с равно бездетной женой своей, навещал моего товарища, русского, имевшего прелестных двух мальчишек и девочку. Женщина души в них не чаяла, так они покорили её сердце. В конце концов, киргиз пригласил того русского на несколько дней в свой аул. «Я удалюсь на время в аул другой. Жена моя непременно хочет иметь столь же милых детей, подобных твоим».
Несмотря на своё подчинённое по отношению к мужу положение, киргизская женщина играет очень важную роль в семейной жизни, особенно если она является женой старшей. Без её согласия или совета, обычно даваемого скрытно, никакие решения не принимаются. Она пользуется уважением не только семьи мужа, но и всего рода, и даже округи. Яркий пример того, сколь влиятельна и властна может быть женщина в среде народа своего, даёт Курманжан Датка, «Царица Алая»(33), сравнительно недавно скончавшаяся. В семидесятых годах минувшего столетия она была главой кипчаков или горных киргизов Алая и Памира. Под её правлением эти горные кочевники оказали яростное сопротивление войскам генерала Скобелева(34), известного завоевателя Ферганы. Только благодаря превосходству армии и тем методам, которыми пользовался, русский генерал одержал победу. Позже её сыновья занимали официальные должности при правительстве в качестве глав волостей. В начале текущего столетия Курманжан Датка получила в качестве подарка от царя Николая II роскошное бриллиантовое ожерелье стоимостью в десятки тысяч рублей.
Другая «Датка», туркменка, которая, я полагаю, ещё жива, была предводительницей туркмен в Закаспии. Не занимала никаких официальных должностей, никем не была избираема, однако пользовалась необыкновенным влиянием. Благодаря ей, туркмены оказывали длительное сопротивление большевикам и противились влиянию коммунистических идей.
В истории тюркских народов такие женщины с ярко выраженной индивидуальностью играли очень значительную роль. Нет ни малейших оснований ставить под сомнение правдивость повествования Геродота о царице массагетов Томирис, победившей завоевателя Азии, самого персидского царя Кира(35). Учёные склонны рассматривать оное как миф, но всё, что мы знаем о кочевых народах Азии, нимало не противоречит рассказу историка. Несомненно и то, что скифское племя массагетов, по мнению профессора Мищенко(36), есть ни много ни мало прародитель киргизов, населяющих теперешнюю Тургайскую провинцию, где сохранились такие названия как река Массагатка и гора Муссагат.